Поток воздуха от винта поднял слой ядовитого газа, и маленькая дочка одного из туристов потеряла сознание. Но свежий ветер в кабине вертолета быстро привел ее в чувство, а мы уже снижались над кальдерой Узон
— огромным кратером с плоским дном, покрытым озерами, горячими источниками и зарослями вкуснейшей ягоды-княженики. Потом мы от души полетали над окрестными вулканами — аккуратным разноцветным конусом Карымского, Мылым Семлячиком с зеленым озером в кратере и Большим Семлячиком с черной лужей асфальта на золотом от серы склоне. Я понимал, что такой полет вряд ли удастся когда-нибудь повторить, поэтому спустился на тросе за борт и снимал всю эту фантастику, болтаясь на внешней подвеске. В город мы вернулись уже ночью. Я переночевал у доброго Сережи и на следующий день на последние деньги вылетел на самый юг Камчатки, в поселок Озерная. Оттуда, перейдя со второй попытки глубокую быструю речку, дошел по покрытым двухметровой травой лугам до Курильского озера. Оно лежит в огромном кратере среди четырех красивых вулканов и считается крупнейшим в мире нерестилищем лосося. Десятки огромных отъевшихся медведей бродили по берегу. Стоило такому увальню войти в воду и намокнуть, как он превращался в поджарого зверя с могучими буграми мускулов. Длинными прыжками они обрушивались на рыбу, глушили ее ударами лап и мгновенно выбрасывали на берег. Появление перистых облаков в этом районе считается надежным признаком приближения циклона. Я чудом успел вернуться в поселок до начала проливных дождей, но пришлось просидеть два дня в ожидании летной погоды. Поскольку деньги уже кончились, мне пришлось питаться фирменным блюдом местного заводика — консервированной неркой с рисом, которую я воровал через дырку в заборе. Ночевал я c другими бичами в пустом бараке, где всю ночь поддерживал огонь в печи (топилась она мотками нейлона за неимением лучшего). В Петрик удалось вернуться за двадцать минут до рейса в Москву. Семь часов я глядел в окно на хребты и заболоченные тундры, но прилетел всего на полчаса позже, чем вылетел — такова разница во времени. Моя одежда и рюкзак были прожжены во многих местах и разъедены вулканическими газами. Из вещей остались только кое-какие научные сборы, несколько красивых камней и банка икры. Денег едва хватило на автобус из аэропорта до Москвы, а похудел я на десять кило из шестидесяти имевшихся. Но эти два месяца были сказочно интересными и невероятно длинными, а длинная и интересная жизнь — это ведь совсем неплохо.
Попутка на крышу, история пятая, в которой автор поднимается на самый верх и режет правду-матку.
Эту историю передал нам Абу-Омар-Ахмед ибн-Мухаммед со слов Мухаммеда ибн-Али Рифаа, ссылавшегося на Али ибн-Абд-аль-Азиза, который ссылался на Абу-Убейда аль-Хасима ибн-Селяма, говорившего со слов своих наставников, а последний из них опирается на Омара ибн-аль-Хаттаба и учителя его Абд-Аллаха, да будет доволен Аллах ими обоими!
Ибн-Хазм. Ожерелье голубки
— Ура! Сегодня летим! — радостно сообщил наш босс, входя в заваленный дынями и персиками гостиничный номер. Вот уже пятый день наша маленькая экспедиция торчала в Душанбе. Мы выучили наизусть ассортимент книжных магазинов, сбили цены на городском базаре и успели отужинать у всех знакомых. Но договориться насчет вертолета не удавалось. И вот, кажется, удача! Я уже говорил, что не люблю возвращаться в город. Города Средней Азии — приятное исключение. Правда, по количеству людей на улицах, выхлопных газов и пыли они не уступают всем прочим. Однако есть в среднеазиатских городах одна деталь, напоминание о которой заставит чаще биться сердце самого сурового путешественника. Даже в самом слове, кажется, собралась вся экзотика Востока. Попробуйте произнести его по-арабски, протянув последнюю гласную: «эль базаар…» …Мы приехали на порог Памира, в Алайскую долину, в конце июня. В горах было еще холодно, особенно ночью. Забравшись в одно из ущелий Заалайского хребта, мы две недели изучали редкостное чудо природы, одно из самых удивительных, с какими приходится сталкиваться зоологу в Центральной Азии — высокогорных бабочек. Представьте себе, что вы поднимаетесь вверх от долины одной из памирских рек. Все выше и выше по склону, час за часом. Река петляет далеко внизу, давно уже не видны сверху юрты пастухов и ваша палатка. Трава постепенно становится ниже, забивается под камни или тонкими ковриками стелется по земле. Вот вы поднялись над уровнем соседних хребтов, и их изогнутые спины медленно уплывают вниз, а из-за них выглядывают другие. Время идет, солнце уже почти над вами — злое, иссиня-белое в темном провале неба. Наконец вы на гребне. Здесь ничего не растет, кроме лишайников и крошечных подушечек зелени в трещинах скалы. Ледник, зарождаясь на соседних снеговых склонах, стекает вниз и серой лентой уходит за дальний отрог — там, внизу. За широкой пропастью долины сияют залитые светом снежные стены дальних пиков. Ледяной клык семитысячника вздымается над ними, и белый «флаг» сдуваемого ветром снега тянется вбок от его вершины. Обжигающе холодный ветер свищет среди промерзших скал, облизывает снег, резкими толчками пытается сбросить вас с гребня. Ничто, кроме ветра, не движется здесь. Лишь изредка гриф-бородач вынырнет из-за склона, проплывет мимо, кося на вас красным глазом — так близко, что слышен скрип маховых перьев — и заскользит под уклон вниз, в долину. А если вы точно рассчитали дату, время, высоту и точку на склоне, вы можете увидеть чудо. Огромная белая бабочка вдруг возникнет из хаоса черных скал, торчащих над снеговым откосом, промчится на почти неподвижных крыльях вдоль их подножия, повторяя профиль склона, пройдет над вами, непостижимым образом паря против ветра — вы успеете разглядеть яркие красные и синие пятна — и унесется дальше, то укрываясь от порывов шквала за гранитным утесом, то прижимаясь к скальным стенам. Маленькое облачко закроет солнце — она сложит крылья, камнем упадет на осыпь и исчезнет. Вы ждете, ежась на ледяном ветру, но облачко, видимо, застряло между двумя воздушными потоками и все крутится на месте — точно между вами и солнцем. Вот оно, наконец, растаяло, проходит минута-другая, камни чуть нагрелись — бабочка вспархивает над осыпью и улетает прочь. И уже кажется невероятным, что может она существовать тут, среди разорванных морозом скал и тяжелого серого льда. Спустившись в Алайскую долину, мы долго ловили попутку в Таджикистан. Из сообщений «Голоса Америки», единственной радиостанции, которую принимал наш «Альпинист», мы знали, что на киргизско-таджикской границе, проходившей дальше к западу, «имели место вооруженные столкновения». Конфликт оказался для нас весьма полезным. Местный колхоз отправил делегацию аксакалов в соседнюю республику с «миссией мира», а мы на их автобусе добрались до первого таджикского кишлака и назавтра были уже в Душанбе, где после атаки на местных бюрократов просочились в вертолет, вылетавший на знаменитое Сарезское озеро. Известно оно по многим причинам. Образовалось озеро в 1911 году, когда при сильнейшем землетрясении грандиозный обвал перегородил каньон реки Бартанг, засыпав кишлак Усой со всеми жителями. За несколько лет выше «плотины» возник водоем длиной в семьдесят километров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
— огромным кратером с плоским дном, покрытым озерами, горячими источниками и зарослями вкуснейшей ягоды-княженики. Потом мы от души полетали над окрестными вулканами — аккуратным разноцветным конусом Карымского, Мылым Семлячиком с зеленым озером в кратере и Большим Семлячиком с черной лужей асфальта на золотом от серы склоне. Я понимал, что такой полет вряд ли удастся когда-нибудь повторить, поэтому спустился на тросе за борт и снимал всю эту фантастику, болтаясь на внешней подвеске. В город мы вернулись уже ночью. Я переночевал у доброго Сережи и на следующий день на последние деньги вылетел на самый юг Камчатки, в поселок Озерная. Оттуда, перейдя со второй попытки глубокую быструю речку, дошел по покрытым двухметровой травой лугам до Курильского озера. Оно лежит в огромном кратере среди четырех красивых вулканов и считается крупнейшим в мире нерестилищем лосося. Десятки огромных отъевшихся медведей бродили по берегу. Стоило такому увальню войти в воду и намокнуть, как он превращался в поджарого зверя с могучими буграми мускулов. Длинными прыжками они обрушивались на рыбу, глушили ее ударами лап и мгновенно выбрасывали на берег. Появление перистых облаков в этом районе считается надежным признаком приближения циклона. Я чудом успел вернуться в поселок до начала проливных дождей, но пришлось просидеть два дня в ожидании летной погоды. Поскольку деньги уже кончились, мне пришлось питаться фирменным блюдом местного заводика — консервированной неркой с рисом, которую я воровал через дырку в заборе. Ночевал я c другими бичами в пустом бараке, где всю ночь поддерживал огонь в печи (топилась она мотками нейлона за неимением лучшего). В Петрик удалось вернуться за двадцать минут до рейса в Москву. Семь часов я глядел в окно на хребты и заболоченные тундры, но прилетел всего на полчаса позже, чем вылетел — такова разница во времени. Моя одежда и рюкзак были прожжены во многих местах и разъедены вулканическими газами. Из вещей остались только кое-какие научные сборы, несколько красивых камней и банка икры. Денег едва хватило на автобус из аэропорта до Москвы, а похудел я на десять кило из шестидесяти имевшихся. Но эти два месяца были сказочно интересными и невероятно длинными, а длинная и интересная жизнь — это ведь совсем неплохо.
Попутка на крышу, история пятая, в которой автор поднимается на самый верх и режет правду-матку.
Эту историю передал нам Абу-Омар-Ахмед ибн-Мухаммед со слов Мухаммеда ибн-Али Рифаа, ссылавшегося на Али ибн-Абд-аль-Азиза, который ссылался на Абу-Убейда аль-Хасима ибн-Селяма, говорившего со слов своих наставников, а последний из них опирается на Омара ибн-аль-Хаттаба и учителя его Абд-Аллаха, да будет доволен Аллах ими обоими!
Ибн-Хазм. Ожерелье голубки
— Ура! Сегодня летим! — радостно сообщил наш босс, входя в заваленный дынями и персиками гостиничный номер. Вот уже пятый день наша маленькая экспедиция торчала в Душанбе. Мы выучили наизусть ассортимент книжных магазинов, сбили цены на городском базаре и успели отужинать у всех знакомых. Но договориться насчет вертолета не удавалось. И вот, кажется, удача! Я уже говорил, что не люблю возвращаться в город. Города Средней Азии — приятное исключение. Правда, по количеству людей на улицах, выхлопных газов и пыли они не уступают всем прочим. Однако есть в среднеазиатских городах одна деталь, напоминание о которой заставит чаще биться сердце самого сурового путешественника. Даже в самом слове, кажется, собралась вся экзотика Востока. Попробуйте произнести его по-арабски, протянув последнюю гласную: «эль базаар…» …Мы приехали на порог Памира, в Алайскую долину, в конце июня. В горах было еще холодно, особенно ночью. Забравшись в одно из ущелий Заалайского хребта, мы две недели изучали редкостное чудо природы, одно из самых удивительных, с какими приходится сталкиваться зоологу в Центральной Азии — высокогорных бабочек. Представьте себе, что вы поднимаетесь вверх от долины одной из памирских рек. Все выше и выше по склону, час за часом. Река петляет далеко внизу, давно уже не видны сверху юрты пастухов и ваша палатка. Трава постепенно становится ниже, забивается под камни или тонкими ковриками стелется по земле. Вот вы поднялись над уровнем соседних хребтов, и их изогнутые спины медленно уплывают вниз, а из-за них выглядывают другие. Время идет, солнце уже почти над вами — злое, иссиня-белое в темном провале неба. Наконец вы на гребне. Здесь ничего не растет, кроме лишайников и крошечных подушечек зелени в трещинах скалы. Ледник, зарождаясь на соседних снеговых склонах, стекает вниз и серой лентой уходит за дальний отрог — там, внизу. За широкой пропастью долины сияют залитые светом снежные стены дальних пиков. Ледяной клык семитысячника вздымается над ними, и белый «флаг» сдуваемого ветром снега тянется вбок от его вершины. Обжигающе холодный ветер свищет среди промерзших скал, облизывает снег, резкими толчками пытается сбросить вас с гребня. Ничто, кроме ветра, не движется здесь. Лишь изредка гриф-бородач вынырнет из-за склона, проплывет мимо, кося на вас красным глазом — так близко, что слышен скрип маховых перьев — и заскользит под уклон вниз, в долину. А если вы точно рассчитали дату, время, высоту и точку на склоне, вы можете увидеть чудо. Огромная белая бабочка вдруг возникнет из хаоса черных скал, торчащих над снеговым откосом, промчится на почти неподвижных крыльях вдоль их подножия, повторяя профиль склона, пройдет над вами, непостижимым образом паря против ветра — вы успеете разглядеть яркие красные и синие пятна — и унесется дальше, то укрываясь от порывов шквала за гранитным утесом, то прижимаясь к скальным стенам. Маленькое облачко закроет солнце — она сложит крылья, камнем упадет на осыпь и исчезнет. Вы ждете, ежась на ледяном ветру, но облачко, видимо, застряло между двумя воздушными потоками и все крутится на месте — точно между вами и солнцем. Вот оно, наконец, растаяло, проходит минута-другая, камни чуть нагрелись — бабочка вспархивает над осыпью и улетает прочь. И уже кажется невероятным, что может она существовать тут, среди разорванных морозом скал и тяжелого серого льда. Спустившись в Алайскую долину, мы долго ловили попутку в Таджикистан. Из сообщений «Голоса Америки», единственной радиостанции, которую принимал наш «Альпинист», мы знали, что на киргизско-таджикской границе, проходившей дальше к западу, «имели место вооруженные столкновения». Конфликт оказался для нас весьма полезным. Местный колхоз отправил делегацию аксакалов в соседнюю республику с «миссией мира», а мы на их автобусе добрались до первого таджикского кишлака и назавтра были уже в Душанбе, где после атаки на местных бюрократов просочились в вертолет, вылетавший на знаменитое Сарезское озеро. Известно оно по многим причинам. Образовалось озеро в 1911 году, когда при сильнейшем землетрясении грандиозный обвал перегородил каньон реки Бартанг, засыпав кишлак Усой со всеми жителями. За несколько лет выше «плотины» возник водоем длиной в семьдесят километров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39