И разве не подтверждали — слово в слово — то, чему учили его те, кто с задания вернулся?
Валька искренне жалел людей, тех, которых каждый день видел на видеоинструктаже, и тех, о которых рассказывали ему учебники и мнемозаписи, запутавшихся, утративших цель и смысл жизни глупцов, которых вели к пропасти злобные и алчные Директора и Президенты, Олигархи и продажное ТВ... И просто безумцы. Он жалел заблудших.
Эти люди, которых он должен был любить, чтобы наставить на Путь, глотали алкоголь и наркотики, были мучимы глупыми, из пальца высосанными страстями.
И эти люди, которых, чтобы наставить их на Путь, он должен был ненавидеть, несли порок и разорение во все новые и новые Миры.
И они были безумно жестоки, эти люди.
Которых он должен был бояться.
Они выдумывали и воплощали в сталь и огонь все новые виды оружия, создавали новые и новые яды, все глубже залезали в свои мозги — в психику, в сознание, — чтобы и там посеять тьму и разрушение. Они огнем и мечом уничтожали все, что становилось им поперек пути, — не жалея ни своих, ни чужих. И если они дотянутся до Поселения... Даже если они просто узнают о нем...
Тогда будет сметена, разрушена, выжжена дотла единственная светлая поляна в мрачном, охваченном Тьмой лесу. Погаснет последний костер надежды...
О, как много красивых слов сказали ему об этом. И как много таких слов говорил себе он сам. Он не огорчал своих учителей — будущий агент Валентин Старцев. Они доверяли ему. И он старался оправдать это доверие. Старался и оправдывал. Он знал, что его ценят выше других его сверстников. Поручают более сложные задания. Доверяют больше, чем другим.
Но все равно то, что его решили включить в группу идущих на задание — признали полноценным агентом, — было для него громом среди ясного неба. Тот день, когда в бункере старшего инструктора ему зачитали приказ, должен был стать для него днем величайшего счастья. И стал бы — если бы не... Если бы пагубный червь сомнения уже не тронул его душу.
— Понимаете...
Дойдя до этого места, Валька опять запнулся. Опять не было у него слов, чтобы выразить, хотя бы приблизительно, то, что происходило тогда — да и сейчас еще не закончило происходить в нем самом.
— Понимаете... Здесь вот что... Сначала мне странно было, что там — в Поселении, в лучшие выбивались не такие, как надо... Не те, кто по-настоящему верил в Дело... А такие... Ну, такие, кто просто знал, когда что нужно вовремя сказать. Кто знал, как ответы на тест слизнуть. Кто легко обмануть мог. Кто врал почти в каждом доносе...
— Вас еще и друг на друга стучать заставляли? — поинтересовался не прерывавший своих трудов Кэн.
— А как же? — В голосе Вальки прозвучало искреннее недоумение. — Каждый следит за каждым. Ведь и у вас почти так же... Только плохо организовано...
— Неважно, — остановил его Ким, ощущая некоторую неловкость. — Давай дальше.
— Я и говорю: есть такие, которые нечестно... стучат, — запальчиво продолжал Валька. — И нечестно проходят испытания. И когда доходит дело до... До Задания, то они никогда не уходят... Я потом только понял. Они сворачивают... И потом они же оказываются в помощниках инструкторов. В разных комитетах... А потом — инструкторами... Всех подминают... Это я уже сейчас так говорю. А тогда я не понимал ничего. Думал, что это все — ошибки, что так не будет. Потом... Когда все будет как надо... А потом... Потом мне часто стало казаться, что никогда не будет «как надо». Что так на самом деле и задумано в Поселении, чтобы хитрые проныры... Такие, которые не верят в Дело... Которые ни во что не верят... Чтобы они командовали теми, кто верит... И вообще, когда пошли допсеминары. И факультативы... Я стал понимать, что нам многого не говорят. Про Землю, про Тридцать Три Мира. И я стал думать, что нам часто просто врут. Чтобы мы правильно думали. Не сомневались. Что потом, когда мы уже станем агентами, пройдем Испытание, нам уже не будут врать... Это теперь я знаю: они нам будут врать всегда!... Это я потом понял... Потом, когда я уже работал в паре со старшими, с Сайрусом... Когда мы с ним оставались без... Ну — на имитации... Или... В общем, он тогда по-своему отвечал, когда я его спрашивал о таких вещах. И сам так иногда спрашивал... И он мне посоветовал — очень вовремя — никому не показывать, что я...
Сайрус Ноттингем не просто посоветовал Вальке никому не показывать виду, что сомнения владеют им. Он вбил это ему в голову. Потому что именно этого, сомневающегося, подростка хотел забрать с собой на задание. Валька так и не узнал, точнее, почти до самого конца не узнал, что Сайрус — один из немногих в Поселении, кого завербовала Земля.
Но это Валька узнал потом. А покуда их готовили к заданию, к роли, которую будет играть их «двойка» (отец и сын возвращаются в Метрополию после долгих лет жизни на Синдерелле), он впитывал то странное, что исходило от его «ведущего». Сайрус был почти идеалом агента — подтянутый, строгий к себе человек с предельно дисциплинированным умом. Он уходил на задания трижды и трижды возвращался с них — почти никто из агентуры не мог похвастать большим стажем. Эрудиция его казалась беспредельной: он знал, казалось, все, что стоило знать о заблудших. И в то же время он был предельно незаметным, неброским человеком. Рыцарем из Тени. Впрочем, это — только для посторонних. Для всего остального мира. Но не для Вальки.
Для него он был тем, кем бы он хотел стать, когда вырастет. Или, если уж придется, тем, за кого он хотел бы отдать жизнь. А иногда он казался ему отцом. Отцом, который все-таки вернулся с задания. Эта мысль иногда всерьез овладевала им — ведь он был совсем маленьким тогда, когда отец ушел туда. И он почти совсем не помнил его. Так же, как почти не помнил и мать. Но мать — другое. Ее унесла болезнь. А вот отец... Ведь бывали же случаи, когда вернувшимся с задания зачем-то меняли имя и внешность? Почему бы и... Но тут Валька останавливал себя: конечно, этого не могло быть. И признать своим отцом чужого человека — пусть даже такого, каким ты восхищаешься, — заменить им в своей душе того, настоящего, отца, значило его предать. Предательство Валька ненавидел.
Это Сайрус приучил Вальку разбираться в психологии взрослых, тянуться к тем из них, кому можно верить. А таких было мало. Это Сайрус приучил его к этой, немного странной для подростка, привычке — подолгу вечером гонять чаи за разговорами с человеком много старше его. И это Сайрус разрушил его веру в Дело.
— Дело... — пожала плечами еле различимая в полутьме Анна. — Так что же ваши премудрые посвященные приготовили для рода людского — несчастного, заблудшего? Закон, порядок, чистоту нравственную и физическую... Работа и кусок хлеба каждому...
— Точно, — с легким удивлением согласился Валька. — То есть, конечно, не совсем так, но похоже на то, что написано у нас в каждой книжке — на первой странице. Но потом нам объясняют все гораздо более подробно...
— Вы там... В Поселении... — Анна снова дернула плечом. — Вы действительно думали, что вы — двадцать, говоришь, тысяч человек — и вправду сможете изменить судьбу Человечества? Сотен миллиардов человек, разбросанных по Галактике. По десяткам обитаемых планет?
— За Поселением — сила! — уверенно ответил Валька. — То, что вы называете «Тартар». Таких Поселений они смогут создать много. Столько, сколько им нужно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Валька искренне жалел людей, тех, которых каждый день видел на видеоинструктаже, и тех, о которых рассказывали ему учебники и мнемозаписи, запутавшихся, утративших цель и смысл жизни глупцов, которых вели к пропасти злобные и алчные Директора и Президенты, Олигархи и продажное ТВ... И просто безумцы. Он жалел заблудших.
Эти люди, которых он должен был любить, чтобы наставить на Путь, глотали алкоголь и наркотики, были мучимы глупыми, из пальца высосанными страстями.
И эти люди, которых, чтобы наставить их на Путь, он должен был ненавидеть, несли порок и разорение во все новые и новые Миры.
И они были безумно жестоки, эти люди.
Которых он должен был бояться.
Они выдумывали и воплощали в сталь и огонь все новые виды оружия, создавали новые и новые яды, все глубже залезали в свои мозги — в психику, в сознание, — чтобы и там посеять тьму и разрушение. Они огнем и мечом уничтожали все, что становилось им поперек пути, — не жалея ни своих, ни чужих. И если они дотянутся до Поселения... Даже если они просто узнают о нем...
Тогда будет сметена, разрушена, выжжена дотла единственная светлая поляна в мрачном, охваченном Тьмой лесу. Погаснет последний костер надежды...
О, как много красивых слов сказали ему об этом. И как много таких слов говорил себе он сам. Он не огорчал своих учителей — будущий агент Валентин Старцев. Они доверяли ему. И он старался оправдать это доверие. Старался и оправдывал. Он знал, что его ценят выше других его сверстников. Поручают более сложные задания. Доверяют больше, чем другим.
Но все равно то, что его решили включить в группу идущих на задание — признали полноценным агентом, — было для него громом среди ясного неба. Тот день, когда в бункере старшего инструктора ему зачитали приказ, должен был стать для него днем величайшего счастья. И стал бы — если бы не... Если бы пагубный червь сомнения уже не тронул его душу.
— Понимаете...
Дойдя до этого места, Валька опять запнулся. Опять не было у него слов, чтобы выразить, хотя бы приблизительно, то, что происходило тогда — да и сейчас еще не закончило происходить в нем самом.
— Понимаете... Здесь вот что... Сначала мне странно было, что там — в Поселении, в лучшие выбивались не такие, как надо... Не те, кто по-настоящему верил в Дело... А такие... Ну, такие, кто просто знал, когда что нужно вовремя сказать. Кто знал, как ответы на тест слизнуть. Кто легко обмануть мог. Кто врал почти в каждом доносе...
— Вас еще и друг на друга стучать заставляли? — поинтересовался не прерывавший своих трудов Кэн.
— А как же? — В голосе Вальки прозвучало искреннее недоумение. — Каждый следит за каждым. Ведь и у вас почти так же... Только плохо организовано...
— Неважно, — остановил его Ким, ощущая некоторую неловкость. — Давай дальше.
— Я и говорю: есть такие, которые нечестно... стучат, — запальчиво продолжал Валька. — И нечестно проходят испытания. И когда доходит дело до... До Задания, то они никогда не уходят... Я потом только понял. Они сворачивают... И потом они же оказываются в помощниках инструкторов. В разных комитетах... А потом — инструкторами... Всех подминают... Это я уже сейчас так говорю. А тогда я не понимал ничего. Думал, что это все — ошибки, что так не будет. Потом... Когда все будет как надо... А потом... Потом мне часто стало казаться, что никогда не будет «как надо». Что так на самом деле и задумано в Поселении, чтобы хитрые проныры... Такие, которые не верят в Дело... Которые ни во что не верят... Чтобы они командовали теми, кто верит... И вообще, когда пошли допсеминары. И факультативы... Я стал понимать, что нам многого не говорят. Про Землю, про Тридцать Три Мира. И я стал думать, что нам часто просто врут. Чтобы мы правильно думали. Не сомневались. Что потом, когда мы уже станем агентами, пройдем Испытание, нам уже не будут врать... Это теперь я знаю: они нам будут врать всегда!... Это я потом понял... Потом, когда я уже работал в паре со старшими, с Сайрусом... Когда мы с ним оставались без... Ну — на имитации... Или... В общем, он тогда по-своему отвечал, когда я его спрашивал о таких вещах. И сам так иногда спрашивал... И он мне посоветовал — очень вовремя — никому не показывать, что я...
Сайрус Ноттингем не просто посоветовал Вальке никому не показывать виду, что сомнения владеют им. Он вбил это ему в голову. Потому что именно этого, сомневающегося, подростка хотел забрать с собой на задание. Валька так и не узнал, точнее, почти до самого конца не узнал, что Сайрус — один из немногих в Поселении, кого завербовала Земля.
Но это Валька узнал потом. А покуда их готовили к заданию, к роли, которую будет играть их «двойка» (отец и сын возвращаются в Метрополию после долгих лет жизни на Синдерелле), он впитывал то странное, что исходило от его «ведущего». Сайрус был почти идеалом агента — подтянутый, строгий к себе человек с предельно дисциплинированным умом. Он уходил на задания трижды и трижды возвращался с них — почти никто из агентуры не мог похвастать большим стажем. Эрудиция его казалась беспредельной: он знал, казалось, все, что стоило знать о заблудших. И в то же время он был предельно незаметным, неброским человеком. Рыцарем из Тени. Впрочем, это — только для посторонних. Для всего остального мира. Но не для Вальки.
Для него он был тем, кем бы он хотел стать, когда вырастет. Или, если уж придется, тем, за кого он хотел бы отдать жизнь. А иногда он казался ему отцом. Отцом, который все-таки вернулся с задания. Эта мысль иногда всерьез овладевала им — ведь он был совсем маленьким тогда, когда отец ушел туда. И он почти совсем не помнил его. Так же, как почти не помнил и мать. Но мать — другое. Ее унесла болезнь. А вот отец... Ведь бывали же случаи, когда вернувшимся с задания зачем-то меняли имя и внешность? Почему бы и... Но тут Валька останавливал себя: конечно, этого не могло быть. И признать своим отцом чужого человека — пусть даже такого, каким ты восхищаешься, — заменить им в своей душе того, настоящего, отца, значило его предать. Предательство Валька ненавидел.
Это Сайрус приучил Вальку разбираться в психологии взрослых, тянуться к тем из них, кому можно верить. А таких было мало. Это Сайрус приучил его к этой, немного странной для подростка, привычке — подолгу вечером гонять чаи за разговорами с человеком много старше его. И это Сайрус разрушил его веру в Дело.
— Дело... — пожала плечами еле различимая в полутьме Анна. — Так что же ваши премудрые посвященные приготовили для рода людского — несчастного, заблудшего? Закон, порядок, чистоту нравственную и физическую... Работа и кусок хлеба каждому...
— Точно, — с легким удивлением согласился Валька. — То есть, конечно, не совсем так, но похоже на то, что написано у нас в каждой книжке — на первой странице. Но потом нам объясняют все гораздо более подробно...
— Вы там... В Поселении... — Анна снова дернула плечом. — Вы действительно думали, что вы — двадцать, говоришь, тысяч человек — и вправду сможете изменить судьбу Человечества? Сотен миллиардов человек, разбросанных по Галактике. По десяткам обитаемых планет?
— За Поселением — сила! — уверенно ответил Валька. — То, что вы называете «Тартар». Таких Поселений они смогут создать много. Столько, сколько им нужно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101