он пересечет озеро пешком, на глубине сто метров под водой ускорит шаг, до другого берега пять километров.
Теперь вода доходила ему до плеч, теперь до шеи, а он все пробивался вперед все дальше в озеро… и тут он еще раз вынырнул на поверхность, вырос, наверное, из-за приподнятости грунта, еще раз из воды по плечи… и двинулся дальше, не останавливаясь даже теперь и снова погружаясь все глубже, по шею, по горло, по подбородок… и только сейчас я начал смутно догадываться, что происходило у меня на глазах, но я не тронулся с места, не закричал: «Господин Зоммер! Стойте! Назад!» – и не бросился бежать за помощью, и не стал высматривать спасательную лодку, плот, надувной матрац, я даже ни на миг не отвел глаза от маленькой точки головы, уходившей под воду там, далеко в озере.
А потом вдруг он пропал. Только соломенная шляпа осталась лежать на воде. И спустя чудовищно долгое время, может полминуты, может целую минуту, на воде взбухло несколько больших пузырей, потом больше ничего.
Только еще эта смешная шляпа, которую теперь очень медленно относило к юго-западу. Я смотрел ей вслед долго, пока она не исчезла в сумеречной дали.
Прошло две недели, пока кто-то вообще заметил исчезновение господина Зоммера. А заметила это первой жена рыбака Ридля, обеспокоенная задержкой квартирной платы за свой чердак. После того как господин Зоммер через две недели так и не появился, она обсудила это обстоятельство с госпожой Штангльмайер, а госпожа Штангльмайер обсудила его с госпожой Хирт, которая в свою очередь опросила своих покупателей. Поскольку, однако, господина Зоммера никто не видел и не мог ничего сообщить о его местопребывании, рыбак Ридль еще через две недели решился заявить о его исчезновении в полицию, а еще через несколько недель в местной газете появилось маленькое объявление о розыске со старой-престарой фотографией на паспорт, на которой господина Зоммера не узнал бы никто на свете, ведь на ней был изображен молодой человек с еще пышной черной шевелюрой, проницательным взглядом и уверенной, почти дерзкой улыбкой на губах. А под фотографией можно было впервые прочесть полное имя господина Зоммера: Максимилиан Эрнст Эгидиус Зоммер.
Некоторое время господин Зоммер и его таинственное исчезновение было темой деревенских пересудов. «Он совершенно спятил, – говорили некоторые, – наверное, заблудился и не может найти дорогу домой. Может быть, он уж и забыл, как его зовут и где он живет».
«Возможно, он эмигрировал, – говорили другие, – в Канаду или в Австралию, видно, ему с его клаустрофобией стало тесно у нас в Европе».
«Он заблудился в горах, упал в пропасть и разбился», – говорили третьи.
На озеро никто не пришел. И прежде чем успела пожелтеть газетная бумага, господина Зоммера забыли. Ведь по нему и так никто не горевал. Госпожа Ридль отнесла его пожитки в подвал и сложила в углу, а комнату на чердаке с тех пор сдавала дачникам. Она, правда, не говорила «дачники», ей это слово казалось странным. Она говорила «городские» или «туристы».
А я молчал. Я не сказал ни слова. Уже в тот вечер, когда я со значительным опозданием явился домой и был вынужден выслушать лекцию о разлагающем влиянии телевидения, я не сказал ни слова о том, что знал. Не сказал и позже. Ни сестре, ни брату, ни даже Корнелиусу Михелю не проговорился ни единым словечком.
Не знаю, что заставило меня так упорно и так долго молчать… но думаю, что не страх, и не чувство вины, и не угрызения совести.
Меня удержало воспоминание о его стоне в лесу, о его дрожащих губах под дождем, о его мольбе: «Ах, да оставьте же меня наконец в покое!» – то самое воспоминание, которое заставило меня промолчать при виде господина Зоммера, погружающегося в воду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
Теперь вода доходила ему до плеч, теперь до шеи, а он все пробивался вперед все дальше в озеро… и тут он еще раз вынырнул на поверхность, вырос, наверное, из-за приподнятости грунта, еще раз из воды по плечи… и двинулся дальше, не останавливаясь даже теперь и снова погружаясь все глубже, по шею, по горло, по подбородок… и только сейчас я начал смутно догадываться, что происходило у меня на глазах, но я не тронулся с места, не закричал: «Господин Зоммер! Стойте! Назад!» – и не бросился бежать за помощью, и не стал высматривать спасательную лодку, плот, надувной матрац, я даже ни на миг не отвел глаза от маленькой точки головы, уходившей под воду там, далеко в озере.
А потом вдруг он пропал. Только соломенная шляпа осталась лежать на воде. И спустя чудовищно долгое время, может полминуты, может целую минуту, на воде взбухло несколько больших пузырей, потом больше ничего.
Только еще эта смешная шляпа, которую теперь очень медленно относило к юго-западу. Я смотрел ей вслед долго, пока она не исчезла в сумеречной дали.
Прошло две недели, пока кто-то вообще заметил исчезновение господина Зоммера. А заметила это первой жена рыбака Ридля, обеспокоенная задержкой квартирной платы за свой чердак. После того как господин Зоммер через две недели так и не появился, она обсудила это обстоятельство с госпожой Штангльмайер, а госпожа Штангльмайер обсудила его с госпожой Хирт, которая в свою очередь опросила своих покупателей. Поскольку, однако, господина Зоммера никто не видел и не мог ничего сообщить о его местопребывании, рыбак Ридль еще через две недели решился заявить о его исчезновении в полицию, а еще через несколько недель в местной газете появилось маленькое объявление о розыске со старой-престарой фотографией на паспорт, на которой господина Зоммера не узнал бы никто на свете, ведь на ней был изображен молодой человек с еще пышной черной шевелюрой, проницательным взглядом и уверенной, почти дерзкой улыбкой на губах. А под фотографией можно было впервые прочесть полное имя господина Зоммера: Максимилиан Эрнст Эгидиус Зоммер.
Некоторое время господин Зоммер и его таинственное исчезновение было темой деревенских пересудов. «Он совершенно спятил, – говорили некоторые, – наверное, заблудился и не может найти дорогу домой. Может быть, он уж и забыл, как его зовут и где он живет».
«Возможно, он эмигрировал, – говорили другие, – в Канаду или в Австралию, видно, ему с его клаустрофобией стало тесно у нас в Европе».
«Он заблудился в горах, упал в пропасть и разбился», – говорили третьи.
На озеро никто не пришел. И прежде чем успела пожелтеть газетная бумага, господина Зоммера забыли. Ведь по нему и так никто не горевал. Госпожа Ридль отнесла его пожитки в подвал и сложила в углу, а комнату на чердаке с тех пор сдавала дачникам. Она, правда, не говорила «дачники», ей это слово казалось странным. Она говорила «городские» или «туристы».
А я молчал. Я не сказал ни слова. Уже в тот вечер, когда я со значительным опозданием явился домой и был вынужден выслушать лекцию о разлагающем влиянии телевидения, я не сказал ни слова о том, что знал. Не сказал и позже. Ни сестре, ни брату, ни даже Корнелиусу Михелю не проговорился ни единым словечком.
Не знаю, что заставило меня так упорно и так долго молчать… но думаю, что не страх, и не чувство вины, и не угрызения совести.
Меня удержало воспоминание о его стоне в лесу, о его дрожащих губах под дождем, о его мольбе: «Ах, да оставьте же меня наконец в покое!» – то самое воспоминание, которое заставило меня промолчать при виде господина Зоммера, погружающегося в воду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13