Гадина паршивая, так бы в рожу… иногда… так бы в рожу кое-кому заехала!
ЛАЙМА. Клавдия!
РОЗА. А мне иногда просто хочется… просто слово нехорошее хочется бросить в лицо одной особе!
ЛАЙМА. Роза! (Отвлекается от созерцания тренирующегося Боба.) Девочки, так не годится! Давайте сядем и все обсудим. (Садится к столу, и сестрицы следуют ее примеру.) Какие нелепые ссоры! Уверена, что это не из-за ветчины, это из-за глубинной самонеудовлетворенности. Мы все ищем нечто важное, стараемся как-то оправдать свое существование. Ведь правда?
Роза и Клавдия привычно кивают, видимо, такие беседы давно уже у сестер в обиходе.
И вот, когда мы приходим в отчаяние, мы даем выход ему через такую ерунду, как шведская ветчина. Но посмотрите, сестры мои, как прекрасен мир! (Облегченно вздохнув, поворачивается в сторону моря.) Какие краски! Как трепещет листва каштанов. Как прекрасна, наконец, фигура юноши, летящая меж стволов. (Застывает.)
КЛАВДИЯ (что-то беспорядочно хватает со стола, неряшливо жует). Да, мальчик ничего себе! Хорошо бы…
РОЗА. Прожуй сначала, сердцеедка. Затащила в постель придурковатого сторожа и вообразила себя Клеопатрой.
КЛАВДИЯ. А тебе завидно?
РОЗА. Прожуй сначала.
КЛАВДИЯ. Вот тебе! (Дает Розе пощечину.) Онанистка проклятая! (Рыдает.)
ЛАЙМА (слепыми глазами поворачивается к ней). Что случилось?
КЛАВДИЯ. Я Розу ударила! (Трясется.) Розочку, нашу красавицу… (Тянется к сестре с поцелуем.) Прости меня, любимая!
РОЗА (аристократически покуривает). Пошла прочь, дешевка! Сторожиха!
КЛАВДИЯ (истерически хохочет и все ест что-то со стола). Права, права ты, Розка моя любимая! Видишь, на нервной почве быка могу слопать!
Откуда-то снизу выпрыгивает Боб, присаживается на перила веранды. Появляется Леша-сторож. Подражая Бобу, он тоже как бы разминается, тоже как бы спортсмен. Садится с ним рядом.
БОБ. Привет, сестры! Тетя Лайма, почему же вы не пришли вчера ко мне в комнату? Я ведь вас просил.
ЛАЙМА (вспыхнув). Однако, Борис, как же так можно? Вы даже не осведомились о моих эмоциях…
КЛАВДИЯ (игриво). Может, не по адресу обращаешься, Боб? Хочешь, пульну с ходу?
ЛЕША-СТОРОЖ (грозит ей кулаком). Я те ребра-то пересчитаю, баба непутевая.
БОБ (сердито). Речь шла при всех, и я обращался с просьбой даже не персонально к тете Лайме, а ко всем, просил кого-нибудь прийти ко мне в комнату. И что же? Никто не пришел. Неужели это так сложно? У меня сейчас проблема сохранения стабильности.
РОЗА (роскошной походкой приближается к Бобу). Какая о-ча-ро-ва-тель-ная наглость! А может быть, вам, Боб, тоже птица спать не дает?
Все присутствующие вздрагивают, как будто открылась какая-то тайна. Только старики Ганнергейты, по-прежнему хихикая, смотрят телевизор.
БОБ (испуганно). Какая еще птица?
РОЗА. Та, что прилетает сюда по ночам и кричит и тревожит.
БОБ. Откуда она прилетает?
ЦИНТИЯ (оторвавшись от телевизора). Це польска.
ЛАЙМА. Что вы сказали?
КЛАРЕНС. Никс.
Неловкое молчание.
ЛЕША-СТОРОЖ (прокашлявшись). Каки-таки птицы кричат тута в фуфляндской сырости, рази ж это птицы! Вот в Рассее нашей милой по ночам петухи поют недобитые, етто синфония. Идешь, бывалыча, по зяби, а петушки поют, а зябь-то у тебя под рукой колышется, зеленая, нежная, ну чистый шелк, сударушки мои.
РОЗА. Вы знаете, что такоя зябь, славянофил?
ЛЕША-СТОРОЖ. Чаво?
РОЗА. Зябь – это спаханная земля. Не дочитали, дружок, литературки.
КЛАВДИЯ (вскинувшись). Ты больно грамотная, Розка! Лезет ко всем со своими птицами, с зябью своей! Ты нам своего не навязывай!
ЛАЙМА. Клавдия, прошу тебя! Сейчас спустится к ужину пала.
ЛЕША-СТОРОЖ. Да рази уже приехал директор?
КЛАВДИЯ (ядовито). Папочка давно уже со Степанидой Власовной передовицы изучают.
ЛАЙМА. Клавдия!
БОБ. Напрасно вы толкаете локтем свою сестру, тетя Лайма. Для меня не секрет, что у моей матери с дядей Филиппом половые отношения. Дело простое и нормальное, и я его только приветствую. Что касается меня, то я никаких птиц не слышу и сон у меня нормальный, но для сохранения стабильности мне нужно, чтобы кто-нибудь… или вы, тетя Клавдия, или вы, тетя Роза, или предпочтительнее вы, тетя Лайма… пришел ко мне на ночь в комнату. Решите, пожалуйста, этот вопрос. Прошу прощенья, у меня еще перед ужином кросс с ускорениями. Леха, секундомер не потерял? Пошли!
Боб и Леша-сторож спрыгивают с перил и исчезают.
РОЗА. Лайма, неужели ты пойдешь сегодня к этому наглому мальчишке?
ЛАЙМА (глядя в сторону). Как странно. Когда кричит по ночам эта птица, мне становится так горько, так больно, словно годы прошелестели мимо бесцельной чередой, а ведь это не так. (С вызовом к каштанам.) Я дипломированный геолог, я нашла ценный минерал в отдаленных краях! (Поворачивается к сестрам.) А вы, девочки… Роза, ведь ты же хормейстер, дирижер, лектор, ты воплощенная романтика. Клавдия, ты небесталанный технолог. Девочки, этот пансионат околдовал нас. Мы оказались в стороне от жизненной борьбы. Наш общий отец взвалил все на свои могучие плечи, наделил нас этими странными ставками кастелянши, культработника, диетолога, и вот результат – мы проводим свои дни в праздности, забываем о борьбе, о прошлом, о будущем, забываем даже и о матерях наших, превращаемся в вегетативные существа. Немудрено, что иные юнцы не видят в нас человека, личности…
РОЗА. Ах, Лайма, душа моя!
Лайма и Роза бросаются друг другу на грудь, плачут. Клавдия нервно и беспорядочно ест.
ЦИНТИЯ (выглядывает из-за телевизора). Три рубликас за машрумы, пани сторож!
КЛАВДИЯ. Какая я тебе пани сторож, старая ведьма!
На левой лестнице появляются и, деловито взявшись под руки, спускаются Ф. Г. Кампанеец и Степанида.
КАМПАНЕЕЦ (продолжая). …и вот почему, Стэпочка, на данном этапе самое главное для нас – это основные капиталовложения. (Поглаживает спутницу по задку.)
СТЕПАНИДА (сейчас она в первоначальной своей сути, суховатая кобыленка с некоторым задорцем). Товарищи! Товарищи!
Садятся к столу друг напротив друга. Начинается вечерняя трапеза в пансионате «Швейник».
КАМПАНЕЕЦ (очень довольный, оглядывает стол, берет себе котлету). Ну, вот, мы снова все вместе. А вечер-то какой, а, девчата? На рейде мо-о-орском легла тишина-а-а… А где же наш космический прыгун?
РОЗА. Ваш сынок, Степанида Власовна…
ЛАЙМА. У Боба сейчас по плану кросс с ускореньями.
СТЕПАНИДА. Целеустремленный мальчик. Вот вам к вопросу о генах, дядя Филипп. Чьи преобладают?
КАМПАНЕЕЦ (Клавдии). А где наш верный страж? Все возится со своим хобби?
КЛАВДИЯ. Почему это, папочка, ко мне с этим вопросом обращаетесь?
КАМПАНЕЕЦ (посмеивается). Не злись, детка. Я имею в виду грибы, грибки, грибочки. Ведь это же настоящая одержимость, наш почерк! Если хочешь, я просто уважаю этого Лешу. Я подобрал его случайно на задворках жизни, и вот теперь он преуспевающий грибник. А спрашиваю я потому, что люблю, когда все собираются за моим столом.
СТЕПАНИДА. У вас патрональные чувства, дядя Филипп. Экий вы… (щурится и смеется) человеколюб.
КАМПАНЕЕЦ. Правильно, Стэпа. Я люблю, чтобы мое племя сидело вокруг и ело вкусно и питательно. (Работает языком внутри рта.) Пива очень хочется, отличного датского пива. Завтра позвоню, чтобы завезли. Вот люблю этих своих дочерей и рад видеть их такими счастливыми, как сейчас. Конечно, нам не хватает наших мам – правда, девочки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
ЛАЙМА. Клавдия!
РОЗА. А мне иногда просто хочется… просто слово нехорошее хочется бросить в лицо одной особе!
ЛАЙМА. Роза! (Отвлекается от созерцания тренирующегося Боба.) Девочки, так не годится! Давайте сядем и все обсудим. (Садится к столу, и сестрицы следуют ее примеру.) Какие нелепые ссоры! Уверена, что это не из-за ветчины, это из-за глубинной самонеудовлетворенности. Мы все ищем нечто важное, стараемся как-то оправдать свое существование. Ведь правда?
Роза и Клавдия привычно кивают, видимо, такие беседы давно уже у сестер в обиходе.
И вот, когда мы приходим в отчаяние, мы даем выход ему через такую ерунду, как шведская ветчина. Но посмотрите, сестры мои, как прекрасен мир! (Облегченно вздохнув, поворачивается в сторону моря.) Какие краски! Как трепещет листва каштанов. Как прекрасна, наконец, фигура юноши, летящая меж стволов. (Застывает.)
КЛАВДИЯ (что-то беспорядочно хватает со стола, неряшливо жует). Да, мальчик ничего себе! Хорошо бы…
РОЗА. Прожуй сначала, сердцеедка. Затащила в постель придурковатого сторожа и вообразила себя Клеопатрой.
КЛАВДИЯ. А тебе завидно?
РОЗА. Прожуй сначала.
КЛАВДИЯ. Вот тебе! (Дает Розе пощечину.) Онанистка проклятая! (Рыдает.)
ЛАЙМА (слепыми глазами поворачивается к ней). Что случилось?
КЛАВДИЯ. Я Розу ударила! (Трясется.) Розочку, нашу красавицу… (Тянется к сестре с поцелуем.) Прости меня, любимая!
РОЗА (аристократически покуривает). Пошла прочь, дешевка! Сторожиха!
КЛАВДИЯ (истерически хохочет и все ест что-то со стола). Права, права ты, Розка моя любимая! Видишь, на нервной почве быка могу слопать!
Откуда-то снизу выпрыгивает Боб, присаживается на перила веранды. Появляется Леша-сторож. Подражая Бобу, он тоже как бы разминается, тоже как бы спортсмен. Садится с ним рядом.
БОБ. Привет, сестры! Тетя Лайма, почему же вы не пришли вчера ко мне в комнату? Я ведь вас просил.
ЛАЙМА (вспыхнув). Однако, Борис, как же так можно? Вы даже не осведомились о моих эмоциях…
КЛАВДИЯ (игриво). Может, не по адресу обращаешься, Боб? Хочешь, пульну с ходу?
ЛЕША-СТОРОЖ (грозит ей кулаком). Я те ребра-то пересчитаю, баба непутевая.
БОБ (сердито). Речь шла при всех, и я обращался с просьбой даже не персонально к тете Лайме, а ко всем, просил кого-нибудь прийти ко мне в комнату. И что же? Никто не пришел. Неужели это так сложно? У меня сейчас проблема сохранения стабильности.
РОЗА (роскошной походкой приближается к Бобу). Какая о-ча-ро-ва-тель-ная наглость! А может быть, вам, Боб, тоже птица спать не дает?
Все присутствующие вздрагивают, как будто открылась какая-то тайна. Только старики Ганнергейты, по-прежнему хихикая, смотрят телевизор.
БОБ (испуганно). Какая еще птица?
РОЗА. Та, что прилетает сюда по ночам и кричит и тревожит.
БОБ. Откуда она прилетает?
ЦИНТИЯ (оторвавшись от телевизора). Це польска.
ЛАЙМА. Что вы сказали?
КЛАРЕНС. Никс.
Неловкое молчание.
ЛЕША-СТОРОЖ (прокашлявшись). Каки-таки птицы кричат тута в фуфляндской сырости, рази ж это птицы! Вот в Рассее нашей милой по ночам петухи поют недобитые, етто синфония. Идешь, бывалыча, по зяби, а петушки поют, а зябь-то у тебя под рукой колышется, зеленая, нежная, ну чистый шелк, сударушки мои.
РОЗА. Вы знаете, что такоя зябь, славянофил?
ЛЕША-СТОРОЖ. Чаво?
РОЗА. Зябь – это спаханная земля. Не дочитали, дружок, литературки.
КЛАВДИЯ (вскинувшись). Ты больно грамотная, Розка! Лезет ко всем со своими птицами, с зябью своей! Ты нам своего не навязывай!
ЛАЙМА. Клавдия, прошу тебя! Сейчас спустится к ужину пала.
ЛЕША-СТОРОЖ. Да рази уже приехал директор?
КЛАВДИЯ (ядовито). Папочка давно уже со Степанидой Власовной передовицы изучают.
ЛАЙМА. Клавдия!
БОБ. Напрасно вы толкаете локтем свою сестру, тетя Лайма. Для меня не секрет, что у моей матери с дядей Филиппом половые отношения. Дело простое и нормальное, и я его только приветствую. Что касается меня, то я никаких птиц не слышу и сон у меня нормальный, но для сохранения стабильности мне нужно, чтобы кто-нибудь… или вы, тетя Клавдия, или вы, тетя Роза, или предпочтительнее вы, тетя Лайма… пришел ко мне на ночь в комнату. Решите, пожалуйста, этот вопрос. Прошу прощенья, у меня еще перед ужином кросс с ускорениями. Леха, секундомер не потерял? Пошли!
Боб и Леша-сторож спрыгивают с перил и исчезают.
РОЗА. Лайма, неужели ты пойдешь сегодня к этому наглому мальчишке?
ЛАЙМА (глядя в сторону). Как странно. Когда кричит по ночам эта птица, мне становится так горько, так больно, словно годы прошелестели мимо бесцельной чередой, а ведь это не так. (С вызовом к каштанам.) Я дипломированный геолог, я нашла ценный минерал в отдаленных краях! (Поворачивается к сестрам.) А вы, девочки… Роза, ведь ты же хормейстер, дирижер, лектор, ты воплощенная романтика. Клавдия, ты небесталанный технолог. Девочки, этот пансионат околдовал нас. Мы оказались в стороне от жизненной борьбы. Наш общий отец взвалил все на свои могучие плечи, наделил нас этими странными ставками кастелянши, культработника, диетолога, и вот результат – мы проводим свои дни в праздности, забываем о борьбе, о прошлом, о будущем, забываем даже и о матерях наших, превращаемся в вегетативные существа. Немудрено, что иные юнцы не видят в нас человека, личности…
РОЗА. Ах, Лайма, душа моя!
Лайма и Роза бросаются друг другу на грудь, плачут. Клавдия нервно и беспорядочно ест.
ЦИНТИЯ (выглядывает из-за телевизора). Три рубликас за машрумы, пани сторож!
КЛАВДИЯ. Какая я тебе пани сторож, старая ведьма!
На левой лестнице появляются и, деловито взявшись под руки, спускаются Ф. Г. Кампанеец и Степанида.
КАМПАНЕЕЦ (продолжая). …и вот почему, Стэпочка, на данном этапе самое главное для нас – это основные капиталовложения. (Поглаживает спутницу по задку.)
СТЕПАНИДА (сейчас она в первоначальной своей сути, суховатая кобыленка с некоторым задорцем). Товарищи! Товарищи!
Садятся к столу друг напротив друга. Начинается вечерняя трапеза в пансионате «Швейник».
КАМПАНЕЕЦ (очень довольный, оглядывает стол, берет себе котлету). Ну, вот, мы снова все вместе. А вечер-то какой, а, девчата? На рейде мо-о-орском легла тишина-а-а… А где же наш космический прыгун?
РОЗА. Ваш сынок, Степанида Власовна…
ЛАЙМА. У Боба сейчас по плану кросс с ускореньями.
СТЕПАНИДА. Целеустремленный мальчик. Вот вам к вопросу о генах, дядя Филипп. Чьи преобладают?
КАМПАНЕЕЦ (Клавдии). А где наш верный страж? Все возится со своим хобби?
КЛАВДИЯ. Почему это, папочка, ко мне с этим вопросом обращаетесь?
КАМПАНЕЕЦ (посмеивается). Не злись, детка. Я имею в виду грибы, грибки, грибочки. Ведь это же настоящая одержимость, наш почерк! Если хочешь, я просто уважаю этого Лешу. Я подобрал его случайно на задворках жизни, и вот теперь он преуспевающий грибник. А спрашиваю я потому, что люблю, когда все собираются за моим столом.
СТЕПАНИДА. У вас патрональные чувства, дядя Филипп. Экий вы… (щурится и смеется) человеколюб.
КАМПАНЕЕЦ. Правильно, Стэпа. Я люблю, чтобы мое племя сидело вокруг и ело вкусно и питательно. (Работает языком внутри рта.) Пива очень хочется, отличного датского пива. Завтра позвоню, чтобы завезли. Вот люблю этих своих дочерей и рад видеть их такими счастливыми, как сейчас. Конечно, нам не хватает наших мам – правда, девочки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16