— Нам казалось, что вся команда уселась в гальюнах. Мы кричали, но тщетно. На нас лились потоки, окрашенные в канареечный, желто-коричневый, зелено-оливковый цвета. Мы ругались, проклинали все на свете, смеялись, а вонючий ливень не иссякал. Когда начался штурм берега, мы все были в дерьме».
На ботах Хиггинса, провисевших весь переход через Ла-Манш на грузовых стрелах и спущенных на воду шлюпбалками, находились лишь старшины-рулевые (в основном молодые парни, поступившие на службу в береговую охрану). Они запустили двигатели и стали кружить вокруг ДКТ, пока с кораблей сбрасывались веревочные сетки.
Кинуться в такую зыбкую сеть было одним из самых неприятных испытаний в день «Д». Подобно парашютистам, летевшим в ночном небе Франции, пехотинцы и саперы несли на себе неимоверный груз оружия, боеприпасов, пайков. Ощущение тяжести усиливали пропитанное химическим составом обмундирование и неуклюжие, громоздкие ботинки. К тому же штормовое море швыряло боты Хиггинса вверх и вниз метра на три, а то и больше, а вокруг чернела мгла.
Офицеры на борту ДКТ инструктировали солдат, как потом перепрыгивать из сетки в десантное судно: на самой высокой штормовой волне — наикратчайший путь. Многим не повезло: кто отделался переломами ног или рук, кого-то раздавило между ДКТ и ботами Хиггинса.
Матрос Роналд Сиборн, телеграфист и передовой наблюдатель на участке «Золото», волок на себе рацию, телескопическую антенну, ранец, мешок с провизией и массу разных сумок. Вся ноша размещалась за спиной, кроме антенны, которую Сиборн держал в левой руке, оставляя правую свободной для того, чтобы хвататься за сетку. «Лично для меня, — говорит Роналд, — карабканье по веревкам было самой сложной частью Нормандской операции. К счастью, волна подняла десантное судно почти вровень с палубой ДКТ, и мне не пришлось падать вниз. Иначе я сомневаюсь, что мне вообще удалось бы спрыгнуть с корабля». В целом же, несмотря на все трудности, «парашютирование» войск в веревочные сетки прошло более или менее благополучно.
На одном боте Хиггинса помещался взвод: 30 солдат и два офицера. При них были винтовки «М-1», минометы, удлиненные заряды «Бангалор» для прорыва проволочных заграждений, автоматические винтовки «Браунинг». Они стояли, сесть было негде. Десантники почти ничего не видели: планшири доходили до уровня глаз. Когда боты загрузились, рулевые отвели их от ДКТ и начали колесить вокруг базовых кораблей. Круги все увеличивались и увеличивались.
Десантные суда то взмывали вверх, то низвергались вниз и зарывались в волны. Колбасный фарш, яичница и ром, поглощенные за завтраком, выплеснулись на палубы. Под ногами стало совсем скользко. На ДССК Роналда Сиборна, рассказывает матрос, «бригадный генерал величественно восседал в джипе, а мы пытались укрыться от морских волн, накатывавших на нас через планшири». Солдат тошнило, и их рвоту ветер отбрасывал на джип и на генерала: «Он заорал, чтобы все, кого укачало, перешли на другую сторону, и через какие-то секунды на левом борту собралась целая толпа позеленевших от морской болезни людей».
ДССК продолжал кружить, и ветер снова метнул в генерала и его джип очередную порцию солдатской рвоты: «К счастью, он уже был занят чисткой собственной персоны и своего автомобиля и не обращал на нас никакого внимания».
Лейтенант Джон Рикер командовал головным десантным судном управления в секторе «Тэр Грин» на участке побережья «Юта». Лейтенант Говард Вандер Бик вел ДСУ 60, следовавшее за кормой ДСУ 1176 Рикера. Оба наводящих катера вместе с кораблями, на борту которых находились взрывники-подводники, шли впереди кильватерного строя. Вандер Бик вспоминает: «Мы ощущали себя брошенными, беззащитными, хотя и знали, что нас готовы поддержать сотни орудий на американских линкорах, крейсерах и эсминцах. На взморье батареи вермахта ждали первых проблесков рассвета, чтобы открыть огонь по нашим судам».
Ночь была холодной, как и вода, хлеставшая в лица солдат и матросов, плывших к берегам Нормандии. Но они обливались потом, испытывая тревогу, страх и нервное напряжение. Гул десантных судов заглушили первые эскадрильи бомбардировщиков. В море же все 10 протраленных от мин коридоров вплотную заполнили боевые корабли. Замерли у своих 5—, 10—, 12— и 14-дюймовых орудий артиллерийские расчеты.
Вскоре после 5.20 на востоке засветилось небо. Бомбардировщики начали сбрасывать свой смертоносный груз, а немецкие зенитки — их обстреливать. Однако в транспортной зоне обстановка оставалась удивительно спокойной. Батареи вермахта молчали. Союзнические корабли не должны были открывать огонь до 5.50 (час «Ч» минус 40 минут), исключая, конечно, нанесение в случае необходимости ответных ударов.
На американском эсминце «Маккук» у побережья «Омаха» лейтенант Джерри Клэнси недоумевал, почему немецкие батареи бездействуют. Он сказал об этом репортеру Мартину Соммерсу, стоявшему рядом. «Никто из нас не мог понять странное поведение гитлеровцев, — написал потом журналист. — Нам всем хотелось, чтобы они начали стрелять по флоту. Тогда мы могли бы ответить. Это было бы лучше, чем томительное ожидание». Когда налеты бомбардировщиков усилились, по кораблю пронесся «восхищенный возглас: у-у-ух!». По берегу прокатилась «волна громовых взрывов, над ними засверкали всполохи зениток, снова то тут, то там гейзеры пламени… Разрывы следовали один за другим, так что береговая полоса превратилась в сплошную огненную стену».
Соммерс и Клэнси пытались разговаривать, но не могли разобрать ни одного слова. «Это, пожалуй, был самый долгий час в моей жизни», — отметил лейтенант.
В 5.35 немецкие батареи открыли огонь по кораблям союзников. Лейтенант Олсен на «Неваде» у побережья «Юта» наблюдал, как вокруг рвутся снаряды. Ему подумалось, что «все германские пушки во Франции нацелились на его линкор». «Позже мы узнали, — вспоминает Олсен, — что немцы выпустили по нашему кораблю 27 снарядов, но ни разу не попали». Для лейтенанта «прошла целая вечность, прежде чем наше главное 14-дюймовое орудие повело ответную стрельбу».
Когда заработала артиллерия линкоров, казалось, что сам Зевс обрушил гром и молнии на Нормандию. Волнующее и незабываемое ощущение возникло у всех, кто слышал эту грандиозную канонаду, видел, как извергаются из пушечных жерл языки пламени, как содрогаются мощные корпуса кораблей. Огромные силуэты снарядов, пролетавших над ботами Хиггинса и другими судами, произвели большое впечатление на десантников. Матрос Джеймс О'Нил, находившийся на борту ДСП у побережья «Юнона», рассказывает: «После каждого залпа линкоры отбрасывало в сторону, что создавало довольно высокие волны, которые докатывались до нас и поднимали на гребни наши катера».
Корреспондент газеты «Балтимор сан» Холдбрук Брэдли вместе с танкистами на ДКТ направлялся к «Омахе». Спустя шесть лет он писал о войне в Корее, а через 25 лет — во Вьетнаме. «В общем-то я привык к грохоту сражений, — говорит в интервью журналист. — Но это было что-то невероятное. Мне потом никогда не доводилось видеть и слышать ничего подобного. Все мы понимали, что яштяемся участниками выдающегося, наивысшего исторического свершения в нашей жизни».
Для Брэдли первый залп корабельных орудий прозвучал как единый «дьявольской силы взрыв».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173