Нас это не удивляет, и на Перси мы за это не обижаемся. Работа есть работа. Впрочем, через пару часов он вполне «реабилитировал» себя в наших глазах, заявившись в мой номер с бутылкой виски.
Из личного исторического опыта он знает, что социализм прогрессивнее капитализма.
Суббота оказалась днем томительного ожидания. В Москве и Стокгольме продолжались переговоры, но дело не трогалось с места, ибо шведы не отходили от своей жесткой формулы: сначала опрос капитана лодки, а потом уже снятие ее с мели и передача советской стороне. Мы бесцельно слонялись по гостинице, отмахиваясь от журналистов, как от назойливых мух, уходили в город, покупали газеты и обкладывались ими в номере, ездили на экскурсии в город и за город, а день все тянулся и не хотел кончаться. Карлскрунские гостиницы просто не вмещали наехавших со всех концов мира журналистов, и они тоже неприкаянно бродили по улицам в поисках поживы. Туристический бизнес четко уловил конъюнктуру и пустился во все тяжкие, играя на аварии с советской лодкой.
В субботу командование карлскрунской базы решило провести устрашающую акцию: всем военнослужащим отменили увольнения, береговая артиллерия под командованием генерала Жана Карлоса Данквардта произвела несколько холостых выстрелов, а подразделения шведского спецназа вооружились до зубов и высадились с перемазанными сажей лицами на острова, находящиеся в непосредственной близости от подлодки. Мы доложили об этом в посольство, и посол М. Яковлев заявил шведской стороне протест.
Воскресенье 1 ноября прошло под знаком подготовки к опросу А. Гущина. Пресса и официальная Швеция праздновали победу над Советами, которые пошли на выполнение практически всех условий шведской стороны.
Вечером нам в гостиницу позвонили из штаба базы и предложили еще раз переговорить по радио с лодкой. Связь должна была осуществиться из казармы батальона береговой обороны имени Спарре (капрал Спарре — герой Северной войны, шведский аналог нашего матроса Кошки). Несмотря на темноту и довольно позднее время, нас сопровождают кортежи машин из журналистов. Поскольку их на территорию казарм не пускают, они занимают позиции в близлежащих домах, а некоторые вместе с телекамерами вскарабкиваются на высоченный забор и снимают нас оттуда.
(Кстати, сделанные ими снимки явились причиной смешного эпизода, разыгравшегося в моем родном отделе в Москве. Примерно через неделю после нашего посещения батальона Спарре один мой коллега, знавший шведский язык, явился в кабинет моего непосредственного начальника и положил перед ним номер газеты, где на первой странице ваш покорный слуга выходит из какого-то здания в сопровождении шведского солдата с винтовкой наперевес. Создавалось полное впечатление, что меня куда-то конвоируют. Это впечатление у начальника тем более усилилось, что он не знал шведского языка, а коллега, большой шутник, решил его разыграть: «Как же так: Григорьев находится под арестом, а вы тут палец о палец не ударили для его вызволения?» Перепуганный начальник бросился было докладывать вышестоящему руководителю разведки, но, конечно, был вовремя остановлен знатоком шведского языка.)
В разговоре с Гущиным мы узнаем, что советский адмиралитет, кажется, соглашается на проведение его опроса (а не допроса, на чем настаивают шведы), но только на борту лодки. Для шведов это лингвистическое крючкотворство не имеет никакого практического значения, потому что и тот и другой вариант переводятся с русского языка одинаково — «ферхер». Гущин сообщил, что команда, естественно, устала от постоянного давления, оказываемого на нее шведами, но держится бодро. Вызывает опасения сама лодка, так как волнение на море усиливается и есть опасность, что лодка начнет биться днищем о грунт.
Потом с Гущиным через переводчика говорил Карл Андерссон. Он попытался убедить Гущина в том, чтобы он согласился предстать перед шведской экспертной комиссией на шведской территории, но тот сослался на полученные по радио инструкции. Ситуация вновь заходит в тупик. Разочарованные, мы возвращаемся в гостиницу и ложимся спать.
На шестой день эпопеи, в понедельник утром, получаем наконец новость о том, что ночью все-таки было достигнуто компромиссное решение о проведении опроса Гущина на… нейтральной территории на борту шведского сторожевика «Вэстервик».
Бъерлинг выдал нам с Просвирниным зюйдвестки с резиновыми сапогами и торопит нас с завтраком: из-за начинающегося шторма «Вэстервик» должен заранее отойти из Карлскруны и выбрать более-менее спокойное место для дрейфа или стоянки. Не дожидаясь формального сигнала из посольства, мы собираем свои вещички и выходим из гостиницы. Она гудит как улей, чувствуя решительный поворот в событиях. Садимся в маленький «фольксваген» и по мрачным, продуваемым насквозь улочкам города катим к пирсу. За нами гонится кавалькада с журналистами. Некоторые из них уже угадали цель нашей вылазки и обгоняют, чтобы выбрать выгодную позицию для фотографирования у ворот верфи, где мы будем вынуждены притормозить или остановиться.
У трапа нас ожидает капитан «Вэстервика». По морскому и дипломатическому обычаю он встречает нас, прикладывая руку к фуражке, представляется и сообщает, что через несколько минут сторожевик отдаст концы. Нас провожают в крошечную каюту и приносят бутерброды с кофе. Перси куда-то исчезает, а к нам у двери приставляют часового с карабином и открытым штыком. Это похоже не на гостеприимство, а взятие под стражу. Бутерброды застревают у нас в горле. В это время раздаются звуки команд, работавший на малых оборотах двигатель взрывается мощным ревом, и мы чувствуем, как сторожевик отходит от причала. Сразу начинается сильная болтанка, Юра определяет, что мы уходим в южном направлении.
Появляется Перси, мы заявляем ему решительный протест и требуем убрать «почетный караул». Офицер связи исчезает и через минуту приводит с собой незнакомого длинного рыжего верзилу в форме старшего лейтенанта (Просвирнин сразу узнал в нем офицера из разведотдела штаба обороны Леннарта Борга). Не представляясь, подполковник начинает нам объяснять, что, «поскольку мы находимся в запретном районе, выходить из каюты господам дипломатам запрещается». Тогда мы требуем либо вернуть нас на берег, либо предоставить связь с посольством. Шведы предпочитают второе. Нас провожают в рубку к капитану, и оттуда мы быстро дозваниваемся до столицы и связываемся с Рымко. Советник-посланник обещает обжаловать действия военных в МИД Швеции. Когда мы вернулись обратно, часового у каюты уже не было.
Минут через двадцать катер стал на якорь, спрятавшись за остров, но качка продолжалась довольно приличная. Опять потянулись тягостные минуты ожидания. Вдруг включили радио, и мы услышали, как диктор, захлебываясь, точно вел репортаж с хоккейного матча, на котором «Тре крунур» с разгромным счетом выигрывала у сборной СССР, вещал о том, что вертолет с Гущиным уже поднялся в воздух и находится в пути. Мы посмотрели на часы — время было начало второго. Потом стали передавать, что на море поднялся невероятно сильный шторм и что подводную лодку начинает сильно бить о грунт. Стоявшие кольцом вокруг лодки катера и суденышки шведов разбросало по всему Гусиному проливу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100