Иштар вздохнула:
– Ах, как это было бы чудесно! Но не выйдет.
– Выйдет, выйдет. Любой нормальный мужчина будет счастлив разделить с тобой выпивку. Если он засомневается, объясни, что ты угощаешь. Тут уж ни один джентльмен не сможет усто…
– Не в этом дело, – перебила она меня. – Дело во мне. Я не могу пить.
Я ни о чем подобном за всю жизнь не слыхал.
– Это просто, дорогая. Надо открыть рот…
– Это я знаю. Пить я могу – в том смысле, что могу проглотить жидкость. Но меня от нее страшно мутит.
– Но не надо пить так много, надо просто…
– Меня начинает мутить от одной рюмки, если только сразу не стошнит. Я много раз пыталась, но не могу выпить больше одной. А потом меня так мутит, что никакого настроения нет для… ни для чего. Это, как я понимаю, дефект метаболизма, хотя мама говорит, что это дар божий, ниспосланный мне для сохранения чистоты в этом порочном мире развратных мужчин, посягающих на мою добродетель.
Тут я, должен признать, чуть не лишился дара слова от одной мысли, что кто-то видит доблесть в проклятии, не дающем человеку насладиться благословением лозы. И сама мысль о такой извращенности укрепила мою решимость и внушила такое безразличие к опасности, что я и в самом деле взял ее за плечо и произнес:
– Это, дитя мое, предоставь мне. Я все устрою.
Я точно знал, что надо делать.
Несомненно, я никогда не упоминал при вас моего приятеля Азазела, поскольку я на эту тему очень щепетилен – я вижу, вы хотите возразить, что вы о нем знаете, и, учитывая вашу широко известную репутацию человека, не слишком приверженного к правде (я не желаю вас обидеть), я этому не удивляюсь.
Азазел – это демон, обладающий волшебной силой. Маленький демон. Честно говоря, у него рост всего дна сантиметра. Вот он и старается показать, какой он важный и могучий. Поразить, понимаете ли, своей мощью кого-нибудь вроде меня, кого он считает низшим существом. Он, как всегда, откликнулся на мой зов, хотя вы напрасно ожидаете от меня подробностей насчет того, как я его вызываю. Для вашего не очень мощного, мягко говоря, разума (не хочу вас обидеть) задача управлять. Азазелом абсолютно непосильна.
Прибыл он в весьма плохом настроении. Очевидно, он смотрел что-то типа спортивного состязания, на исход которого он поставил что-то около ста тысяч закини, и ему, похоже, было не по душе, что он не может следить за результатом. Я напомнил, что деньги – мусор и что его, Азазела, предназначение в этой вселенной – помогать разумным существам в нужде, а не складывать в штабеля какие-то никому не нужные закини, которые он все равно проиграет, даже если выиграет в этот раз, что тоже сомнительно.
Поначалу столь разумные и неопровержимые аргументы никак не успокаивали это жалкое создание с сильно развитыми эгоистическими наклонностями, так что пришлось предложить ему монетку в четверть доллара. Алюминий у них в мире является, я полагаю, средством обмена, и, хотя в мои планы не входит вырабатывать у Азазела привычку к материальному поощрению за те малозначительные услуги, которые он иногда оказывает, я предположил, что четвертак будет для него гораздо больше ста тысяч закини, следовательно, он поймет, что мои дела настолько же важнее его собственных. Как я всегда говорил, сила логики в конце концов свое возьмет.
Я объяснил ему, в чем было дело с Иштар, и он сказал:
– Наконец-то ты разумно ставишь задачу.
– Разумеется, – согласился я. Как вы знаете, я не могу назвать себя неразумным человеком. Просто у меня свои цели и способы.
– Да, – сказал Азазел. – Это твое несчастное насекомое твоего вида не может эффективно перерабатывать алкоголь, и у нее в крови накапливаются промежуточные продукты его обмена, и неприятные ощущения вызываются интоксикацией – очень точное слово, происходящее, как я понял из изучения твоего словаря, от греческого «яд внутри».
Я скривился. Современные греки смешивают, как вы знаете, вино со смолой, а древние смешивали его с водой. Естественно, что они говорят о «яде внутри», если еще до питья сами отравили вино.
Азазел продолжал:
– Необходимо будет только переделать ферментную схему так, чтобы у нее алкоголь быстро и надежно преобразовывался во фрагменты с двойной углеродной связью, – это перекресток метаболических путей, ведущих к жирам, углеводам и белкам, и тогда никакой интоксикации не будет. Алкоголь станет для нее обыкновенной здоровой пищей.
– Азазел, кое-какая интоксикация нам нужна – необходима для появления веселого безразличия к глупым строгостям, всосанным с молоком матери.
Это он понял сразу.
– Да, насчет матерей – это мне понятно. Помню, как моя третья матушка меня учила: «Азазел, никогда не хлопай следоподелательными мембранами в присутствии юной малобы». А как иначе добиться, чтобы она…
Я снова его перебил:
– Так ты можешь организовать минимальную интоксикацию промежуточными продуктами до состояния легкой эйфории?
– Проще простого, – ответил Азазел, и надо сказать, у него был довольно неприятный вид, когда он сцапал монетку, превышавшую в высоту его рост (если ее поставить на ребро).
Только через неделю я смог проверить, что делается с Иштар. Это было в баре одного из городских отелей, который так озарился, когда она вошла, что несколько завсегдатаев были вынуждены надеть темные очки. Она усмехнулась:
– А что мы тут делаем? Вы же знаете, что я пить не могу.
– Это не выпивка, дитя мое, пить мы не будем. Это мятный напиток, и тебе он понравится.
Сговорившись с барменом заранее, я ему мигнул, и он подал грассхопер. Она слегка попробовала и сказала:
– О, это хорошо.
Потом она откинулась назад и дала напитку проскользнуть в горло. Прислушалась к своим ощущениям, провела изящным язычком по не менее изящным губам и спросила:
– А еще можно?
– Ну, конечно, – благородно ответил я. – По крайней мере еще один можно было бы, если бы я не забыл, как дурак, дома свой бумажник…
– Я плачу. У меня денег полно.
Я всегда говорил, что никогда не поднимается красивая женщина до таких высот, как наклоняясь за кошельком к стоящей у ее ног сумке. В таких условиях мы пили без оглядки. По крайней мере она. Еще один грассхопер, потом рюмка водки, двойной виски-сода и еще несколько других, а когда все это было принято, никаких признаков интоксикации у девушки не наблюдалось, хотя улыбка ее опьяняла больше, чем все ею выпитое.
– Мне так хорошо, так тепло, – заявила девушка, – и у меня такая… готовность, если вы правильно меня понимаете.
Я думал, что понимаю, но не хотел спешить с выводами.
– Не думаю, что твоей маме это могло бы понравиться (проверка, проверка и еще раз проверка).
– А при чем здесь моя мама? – сказала она. – Ни при чем. И как она об этом узнает? Никак! – Она испытующе на меня взглянула и вдруг наклонилась ко мне и поднесла мою руку к губам: – Куда мы могли бы пойти?
Вы, мой друг, я полагаю, знаете мой взгляд на такие вещи. Отказывать юной леди, которая столь вежливо просит о мелкой услуге, – это не в моих: правилах. Меня воспитали в твердых правилах – всегда и во веем быть джентльменом. Но тут я слегка заколебался.
Во-первых, хотя вы этому вряд ли поверите, мои лучшие дни уже позади – хотя и недалеко, но позади. А чтобы удовлетворить такую женщину, как Иштар, столь юную и сильную, может понадобиться довольно много времени – надеюсь, вы меня понимаете.
1 2 3