Сюда меня привело полученное мною анонимное письмо, но я быстро пришел к выводу, что меня направили по ложному следу, чтобы сбить с правильного пути.
По чистой случайности я увидел дочь учительницы Кристину и, наблюдая за ней в зеркало, заметил, что она залилась краской. «Почему она так нервничает?» — подумал я и вовлек в разговор, тщательно осмотрел все ее небогатое имущество, заглянул во все шкафы и в итоге нашел целую кипу дневников и писем, спрятанных под незакрепленной половой доской. После того как я вскрыл тайник, у нее началась истерика.
«Все-таки чутье меня не подвело», — подумал не без удовлетворения я.
Быстро просматривая бумаги, обнаружил, что они имеют отношение к хорошо организованному тайному заговору. Маленькая Кристина была связной ППС, осуществляла связь между организациями в Кракове, Лемберге, Варшаве и даже в Закопане, по ту сторону австрийской границы.
Мы взяли ее с собой. Удачный улов! Наконец нам удалось арестовать одну из ведущих революционерок. Прежде чем уйти, мы еще раз тщательно обыскали комнату и отвезли в нашу контору толстые стопки документов, найденных в тайниках, в шкафах и кладовках.
Среди документов был список женщин, оказывающих помощь революционерам. Эти тихие и незаметные женщины были подобраны с большим умом: они могли выполнять свою работу, не вызывая подозрений.
Кроме того, мы обнаружили, что лучшая подруга Кристины, некая Галина Мисгер, дочь окружного врача из Собена, также хранила и переправляла секретные документы, активно боролась против царя и государства. Эта маленькая, тощая, высохшая сорокалетняя старая дева с большим носом, увенчанным пенсне, была не просто рядовой революционеркой, как оказалось, она была одним из руководителей польских социал-демократов. Обе женщины вели дневники, исписали несколько тысяч страниц и периодически обменивались этими записями. Обе они обожали двух опасных негодяев — Тадеуша Длугошевского и Феликса Дзержинского, смотрели на них как на богов, подробно описывали в своих дневниках их героические деяния в борьбе за коммунистические идеалы. Длугошевский и Дзержинский были руководителями социал-демократических партий Польши и Литвы и оба, если верить хотя бы части из того, что подробно описывается в дневниках, были виновны в смерти ни в чем не повинных русских, представителей всех классов и сословий, а в последние годы совершили такие страшные преступления, что превзошли даже подвиги национального героя Польши Костюшко.
Давайте же поближе познакомимся с этими выдающимися революционными деятелями, отъявленными террористами. Мы нашли Длугошевского в маленьком домишке под Варшавой в объятиях его любовницы, пятидесятишестилетней польки Леокадии Хоецкой. В их комнате стояла такая жуткая вонища, что мы с трудом смогли войти туда. Было такое ощущение, что где-то в комнате находится разлагающийся труп. Однако единственное, что мы при обыске нашли, — это старый револьвер, из которого невозможно было выстрелить, так как он насквозь проржавел. В каждом углу под толстым слоем пыли валялись засохшие корки хлеба и куриные кости… Бр-р!…
Поймали мы и Дзержинского. В течение долгих восьми месяцев я допрашивал этих партийных деятелей и вместе и поодиночке, тщательно расследовал каждый эпизод, описанный в дневниках их обожательниц. Дзержинский и Длугошевский клялись, что они не знают ни Галину Мисгер, ни ее подругу Кристину, никогда не встречались с ними и не слышали о них.
И я должен признать, что, проведя всестороннее расследование, я не смог найти ни малейших доказательств якобы имевшей место пылкой дружбы между ними. Очевидно, две женщины выдумали связь со своими идолами и получали для себя удовольствие от описания всего этого. Дзержинский отказался давать какую-либо информацию, Длугошевский все отрицал.
В ходе допросов мы, тем не менее, обнаружили, что есть темы, которые интересны каждому из нас троих. Дзержинский очень любил музыку, сам немного сочинял, очень интересовался религиозными вопросами, мистикой, и мы часто часами беседовали с ним на различные занимательные темы. Длугошевский был поэтом и довольно известным психологом, и я, должен сказать, с какого-то момента начал симпатизировать им обоим. Когда они просили меня об услугах, я с удовольствием шел им навстречу, потому что получал удовольствие от общения с этими, как оказалось, достаточно образованными и в некотором роде культурными людьми. Например, я следил за тем, чтобы во время длительного следствия пищу им доставляли из столовой офицеров-артиллеристов и чтобы они регулярно получали папиросы и газеты.
Через восемь месяцев следствие, наконец, закончилось, и даже если мои подследственные и не совершали всех тех преступлений, которые приписали им самозваные подруги в своих дневниках, совершено ими было предостаточно, чтобы надолго их упечь в тюрьму или на каторгу.
— Дзержинский, — сказал я на прощание этому чрезвычайно уверенному в своих идеях человеку, — вы мне все же симпатичны, надеюсь, что мы еще увидимся с вами при более благоприятных обстоятельствах.
— С удовольствием, — ответил Дзержинский, которого глубоко тронули мои слова. — Я только не понимаю, почему вы считаете мое нынешнее положение таким уж неприятным, — с некоторой долей иронии произнес он.
— Послушайте, мой друг. На основании всех собранных мною фактов вас упекут в Сибирь на двадцать лет.
Дзержинский улыбнулся:
— Мой дорогой Орлов, неужели вы действительно верите в то, что я пробуду в Сибири двадцать лет?
И действительно, Дзержинский был приговорен к двадцати годам каторжных работ, но сбежал через шесть месяцев и навсегда ушел из моей жизни.
«Навсегда ушел из моей жизни? — пронеслось у меня в голове. — Нет, вот он, Дзержинский, собственной персоной, стоит передо мной…»
Дзержинский! Перед моим мысленным взором возникла виселица, и я понял, что со мной покончено. Все это промелькнуло перед моим затуманенным взором за считанные секунды.
«Попытаться убежать? Нет, это чистое безумие…» Я продолжал неподвижно стоять перед ним.
— Вы Орлов? — спокойно спросил меня самый могущественный человек Советской России. Выражение его лица при этом нисколько не изменилось.
— Да, я Орлов.
Дзержинский протянул мне руку:
— Это очень хорошо, Орлов, что вы сейчас на нашей стороне. Нам нужны такие квалифицированные юристы, как вы. Если вам когда-нибудь что-то понадобится, обращайтесь прямо ко мне в Москву. А сейчас прошу извинить меня, я очень спешу. Я только хотел убедиться, что я не ошибся. До свидания.
Месяц спустя мне действительно пришлось поехать в Москву. Я приехал в пять часов вечера, но не мог пойти к родственникам или друзьям, потому что не знал, следят сейчас за мной большевики или нет, и поэтому попытался снять номер в гостинице. В одиннадцать часов вечера я понял, что мои попытки тщетны, и, наконец, решил обратиться к Дзержинскому и попросить его найти для меня номер в гостинице. Удивительно, но на мой звонок он откликнулся сразу же.
Мое служебное удостоверение открыло мне двери в ЧК. Дзержинский сидел в своем кабинете и пил чай из оловянной кружки. Рядом стояла тарелка и лежала оловянная ложка. Он только что закончил ужинать.
Я снова обратился к нему с просьбой найти мне жилье на три дня, поскольку я участвовал в расследовании, связанном с банковскими делами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
По чистой случайности я увидел дочь учительницы Кристину и, наблюдая за ней в зеркало, заметил, что она залилась краской. «Почему она так нервничает?» — подумал я и вовлек в разговор, тщательно осмотрел все ее небогатое имущество, заглянул во все шкафы и в итоге нашел целую кипу дневников и писем, спрятанных под незакрепленной половой доской. После того как я вскрыл тайник, у нее началась истерика.
«Все-таки чутье меня не подвело», — подумал не без удовлетворения я.
Быстро просматривая бумаги, обнаружил, что они имеют отношение к хорошо организованному тайному заговору. Маленькая Кристина была связной ППС, осуществляла связь между организациями в Кракове, Лемберге, Варшаве и даже в Закопане, по ту сторону австрийской границы.
Мы взяли ее с собой. Удачный улов! Наконец нам удалось арестовать одну из ведущих революционерок. Прежде чем уйти, мы еще раз тщательно обыскали комнату и отвезли в нашу контору толстые стопки документов, найденных в тайниках, в шкафах и кладовках.
Среди документов был список женщин, оказывающих помощь революционерам. Эти тихие и незаметные женщины были подобраны с большим умом: они могли выполнять свою работу, не вызывая подозрений.
Кроме того, мы обнаружили, что лучшая подруга Кристины, некая Галина Мисгер, дочь окружного врача из Собена, также хранила и переправляла секретные документы, активно боролась против царя и государства. Эта маленькая, тощая, высохшая сорокалетняя старая дева с большим носом, увенчанным пенсне, была не просто рядовой революционеркой, как оказалось, она была одним из руководителей польских социал-демократов. Обе женщины вели дневники, исписали несколько тысяч страниц и периодически обменивались этими записями. Обе они обожали двух опасных негодяев — Тадеуша Длугошевского и Феликса Дзержинского, смотрели на них как на богов, подробно описывали в своих дневниках их героические деяния в борьбе за коммунистические идеалы. Длугошевский и Дзержинский были руководителями социал-демократических партий Польши и Литвы и оба, если верить хотя бы части из того, что подробно описывается в дневниках, были виновны в смерти ни в чем не повинных русских, представителей всех классов и сословий, а в последние годы совершили такие страшные преступления, что превзошли даже подвиги национального героя Польши Костюшко.
Давайте же поближе познакомимся с этими выдающимися революционными деятелями, отъявленными террористами. Мы нашли Длугошевского в маленьком домишке под Варшавой в объятиях его любовницы, пятидесятишестилетней польки Леокадии Хоецкой. В их комнате стояла такая жуткая вонища, что мы с трудом смогли войти туда. Было такое ощущение, что где-то в комнате находится разлагающийся труп. Однако единственное, что мы при обыске нашли, — это старый револьвер, из которого невозможно было выстрелить, так как он насквозь проржавел. В каждом углу под толстым слоем пыли валялись засохшие корки хлеба и куриные кости… Бр-р!…
Поймали мы и Дзержинского. В течение долгих восьми месяцев я допрашивал этих партийных деятелей и вместе и поодиночке, тщательно расследовал каждый эпизод, описанный в дневниках их обожательниц. Дзержинский и Длугошевский клялись, что они не знают ни Галину Мисгер, ни ее подругу Кристину, никогда не встречались с ними и не слышали о них.
И я должен признать, что, проведя всестороннее расследование, я не смог найти ни малейших доказательств якобы имевшей место пылкой дружбы между ними. Очевидно, две женщины выдумали связь со своими идолами и получали для себя удовольствие от описания всего этого. Дзержинский отказался давать какую-либо информацию, Длугошевский все отрицал.
В ходе допросов мы, тем не менее, обнаружили, что есть темы, которые интересны каждому из нас троих. Дзержинский очень любил музыку, сам немного сочинял, очень интересовался религиозными вопросами, мистикой, и мы часто часами беседовали с ним на различные занимательные темы. Длугошевский был поэтом и довольно известным психологом, и я, должен сказать, с какого-то момента начал симпатизировать им обоим. Когда они просили меня об услугах, я с удовольствием шел им навстречу, потому что получал удовольствие от общения с этими, как оказалось, достаточно образованными и в некотором роде культурными людьми. Например, я следил за тем, чтобы во время длительного следствия пищу им доставляли из столовой офицеров-артиллеристов и чтобы они регулярно получали папиросы и газеты.
Через восемь месяцев следствие, наконец, закончилось, и даже если мои подследственные и не совершали всех тех преступлений, которые приписали им самозваные подруги в своих дневниках, совершено ими было предостаточно, чтобы надолго их упечь в тюрьму или на каторгу.
— Дзержинский, — сказал я на прощание этому чрезвычайно уверенному в своих идеях человеку, — вы мне все же симпатичны, надеюсь, что мы еще увидимся с вами при более благоприятных обстоятельствах.
— С удовольствием, — ответил Дзержинский, которого глубоко тронули мои слова. — Я только не понимаю, почему вы считаете мое нынешнее положение таким уж неприятным, — с некоторой долей иронии произнес он.
— Послушайте, мой друг. На основании всех собранных мною фактов вас упекут в Сибирь на двадцать лет.
Дзержинский улыбнулся:
— Мой дорогой Орлов, неужели вы действительно верите в то, что я пробуду в Сибири двадцать лет?
И действительно, Дзержинский был приговорен к двадцати годам каторжных работ, но сбежал через шесть месяцев и навсегда ушел из моей жизни.
«Навсегда ушел из моей жизни? — пронеслось у меня в голове. — Нет, вот он, Дзержинский, собственной персоной, стоит передо мной…»
Дзержинский! Перед моим мысленным взором возникла виселица, и я понял, что со мной покончено. Все это промелькнуло перед моим затуманенным взором за считанные секунды.
«Попытаться убежать? Нет, это чистое безумие…» Я продолжал неподвижно стоять перед ним.
— Вы Орлов? — спокойно спросил меня самый могущественный человек Советской России. Выражение его лица при этом нисколько не изменилось.
— Да, я Орлов.
Дзержинский протянул мне руку:
— Это очень хорошо, Орлов, что вы сейчас на нашей стороне. Нам нужны такие квалифицированные юристы, как вы. Если вам когда-нибудь что-то понадобится, обращайтесь прямо ко мне в Москву. А сейчас прошу извинить меня, я очень спешу. Я только хотел убедиться, что я не ошибся. До свидания.
Месяц спустя мне действительно пришлось поехать в Москву. Я приехал в пять часов вечера, но не мог пойти к родственникам или друзьям, потому что не знал, следят сейчас за мной большевики или нет, и поэтому попытался снять номер в гостинице. В одиннадцать часов вечера я понял, что мои попытки тщетны, и, наконец, решил обратиться к Дзержинскому и попросить его найти для меня номер в гостинице. Удивительно, но на мой звонок он откликнулся сразу же.
Мое служебное удостоверение открыло мне двери в ЧК. Дзержинский сидел в своем кабинете и пил чай из оловянной кружки. Рядом стояла тарелка и лежала оловянная ложка. Он только что закончил ужинать.
Я снова обратился к нему с просьбой найти мне жилье на три дня, поскольку я участвовал в расследовании, связанном с банковскими делами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109