Видно, остальной народ тоже не горел желанием сидеть рядом с греком, рискуя получить полную солонку соли в щи или яичную скорлупу за шиворот.
Двенадцатой персоной за столом оказалась Маргарита Петровна. Все невольно отвлеклись от стола, засмотревшись на преподавательницу, которую в городе привыкли видеть в строгом учительском платье. Теперь, одетая почти по-походному: в блузку цвета хаки, похожую скорее на гимнастёрку, и в длинную клетчатую юбку, — однако же с дерзко непокрытой головой, она выглядела весьма привлекательно. Стас подумал, что тридцать пять — возраст, конечно, запредельный, но вот, оказывается, женщина и в старости может выглядеть красивой.
Маргарита Петровна села за стол, весело поздоровалась со всей честной компанией и спросила, как им понравилась экскурсия. Саша Ермилова, самая в группе маленькая, русые волосики в две косички, пискнула, что экскурсия им всем очень понравилась, и поинтересовалась, почему Маргарита Петровна с ними не ходила по монастырю.
— Я, детки, сюда приезжаю уже в пятый раз, — с некоторым раздражением сказала Маргарита Петровна. — Не думаю, что Паисий Порфирьевич в отношении архитектурных особенностей монастыря мне откроет какие-нибудь новые горизонты…
Да она атеистка, отметил про себя Стас, немало удивившись такому открытию. И не скрывает этого, наоборот, как бы выпячивает. И никто её допуска к работе с детьми не лишает. Странно. Вот уж действительно новые времена настают. Прощай, немытая Россия…
А повернувшись к столу, он увидел, что его миска со щами дематериализовалась, и вместо неё на скоблёной доске сидит грязно-бурый лягушонок и внимательно на него смотрит. Даже не просто смотрит, а, как бы сказать, со значением. Вот-вот швырнёт дароносицу или кадило. Даже ладаном запахло, как ночью в церкви.
Стас закатил глаза и опрокинулся с лавки.
* * *
Ещё не открыв глаз, он почувствовал ужасающий холод, какого, пожалуй, никогда в жизни не испытывал. А когда он их открыл, то содрогнулся: вокруг торчал из снега, высоко вверх, мрачный лес, заиндевевший от мороза, а сам он валялся в сугробе, совсем без одежды и даже без нательного креста.
Стас вскочил, вернее, попытался вскочить, что далось ему с трудом. Он посмотрел на себя и не узнал своего тела: оно было как будто распухшим — минимум в полтора раза больше, чем обычно. «Уж не переселился ли я душой в Дорофея Василиади? — подумал он с нервным каким-то юмором и на всякий случай потрогал себя за лицо. Нет, лицо вроде было его собственное. — Опять сон, — решил он. — И премерзкий».
Холод становился невыносимым. Стас запрыгал на месте и замахал немеющими руками, высматривая какую-нибудь тропинку среди чёрных голых осин. Бесполезно.
Он побежал по снегу, высоко вскидывая ноги. «Не может же быть, чтобы мне на самом деле было так холодно, — подумал он в отчаянии. — Это мне снится, что будто бы мне так холодно и что будто бы я это чувствую. Умница Алёна всё правильно раз-зъ-яснил-ла… А на самом-то деле так холодно вообще не бывает!»
Он остановился, схватил горсть снега и попытался натереть себя им, как учили в скаутском лагере. Но учили-то летом, вот в чём беда! Пока оттирал руки, немело лицо и… в общем, всё остальное. Мрачный лес по-прежнему возвышался по сторонам. Ни малейших признаков ни зверя, ни человека.
В глазах образовались две слезинки и тут же замёрзли. Потом подкосились ноги, и Стас упал головой в сугроб. Вывернулся как сумел, потрогал ступни и голени и не почувствовал собственных прикосновений. Попробовал подняться — бесполезно, ноги отказывались его держать. Он валялся под ёлкой и дрожал крупной дрожью.
Спасительная мысль о том, что это сон, и сейчас он проснётся, и всё кончится, почему-то уже больше не приходила в голову. Вспомнилась матушка и квартира в Лубянском проезде, пироги, крашеные яйца на Пасху, приезд отчима из Петрограда — это было всего какой-то месяц назад… А четверть часа назад он разговаривал с Алёной, греясь на тёплом июньском солнышке! Было это? Нет?
Стас ощутил звериную тоску и хотел заплакать, но уже не мог. В какой-то момент дрожь унялась. Холода он больше не ощущал. Воспоминания о матушке стали ярче, объёмнее. Ему показалось, что он чувствует тепло родного дома, и он даже принюхался: не пахнет ли пирогами?..
Какие-то силуэты, похожие на индейцев-ирокезов с томагавками в руках, возникли между деревьев и приближались к нему приплясывая. Из последних сил Стас тряхнул головой и проморгался. Морок исчез, зато прилетели две вороны и, каркнув, сели на ветку прямо напротив него, стряхнув снег. В голове возник ровный звон и больше уже не пропал.
А потом он обнаружил себя лежащим на лавке в трапезной и увидел Маргариту Петровну, обмахивающую его полотенцем. Товарищи по училищу заглядывали через её плечо.
— Очнулся! Очнулся! — радостно завопил кто-то.
Маргарита Петровна присела на лавку, положила голову Стаса себе на колено.
— Ну что это такое? — сказала она таким сладким тоном, каким, наверное, разговаривал волк с козлятами после того, как кузнец подковал ему голос. — Как ты? Головка не болит?
Запас рыданий, который только что замёрз у Стаса в глотке, теперь отогрелся и вырвался наружу бурным всплеском.
— Напугал, напугал нас большой дурак, — ворковала Маргарита Петровна. — Мы его прогнали из-за стола с его мерзкой лягушкой. — И она возвысила голос, чтобы слышно было и за дверями: — Ужо мы его накажем, чтобы маленьких не пугал!
Отрыдавшись, Стас спустил ноги на пол и огляделся. Его соученики рассаживались за столом, чтобы продолжить трапезу. Только Дорофея не было видно. Алёна тоже садилась за стол и не смотрела на Стаса.
— Я был в обмороке? — спросил Стас тонким голосом.
— В нём, — подтвердила Маргарита Петровна. — На солнце перегрелся. Ничего, со всеми бывает. После города-то…
— А долго? — спросил Стас.
— Да не очень, с минуту. Глянь, Матрёна только ещё бежит.
В трапезную влетела раскрасневшаяся Матрёна.
— Что с барином? — крикнула она.
— Всё в порядке, — ответила Маргарита Петровна. — Лёгкий обморок. Голову напекло.
— Ах ты ж, Господи! — Матрёна всплеснула руками и уставилась на бедолагу с неподдельной жалостью. — Вы уж аккуратнее, барин. Хотите, я вам шанюжек к ужину напеку?..
— Хочу, — сказал Стас, сам себе удивляясь: по всем прикидкам он бы, представ перед Алёной в таком дурацком виде, должен был впасть в тоску и отчаяние, а он не впал.
— Ну и славно! — сказала Матрёна и улыбнулась белыми зубами.
На пороге возник Дорофей, полный раскаяния. Глядя в пол, он пробубнил:
— Маргарита Петровна, можно я доем?
Доцент Кованевич гневно глядела на него и не отвечала.
— Я больше не буду так шутить, — пробасил Дорофей.
— Что ж, садитесь, — сказала Маргарита Петровна с отвращением. — Но предупреждаю: ещё один такой проступок, и я ходатайствую о вашем отчислении с практики.
— Да кто же знал, что он такой слабак… — буркнул Дорофей и начал наворачивать остывшие щи.
Рядом со своим обидчиком сел Стас и тоже запустил ложку в щи. В ближайшее время, пожалуй, дурного грека можно было не опасаться.
— Вы поешьте, поешьте, — сказала Матрёна Стасу. — Давайте-кась я вам погорячей подолью.
— После обеда на занятия можешь не ходить, — сказала доцент Кованевич. — Лучше поспи…
— Нет!!! — взвизгнул Стас и уронил ложку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
Двенадцатой персоной за столом оказалась Маргарита Петровна. Все невольно отвлеклись от стола, засмотревшись на преподавательницу, которую в городе привыкли видеть в строгом учительском платье. Теперь, одетая почти по-походному: в блузку цвета хаки, похожую скорее на гимнастёрку, и в длинную клетчатую юбку, — однако же с дерзко непокрытой головой, она выглядела весьма привлекательно. Стас подумал, что тридцать пять — возраст, конечно, запредельный, но вот, оказывается, женщина и в старости может выглядеть красивой.
Маргарита Петровна села за стол, весело поздоровалась со всей честной компанией и спросила, как им понравилась экскурсия. Саша Ермилова, самая в группе маленькая, русые волосики в две косички, пискнула, что экскурсия им всем очень понравилась, и поинтересовалась, почему Маргарита Петровна с ними не ходила по монастырю.
— Я, детки, сюда приезжаю уже в пятый раз, — с некоторым раздражением сказала Маргарита Петровна. — Не думаю, что Паисий Порфирьевич в отношении архитектурных особенностей монастыря мне откроет какие-нибудь новые горизонты…
Да она атеистка, отметил про себя Стас, немало удивившись такому открытию. И не скрывает этого, наоборот, как бы выпячивает. И никто её допуска к работе с детьми не лишает. Странно. Вот уж действительно новые времена настают. Прощай, немытая Россия…
А повернувшись к столу, он увидел, что его миска со щами дематериализовалась, и вместо неё на скоблёной доске сидит грязно-бурый лягушонок и внимательно на него смотрит. Даже не просто смотрит, а, как бы сказать, со значением. Вот-вот швырнёт дароносицу или кадило. Даже ладаном запахло, как ночью в церкви.
Стас закатил глаза и опрокинулся с лавки.
* * *
Ещё не открыв глаз, он почувствовал ужасающий холод, какого, пожалуй, никогда в жизни не испытывал. А когда он их открыл, то содрогнулся: вокруг торчал из снега, высоко вверх, мрачный лес, заиндевевший от мороза, а сам он валялся в сугробе, совсем без одежды и даже без нательного креста.
Стас вскочил, вернее, попытался вскочить, что далось ему с трудом. Он посмотрел на себя и не узнал своего тела: оно было как будто распухшим — минимум в полтора раза больше, чем обычно. «Уж не переселился ли я душой в Дорофея Василиади? — подумал он с нервным каким-то юмором и на всякий случай потрогал себя за лицо. Нет, лицо вроде было его собственное. — Опять сон, — решил он. — И премерзкий».
Холод становился невыносимым. Стас запрыгал на месте и замахал немеющими руками, высматривая какую-нибудь тропинку среди чёрных голых осин. Бесполезно.
Он побежал по снегу, высоко вскидывая ноги. «Не может же быть, чтобы мне на самом деле было так холодно, — подумал он в отчаянии. — Это мне снится, что будто бы мне так холодно и что будто бы я это чувствую. Умница Алёна всё правильно раз-зъ-яснил-ла… А на самом-то деле так холодно вообще не бывает!»
Он остановился, схватил горсть снега и попытался натереть себя им, как учили в скаутском лагере. Но учили-то летом, вот в чём беда! Пока оттирал руки, немело лицо и… в общем, всё остальное. Мрачный лес по-прежнему возвышался по сторонам. Ни малейших признаков ни зверя, ни человека.
В глазах образовались две слезинки и тут же замёрзли. Потом подкосились ноги, и Стас упал головой в сугроб. Вывернулся как сумел, потрогал ступни и голени и не почувствовал собственных прикосновений. Попробовал подняться — бесполезно, ноги отказывались его держать. Он валялся под ёлкой и дрожал крупной дрожью.
Спасительная мысль о том, что это сон, и сейчас он проснётся, и всё кончится, почему-то уже больше не приходила в голову. Вспомнилась матушка и квартира в Лубянском проезде, пироги, крашеные яйца на Пасху, приезд отчима из Петрограда — это было всего какой-то месяц назад… А четверть часа назад он разговаривал с Алёной, греясь на тёплом июньском солнышке! Было это? Нет?
Стас ощутил звериную тоску и хотел заплакать, но уже не мог. В какой-то момент дрожь унялась. Холода он больше не ощущал. Воспоминания о матушке стали ярче, объёмнее. Ему показалось, что он чувствует тепло родного дома, и он даже принюхался: не пахнет ли пирогами?..
Какие-то силуэты, похожие на индейцев-ирокезов с томагавками в руках, возникли между деревьев и приближались к нему приплясывая. Из последних сил Стас тряхнул головой и проморгался. Морок исчез, зато прилетели две вороны и, каркнув, сели на ветку прямо напротив него, стряхнув снег. В голове возник ровный звон и больше уже не пропал.
А потом он обнаружил себя лежащим на лавке в трапезной и увидел Маргариту Петровну, обмахивающую его полотенцем. Товарищи по училищу заглядывали через её плечо.
— Очнулся! Очнулся! — радостно завопил кто-то.
Маргарита Петровна присела на лавку, положила голову Стаса себе на колено.
— Ну что это такое? — сказала она таким сладким тоном, каким, наверное, разговаривал волк с козлятами после того, как кузнец подковал ему голос. — Как ты? Головка не болит?
Запас рыданий, который только что замёрз у Стаса в глотке, теперь отогрелся и вырвался наружу бурным всплеском.
— Напугал, напугал нас большой дурак, — ворковала Маргарита Петровна. — Мы его прогнали из-за стола с его мерзкой лягушкой. — И она возвысила голос, чтобы слышно было и за дверями: — Ужо мы его накажем, чтобы маленьких не пугал!
Отрыдавшись, Стас спустил ноги на пол и огляделся. Его соученики рассаживались за столом, чтобы продолжить трапезу. Только Дорофея не было видно. Алёна тоже садилась за стол и не смотрела на Стаса.
— Я был в обмороке? — спросил Стас тонким голосом.
— В нём, — подтвердила Маргарита Петровна. — На солнце перегрелся. Ничего, со всеми бывает. После города-то…
— А долго? — спросил Стас.
— Да не очень, с минуту. Глянь, Матрёна только ещё бежит.
В трапезную влетела раскрасневшаяся Матрёна.
— Что с барином? — крикнула она.
— Всё в порядке, — ответила Маргарита Петровна. — Лёгкий обморок. Голову напекло.
— Ах ты ж, Господи! — Матрёна всплеснула руками и уставилась на бедолагу с неподдельной жалостью. — Вы уж аккуратнее, барин. Хотите, я вам шанюжек к ужину напеку?..
— Хочу, — сказал Стас, сам себе удивляясь: по всем прикидкам он бы, представ перед Алёной в таком дурацком виде, должен был впасть в тоску и отчаяние, а он не впал.
— Ну и славно! — сказала Матрёна и улыбнулась белыми зубами.
На пороге возник Дорофей, полный раскаяния. Глядя в пол, он пробубнил:
— Маргарита Петровна, можно я доем?
Доцент Кованевич гневно глядела на него и не отвечала.
— Я больше не буду так шутить, — пробасил Дорофей.
— Что ж, садитесь, — сказала Маргарита Петровна с отвращением. — Но предупреждаю: ещё один такой проступок, и я ходатайствую о вашем отчислении с практики.
— Да кто же знал, что он такой слабак… — буркнул Дорофей и начал наворачивать остывшие щи.
Рядом со своим обидчиком сел Стас и тоже запустил ложку в щи. В ближайшее время, пожалуй, дурного грека можно было не опасаться.
— Вы поешьте, поешьте, — сказала Матрёна Стасу. — Давайте-кась я вам погорячей подолью.
— После обеда на занятия можешь не ходить, — сказала доцент Кованевич. — Лучше поспи…
— Нет!!! — взвизгнул Стас и уронил ложку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112