— Вы, Андрей Никифорович, тут осваивайтесь. Гиви Станиславович вам всё покажет. Сейчас эпизодик забацаем и потом обсудим кадры с вашим участием...
Сидевший поодаль Циолковский принял из рук персонального парикмахера центрального персонажа очередную запотевшую бутылочку «Holsten».
* * *
— Я что-то, блин, не понял, — зоркий Штукеншнайдер приложил ладонь козырьком ко лбу. — Диня, Паша! Видите перца в «кабане» Лиходея?
Рыбаков навел бинокль на полуоткрытое окно задней левой дверцы лимузина гендиректора «Питер-Энерго»:
— Ну, вижу... Кто он такой?
— По-моему, я его видел среди цыган в Металлострое. Главный, блин, по кислоте, грибам, «катьке» и амчику...
— А здесь он что делает? — не понял Вазелиныч.
— Хрен его знает, — пожал плечами Телепуз. — Я даже и не думал, что они с Лиходеем знакомы.
— Ты не ошибся? Может, это не тот перец? — спросил Молодцов.
— Да тот, тот! — Григорий еще раз внимательно посмотрел в сторону черного «мерседеса». — Сто процентов — он.
Денис опустил бинокль и погрузился в размышления.
Общие дела главного питерского энергетика и оптового торговца наркотой были новой вводной, полностью меняющей весь расклад.
* * *
Подмышкин порычал двигателем гидроцикла, взял старт и помчался параллельно гранитной набережной стрелки Васильевского острова.
Ганиев и Суходрочко картинно застыли у парапета с «калашниковыми» наперевес. На стволы автоматов были навернуты специальные белые пластмассовые насадки для стрельбы холостыми патронами.
Один из операторов взял крупным планом ухо ведущего ток-шоу «Форточки», в котором болталась маленькая серебрянная сережка. Дырка для серьги была крупновата, ибо она прокалывалась не врачом, а пробивалась гвоздем в ту пору, когда никому неизвестный Ганиев околачивал груши в театральном институте.
В один из декабрьских дней тысяча девятьсот восемьдесят девятого года, а именно — вечером в субботу, будущий ди-джей и секс-символ пристал к своему однокурснику с делом «на миллион», попросив того помочь в проколе уха, дабы заявиться на дискотеку с серьгой в оном.
— Но я не умею! — попытался отбрехаться сокурсник. — Я ж не доктор! Я даже не знаю, как это делается!
— Фигня! — заявил готовый к такому повороту разговора Ганиев. — Я всё приготовил! — И достал из полиэтиленового пакета гвоздь-сотку, молоток на длинной рукояти, флакон одеколона для дезинфекции инструмента и серьгу.
Однокурсник понял, что увильнуть от помощи Дмитрию путем ссылки на свой дилетантизм в такого рода мероприятиях ему не удасться, и стал жалобно сетовать на боязнь вида крови.
— Короче, — Ганиев прервал нытье приятеля. — Тут делов на шесть секунд. Можешь с закрытыми глазами всё делать, если такой пугливый... Я положу ухо на подоконник, приставлю гвоздь, а тебе останется только стукнуть по шляпке. Я бы и сам сделал, но одному неудобно. Всё нормально будет, ударишь посильнее — и готово.
— Ну, смотри, ухо твое, — сдался однокурсник.
Бесстрашный Дима пристроил мочку уха на подоконнике, приставил гвоздь и приготовился.
Сокурсник примерился, тюкнул и вогнал острозаточенный стальной штырек по самую шляпку, качественно и надежно прибив ухо к подоконнику.
— Вытаскивай гвоздь! — завопил Ганиев.
— Чем? — развел руками помощник в деле пробивания уха.
— Ищи пассатижи! — Дмитрий задергался, кляня себя за непредусмотрительность.
Вечером в субботу найти в общаге театрального института пассатижи оказалось делом не совсем простым. Столяра на месте не оказалось, пьяный комендант заперся в своей комнатушке и на стуки в дверь не реагировал, у дамского контингента нужного инструмента отродясь не бывало. Так что доморощенный любитель пирсинга ждал сокурсника почти полтора часа, скрючившись у окна и стоически перенося насмешки бродивших по коридору студентов.
Еще минут пятнадцать ушло на извлечение гвоздя, заливку дырки в ухе одеколоном и примерку серьги.
Спустя весьма непродолжительное время, когда однокурсник Ганиева стал только-только приходить в себя от перенесенных переживаний, дверь в его комнату с грохотом распахнулась и на пороге материализовался Дмитрий с перекошенной от злости физиономией.
— Ты зачем из меня педераста сделал?! — с места в карьер начал Ганиев.
— В каком смысле? — осторожно осведомился сокурсник, прикидывая, кто из знакомых мог воспользоваться полуторачасовым беспомощным состоянием приятеля.
Кандидатов на роль «актива» оказалось на удивление много.
— Ты мне не то ухо пробил! — завизжал Дмитрий. — В это ухо только голубые серьги вставляют!
— Уф, ты об этом! — облегченно выдохнул приятель. — Но ты ж сам ухо на подоконник клал.
— А ты не мог меня поправить?
— Да я-то откуда знаю, какое ухо надо пробивать? Я ж не педик!
— Давай, другое пробиваем, — на свет Божий появились давешние молоток, гвоздь и одеколон.
Однокурсник решил не спорить, побыстрее отвязаться от прилипчивого Ганиева и привычным движением вколотил гвоздь во второе подставленное ухо, опять пришпилив пирсингомана к подоконнику.
— Вытаскивай, — сжав зубы, проскрипел Дмитрий.
— Я, это... — похолодел сокурсник, — я пассатижи уже того... отдал...
— Ну, так снова возьми! — Ганиев был близок к нервному срыву.
Происшедшее через сорок минут извлечение гвоздя превратилось в общеобщажное развлечение и живо напоминало хронику пыток в гестапо.
К несчастью для Дмитрия, на этот раз гвоздь вошел в сучок внутри доски подоконника, немного изогнулся и застрял. Так что дергали его с полчаса, регулярно отливая терявшего сознание от боли Ганиева холодной водицей из ведра...
Аквабайк «Bombardier» прошел мимо первого контрольного буйка.
Суходрочко и Ганиев вскинули автоматы и потянули за спусковые крючки.
«Калашниковы» плюнули огнем.
Пиротехник нажал на кнопку пульта дистанционного управления маленькими зарядами, размещенными на длинном плавающем тросе на поверхности воды и должными изображать попадание пуль в реку.
Вверх взметнулись брызги.
Подмышкин, которому не давали покоя лавры режиссеров, создавших такие «шедевры» российского кино, как «Убогая сила», «Мужская работёнка» и «По имени Пижон», решил усугубить картинку, резко развернул руль гидроцикла влево, чтобы промчаться на нем впритирку к гранитному парапету, и полностью выжал рукоять газа.
Тяжелый «Bombardier» чиркнул бортом о набережную, взмыл в воздух и, кувырнувшись, перелетел через парапет, на полпути лишившись выпавшего из седла лихого наездника. Почти три сотни килограммов железа и пластмассы вспахали газон, сшибли два огромных «юпитера» и с грохотом врезались в бок трейлера для перевозки съемочного оборудования.
Спустя секунду взорвался топливный бак гидроцикла.
Местность заволокло дымом...
* * *
— На-армально! — пораженный Денис оценил трюк Подмышкина. — Там Циолковского хоть не зацепило?
— Не, он в стороне сидел, — Телепуз привстал и попытался что-либо разглядеть в мельтешении орущих фигур, поливавших останки гидроцикла и разбитый трейлер пеной из огнетушителей.
* * *
Эффектов и несколько добровольцев из числа зрителей выловили из реки слабо трепыхавшегося генпродюсера и оттащили его на лавочку.
Никодиму Авдеевичу было худо как физически, так и морально.
Он сильно треснулся копчиком о гранит, прежде чем плюхнуться в Неву, и наглотался воды с ощутимым привкусом мазута.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Сидевший поодаль Циолковский принял из рук персонального парикмахера центрального персонажа очередную запотевшую бутылочку «Holsten».
* * *
— Я что-то, блин, не понял, — зоркий Штукеншнайдер приложил ладонь козырьком ко лбу. — Диня, Паша! Видите перца в «кабане» Лиходея?
Рыбаков навел бинокль на полуоткрытое окно задней левой дверцы лимузина гендиректора «Питер-Энерго»:
— Ну, вижу... Кто он такой?
— По-моему, я его видел среди цыган в Металлострое. Главный, блин, по кислоте, грибам, «катьке» и амчику...
— А здесь он что делает? — не понял Вазелиныч.
— Хрен его знает, — пожал плечами Телепуз. — Я даже и не думал, что они с Лиходеем знакомы.
— Ты не ошибся? Может, это не тот перец? — спросил Молодцов.
— Да тот, тот! — Григорий еще раз внимательно посмотрел в сторону черного «мерседеса». — Сто процентов — он.
Денис опустил бинокль и погрузился в размышления.
Общие дела главного питерского энергетика и оптового торговца наркотой были новой вводной, полностью меняющей весь расклад.
* * *
Подмышкин порычал двигателем гидроцикла, взял старт и помчался параллельно гранитной набережной стрелки Васильевского острова.
Ганиев и Суходрочко картинно застыли у парапета с «калашниковыми» наперевес. На стволы автоматов были навернуты специальные белые пластмассовые насадки для стрельбы холостыми патронами.
Один из операторов взял крупным планом ухо ведущего ток-шоу «Форточки», в котором болталась маленькая серебрянная сережка. Дырка для серьги была крупновата, ибо она прокалывалась не врачом, а пробивалась гвоздем в ту пору, когда никому неизвестный Ганиев околачивал груши в театральном институте.
В один из декабрьских дней тысяча девятьсот восемьдесят девятого года, а именно — вечером в субботу, будущий ди-джей и секс-символ пристал к своему однокурснику с делом «на миллион», попросив того помочь в проколе уха, дабы заявиться на дискотеку с серьгой в оном.
— Но я не умею! — попытался отбрехаться сокурсник. — Я ж не доктор! Я даже не знаю, как это делается!
— Фигня! — заявил готовый к такому повороту разговора Ганиев. — Я всё приготовил! — И достал из полиэтиленового пакета гвоздь-сотку, молоток на длинной рукояти, флакон одеколона для дезинфекции инструмента и серьгу.
Однокурсник понял, что увильнуть от помощи Дмитрию путем ссылки на свой дилетантизм в такого рода мероприятиях ему не удасться, и стал жалобно сетовать на боязнь вида крови.
— Короче, — Ганиев прервал нытье приятеля. — Тут делов на шесть секунд. Можешь с закрытыми глазами всё делать, если такой пугливый... Я положу ухо на подоконник, приставлю гвоздь, а тебе останется только стукнуть по шляпке. Я бы и сам сделал, но одному неудобно. Всё нормально будет, ударишь посильнее — и готово.
— Ну, смотри, ухо твое, — сдался однокурсник.
Бесстрашный Дима пристроил мочку уха на подоконнике, приставил гвоздь и приготовился.
Сокурсник примерился, тюкнул и вогнал острозаточенный стальной штырек по самую шляпку, качественно и надежно прибив ухо к подоконнику.
— Вытаскивай гвоздь! — завопил Ганиев.
— Чем? — развел руками помощник в деле пробивания уха.
— Ищи пассатижи! — Дмитрий задергался, кляня себя за непредусмотрительность.
Вечером в субботу найти в общаге театрального института пассатижи оказалось делом не совсем простым. Столяра на месте не оказалось, пьяный комендант заперся в своей комнатушке и на стуки в дверь не реагировал, у дамского контингента нужного инструмента отродясь не бывало. Так что доморощенный любитель пирсинга ждал сокурсника почти полтора часа, скрючившись у окна и стоически перенося насмешки бродивших по коридору студентов.
Еще минут пятнадцать ушло на извлечение гвоздя, заливку дырки в ухе одеколоном и примерку серьги.
Спустя весьма непродолжительное время, когда однокурсник Ганиева стал только-только приходить в себя от перенесенных переживаний, дверь в его комнату с грохотом распахнулась и на пороге материализовался Дмитрий с перекошенной от злости физиономией.
— Ты зачем из меня педераста сделал?! — с места в карьер начал Ганиев.
— В каком смысле? — осторожно осведомился сокурсник, прикидывая, кто из знакомых мог воспользоваться полуторачасовым беспомощным состоянием приятеля.
Кандидатов на роль «актива» оказалось на удивление много.
— Ты мне не то ухо пробил! — завизжал Дмитрий. — В это ухо только голубые серьги вставляют!
— Уф, ты об этом! — облегченно выдохнул приятель. — Но ты ж сам ухо на подоконник клал.
— А ты не мог меня поправить?
— Да я-то откуда знаю, какое ухо надо пробивать? Я ж не педик!
— Давай, другое пробиваем, — на свет Божий появились давешние молоток, гвоздь и одеколон.
Однокурсник решил не спорить, побыстрее отвязаться от прилипчивого Ганиева и привычным движением вколотил гвоздь во второе подставленное ухо, опять пришпилив пирсингомана к подоконнику.
— Вытаскивай, — сжав зубы, проскрипел Дмитрий.
— Я, это... — похолодел сокурсник, — я пассатижи уже того... отдал...
— Ну, так снова возьми! — Ганиев был близок к нервному срыву.
Происшедшее через сорок минут извлечение гвоздя превратилось в общеобщажное развлечение и живо напоминало хронику пыток в гестапо.
К несчастью для Дмитрия, на этот раз гвоздь вошел в сучок внутри доски подоконника, немного изогнулся и застрял. Так что дергали его с полчаса, регулярно отливая терявшего сознание от боли Ганиева холодной водицей из ведра...
Аквабайк «Bombardier» прошел мимо первого контрольного буйка.
Суходрочко и Ганиев вскинули автоматы и потянули за спусковые крючки.
«Калашниковы» плюнули огнем.
Пиротехник нажал на кнопку пульта дистанционного управления маленькими зарядами, размещенными на длинном плавающем тросе на поверхности воды и должными изображать попадание пуль в реку.
Вверх взметнулись брызги.
Подмышкин, которому не давали покоя лавры режиссеров, создавших такие «шедевры» российского кино, как «Убогая сила», «Мужская работёнка» и «По имени Пижон», решил усугубить картинку, резко развернул руль гидроцикла влево, чтобы промчаться на нем впритирку к гранитному парапету, и полностью выжал рукоять газа.
Тяжелый «Bombardier» чиркнул бортом о набережную, взмыл в воздух и, кувырнувшись, перелетел через парапет, на полпути лишившись выпавшего из седла лихого наездника. Почти три сотни килограммов железа и пластмассы вспахали газон, сшибли два огромных «юпитера» и с грохотом врезались в бок трейлера для перевозки съемочного оборудования.
Спустя секунду взорвался топливный бак гидроцикла.
Местность заволокло дымом...
* * *
— На-армально! — пораженный Денис оценил трюк Подмышкина. — Там Циолковского хоть не зацепило?
— Не, он в стороне сидел, — Телепуз привстал и попытался что-либо разглядеть в мельтешении орущих фигур, поливавших останки гидроцикла и разбитый трейлер пеной из огнетушителей.
* * *
Эффектов и несколько добровольцев из числа зрителей выловили из реки слабо трепыхавшегося генпродюсера и оттащили его на лавочку.
Никодиму Авдеевичу было худо как физически, так и морально.
Он сильно треснулся копчиком о гранит, прежде чем плюхнуться в Неву, и наглотался воды с ощутимым привкусом мазута.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46