Так возникло несколько Олдосов, и чисто математические модели вдруг продемонстрировали их создателям такие же сшибки эмоций, какие известны психологам и давно подмечены писателями.
Один Олдос – Нерешительный – был сделан мямлей и педантом. Он отступал только при очень сильном страхе, а нападал только при высоком балле гнева. Введенную в него возможность совершать ошибки – принимать полезное за вредное и наоборот – он почти не использовал, не отваживаясь на действие, пока не выяснял все наверняка. Он ошибался очень редко, его действия почти не влекли за собой наказаний (наказание – условная запись «штрафа» в область отрицательных эмоций), но и радость (запись в область поощрения) доставалась ему из-за медлительности в очень малых дозах.
Его противоположность – Олдос Легкомысленный – не стыдится удирать без оглядки, если набор чисел сулит ему неприятность. Но зато он так же сломя голову бросается нападать при заполнении области гнева. Скорый на решения, он сполна использует возможность ошибаться – он спешит жить! И в результате количество получаемой им радости значительно выше (хотя и условных ушибов не сосчитать). Наверно, очень преждевременно хвалить примитивную числовую модель психики при помощи литературных аналогий, но уж очень соблазнительна похожесть. У одной писательницы есть точная фраза: «Хорошие дни выпадают на долю разумных людей, но лучшие дни достаются тому, кто посмеет быть безумным».
У братьев Олдосов есть и кратковременная память – об ошибках и удачах прошлых экспериментов, вчерашнем опыте их несложной жизни. Но похожие жизненные ситуации рождают у человека настроение, характер, однотонный взгляд на вещи, не правда ли? Неудачи и удары судьбы с легкостью превращают весельчака в мрачного пессимиста.
Машина повторила это свойство. Во враждебной среде постоянно получающий наказания Олдос даже благоприятный набор чисел стал принимать за вредный. И дополнительная порция наказаний за эти ошибки только усугубляла его печальное существование. Он теперь редко получал радости, с осторожностью проявлял гнев. Пуганая ворона боялась куста!
А другому Олдосу исследователи, передвинув уровень эмоций, велели быть оптимистом (прямо по шутке: оптимист – это хорошо инструктированный пессимист). Повышенные порции поощрения даже за толкование несложных чисел быстро утвердили его в этом качестве. Появившиеся на его несложной психике розовые очки заставляли теперь Олдоса-удачника все обстоятельства подряд оценивать как благоприятные. И снова вполне человеческая ситуация: естественно возросшее число наказаний переучивало его медленно и с трудом.
Вот пока и все об Олдосе. Как обрадовался бы, наверное, древний Пифагор, узнав, что психику изучают с помощью чисел! Он так обожествлял числа! Он, вероятно, воскликнул бы торжествующе: «То-то!» – и не пожелал бы даже слушать (черта, весьма свойственная ему при жизни), что числа эти – лишь условное обозначение событий. Он-то всегда говорил просто о магической власти цифр: «Уважайте науку о числах, ибо все наши пороки и преступления – не более чем ошибки в расчетах».
Всего три несложные эмоции – это, конечно, мизерно мало даже для модели. Олдосы стоят, очевидно, по уровню развития куда ниже даже простушек обезьян. А вот молодой коллега Олдосов, киевлянин, по имени Эмик, куда сложнее. Он будет (процесс его «сотворения» закончен, идет воспитание и обучение) испытывать множество эмоций – тоску и радость, желание и страх, тревогу и удовольствие. О своих чувствах он никому не расскажет (он тоже – лишь пачка бумажных лент), но его ответы на вопросы пройдут обработку не только логическую, смысловую, но и эмоциональную, – это определит их содержание, тональность и направление. В памяти Эмика сейчас около трехсот слов (Шекспир и Пушкин употребляли, кажется, порядка двадцати тысяч, триста знает четырехлетний ребенок, но и это совсем не мало – многие из нас за всю жизнь обходятся набором из тысячи. Что же касается ильфо-петровской Эллочки Щукиной, то она свои тридцать слов разнообразила лишь интонацией и была вполне счастлива. Эмик по сравнению с ней – Цицерон, Кони, Плевако).
Каждое слово уже несет в себе какую-то эмоциональную окраску – ее количество и качество определяются биографией и интересами хранителя, хозяина этого слова. Для каждого из нас эмоции от любого слова связаны с воспоминаниями (согласитесь, что слово «река» звучит по-разному для пловца, строителя мостов и семьи пропавшего матроса). Чтобы словарный запас Эмика не просит подряд располагался в архивах памяти, а приводил в движение механизм эмоций, хозяину была придумана биография, в соответствии с которой и завязаны цепочки его ассоциаций.
Ему двадцать лет, он студент, ненадолго уезжал из Киева, а вернувшись, узнал о нескольких постигших его бедах. Украв его научную идею, кто-то под своим именем напечатал о ней статью; утонул друг Борис; вышла замуж любимая девушка Ирина. Несколько многовато неприятностей для человека, способного пожаловаться таким бедным набором слов. Возможно, этим и определяются сегодняшние трудности киевлян по доводке своего детища.
На отсутствие сложностей другого порядка они тоже пожаловаться не могут. В процессе разнесения слов по клеткам эмоций авторам Эмика приходилось попеременно становиться литературоведами и лингвистами, психологами и математиками, инженерами просто и инженерами человеческих душ.
Прежде всего каждое слово могло соответствовать разным эмоциям, которые в свою очередь сливались в группы – по времени и силе их проявления. Чувства, длящиеся долго, становятся настроением (тоска, умиротворенность, тревога); проявляемые кратковременно, но сильно – аффекты (так, ужас – это аффект страха, восторг – аффект радости); сильные и длительные одновременно – страсти (ненависть, большая любовь, безысходное длительное отчаяние).
Но как определить ситуацию, которой правомерно соответствовали бы разбитые таким образом эмоции? Литература мастеров могла помочь.описаниями пережива: ний. Но можно ли пользоваться классиками? Не изменились ли человеческие эмоции за прошедшие десятилетия войн, открытий, тревог и утраты иллюзий? Поиски шли широким фронтом: Шекспир, Толстой; Пушкин и Чехов, Хемингуэй, Моравиа, Фолкнер.
Нет, человек тот же! На одинаковые жизненные ситуации его аппарат эмоций реагирует, как и триста лет назад, – это убедительно показал анализ классиков.
Но слова употребляются по-разному – некоторые настолько редки, что заслуживают включения лишь в описание очень сильных чувств. Так с наукой самой сегодняшней, самой современной пришла в благодетельный контакт наука очень старая. Тихие кабинетные ученые, некогда составившие частотные словари языка (сравнительную частоту употребления в языке разных слов), будут еще не раз с благодарностью помянуты теми, кто работает сегодня на самых передовых рубежах науки. Частота употребления слова – один из важнейших показателей его веса, цены, места в словарно-эмоциональной кладовой.
И наконец, заложенные в машину сразу (потом она выработает новые) цепочки ассоциаций. Один при слове «дом» вспомнит ребенка, второй – невыключенный утюг, а третий – сварливую соседку. Сопровождающие мышление ассоциации – результат совместной, смысловой и эмоциональной, обработки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73