<Я зна-
ние моего поиска и находка тех, кто ищет меня, и
приказание тех, кто просит меня> (18.11 - 13).
И дальше слышится мотив, который со всей
мощью проходит в конце,- дается определение, выхо-
дящее за рамки обычной жизни слушающих (18.14 -
20). Но текст возвращается к знакомым образам мира
и войны (ср. 14.31 - 32), чужака и общинника, чтобы
опять погрузиться в сферу наиболее общих категорий:
<Я сущность и то, что не есть сущность> (18.27 - 28).
Отрывок 18.27 - 19.4 заслуживает внимания, бу-
дучи примером того, как обыгрывается одно слово
(в данном случае xxxxx), делая постепенным переход
к ведущей теме знания, как осуществляется <сполза-
ние> смысла через замещение одного слова в сходных
на первый взгляд предложениях.
Самоопределения, следующие дальше, с акцента-
ми на противоположных качествах, лаконичны и вы-
разительны. Крайние возможности, присущие одной
природе, проступают в таких утверждениях, как:
<Я немая, которая не может говорить, и велико мое
множество слов> (18.23 - 25), <Я та, кто взывает, и я
та, кто слышит> (18.33 - 35) и проч.
Самый затяжной пассаж с самоопределениями
сменяют обращения (VI О), которые заставляют слу-
шателей по-иному взглянуть на самих себя. Это пред-
дверие конца произведения, данное в ином ключе,
чем остальной текст. Провозглашается единство внеш-
него и внутреннего в людях: <Ибо ваше внутреннее
есть ваше внешнее, и, кто слепил внешнее ваше, при-
дал форму вашему внутреннему. И то, что вы видите
в вашем внешнем, вы видите в вашем внутреннем...>
(20.18 - 24). Эту мысль сопровождают знакомые сло-
ва, подчеркивающие доступность и недоступность го-
ворящей (VI С): <Я - это слух, который доступен
каждому. Я речь, которая не может быть схвачена>
(20.28 - 31) .
Мы подходим к финалу, но лакуна прерывает
текст. За ней идет последнее обращение (VII 0),
отчасти перекликающееся с 18.15 - 20: <Так внимайте,
слушающие, и вы также, ангелы, и те, кто послан, и
духи, которые восстали от смерти> (21.13 - 18). И да-
лее вместо крайностей прежних самоопределений, кон-
трастов в восприятии речи - финал, выдержанный
совсем в другом духе: единения, умиротворенности,
постоянства: <Ибо я то, что одно существует, и нет
у меня никого, кто станет судить меня. Ибо много
привлекательных образов, которые существуют в мно-
гочисленных грехах, и необузданности, и страстях по-
стыдных, и наслаждениях преходящих, и они схваты-
вают их (людей), пока те не станут трезвыми и не
поспешат к своему месту упокоения. И они найдут
меня в этом месте и будут жить и снова не умрут>
(21.18 - 32) .
Итак, читая <Гром> таким образом, чтобы, за-
держивая внимание на частностях, не упускать из
виду целостности памятника, внутренних связей, скре-
пляющих текст, приходим к следующим умозаключе-
ниям и предположениям.
Контрастность во всем - композиционно-стили-
стическом строе произведения, его содержании - не
только не разрушает единство, напротив, создает и
утверждает его. Текст, будучи по форме монологом,
по сути дела строится на отношениях между провоз-
глашающей его и теми, к кому обращена речь. Само-
определение говорящей (род самопознания), спрово-
цированное существованием <других>, тех, кому гово-
рящая открывает себя, собственное отражение в их
сознании, в свою очередь воспринятое ей,- эта игра
отражений, подобий и искажений, эффект зеркала,
хорошо знакомый по документам из Наг-Хаммади
(ср. очерк, посвященный Апокрифу Иоанна),- все
это делает связь между говорящей и слушающими
столь тесной, что обе стороны, перебрав всю гамму
отношений - от взаимного отталкивания до тяготения,
в конце произведения предстают в единении.
Но единство говорящей и слушающих ощутимо
не только в последней части, где контрасты как бы
сходят на нет. Оно есть также там, где наиболее
отличаются друг от друга самоопределения говоря-
щей и где односторонне восприятие слушающих,
неспособных увидеть единства в противоположных
явлениях.
Наконец, контрастность, подчиненная цельности,
есть и в композиции памятника. Первая часть с ее
противоположными определениями говорящей усту-
пает место заключительной, где речь держит единое.
Это еще одно проявление принципа, пронизывающего
<Гром>: единства в противоположностях.
Поэтому, отдавая должное Мак Раю и Киспелю,
чьи исследования во многом продвинули понимание
памятника, мы не можем во всем согласиться с ними.
Нам трудно принять интерпретацию Мак Рая, который
считал, что <Гром> написан в духе апофатики, что
памятник провозглашает полную запредельность бо-
жества, от имени которого ведется речь, и все само-
определения первой части имеют в виду не реаль-
ность, но только мнения людей. Мы думаем иначе: и
первая часть, и заключение говорят о реальности, но
разных уровней. То начало, от имени которого ведется
в <Громе> речь, заявляет о своем присутствии и на
одном уровне - во множестве противоположных явле-
ний, и на другом - лишенном этих контрастов. Это
уровни реальности, единые наличием одного начала.
<Я есмь> в сочетании с противоположными определе-
ниями повторяется с первых же строк, <Я есмь то,
что одно существует>,- слышится в финале произве-
дения.
Поэтому думается, нет оснований применительно
к <Грому> говорить о <фундаментальной дуалисти-
ческой перспективе гностика> ". Вырисовывается иная
картина. Двойственность мира человеческих ценно-
стей, которую в их единстве до поры до времени не
воспринимают люди, отвечает реальности первого
уровня, в котором являет себя божество. Эта реаль-
ность существует, покуда она не осознана. С ее осо-
знанием, ее <заклинанием> появляется возможность
перехода к реальности иного уровня, открываемой
<отрезвленными> людьми.
Единство задается памятнику не только говоря-
щей, но и людьми, на первом уровне - ошибающи-
мися, наставляемыми, прозревающими и на втором -
обретающими жизнь.
Единство сообщает <Грому> и тема знания (не-
знания), пронизывающая его. Самоопределения дер-
жащей речь должны помочь слушателям узнать себя.
Это все та же властно заявляющая о себе в гности-
ческих документах, основная для Апокрифа Иоанна
тема знания как самопознания. Напоминающий закли-
нание, текст подчинен тому, чтобы направить людей,
раскрыть цельность того, что в их сознании разобщено
и противоречиво, перевести их на новую ступень
восприятия - реальности. В этой преобразующей чи-
тателя установке памятника своеобразно отражается
его социальная природа.
Если попытаться кратко определить суть и пафос
памятника, думается, можно сказать следующее. Это
очень далеко простирающаяся, образно выраженная
мысль о единстве во множестве онтологических,
гносеологических, социальных, культурных противопо-
ложностей.
1 2 3 4 5
ние моего поиска и находка тех, кто ищет меня, и
приказание тех, кто просит меня> (18.11 - 13).
И дальше слышится мотив, который со всей
мощью проходит в конце,- дается определение, выхо-
дящее за рамки обычной жизни слушающих (18.14 -
20). Но текст возвращается к знакомым образам мира
и войны (ср. 14.31 - 32), чужака и общинника, чтобы
опять погрузиться в сферу наиболее общих категорий:
<Я сущность и то, что не есть сущность> (18.27 - 28).
Отрывок 18.27 - 19.4 заслуживает внимания, бу-
дучи примером того, как обыгрывается одно слово
(в данном случае xxxxx), делая постепенным переход
к ведущей теме знания, как осуществляется <сполза-
ние> смысла через замещение одного слова в сходных
на первый взгляд предложениях.
Самоопределения, следующие дальше, с акцента-
ми на противоположных качествах, лаконичны и вы-
разительны. Крайние возможности, присущие одной
природе, проступают в таких утверждениях, как:
<Я немая, которая не может говорить, и велико мое
множество слов> (18.23 - 25), <Я та, кто взывает, и я
та, кто слышит> (18.33 - 35) и проч.
Самый затяжной пассаж с самоопределениями
сменяют обращения (VI О), которые заставляют слу-
шателей по-иному взглянуть на самих себя. Это пред-
дверие конца произведения, данное в ином ключе,
чем остальной текст. Провозглашается единство внеш-
него и внутреннего в людях: <Ибо ваше внутреннее
есть ваше внешнее, и, кто слепил внешнее ваше, при-
дал форму вашему внутреннему. И то, что вы видите
в вашем внешнем, вы видите в вашем внутреннем...>
(20.18 - 24). Эту мысль сопровождают знакомые сло-
ва, подчеркивающие доступность и недоступность го-
ворящей (VI С): <Я - это слух, который доступен
каждому. Я речь, которая не может быть схвачена>
(20.28 - 31) .
Мы подходим к финалу, но лакуна прерывает
текст. За ней идет последнее обращение (VII 0),
отчасти перекликающееся с 18.15 - 20: <Так внимайте,
слушающие, и вы также, ангелы, и те, кто послан, и
духи, которые восстали от смерти> (21.13 - 18). И да-
лее вместо крайностей прежних самоопределений, кон-
трастов в восприятии речи - финал, выдержанный
совсем в другом духе: единения, умиротворенности,
постоянства: <Ибо я то, что одно существует, и нет
у меня никого, кто станет судить меня. Ибо много
привлекательных образов, которые существуют в мно-
гочисленных грехах, и необузданности, и страстях по-
стыдных, и наслаждениях преходящих, и они схваты-
вают их (людей), пока те не станут трезвыми и не
поспешат к своему месту упокоения. И они найдут
меня в этом месте и будут жить и снова не умрут>
(21.18 - 32) .
Итак, читая <Гром> таким образом, чтобы, за-
держивая внимание на частностях, не упускать из
виду целостности памятника, внутренних связей, скре-
пляющих текст, приходим к следующим умозаключе-
ниям и предположениям.
Контрастность во всем - композиционно-стили-
стическом строе произведения, его содержании - не
только не разрушает единство, напротив, создает и
утверждает его. Текст, будучи по форме монологом,
по сути дела строится на отношениях между провоз-
глашающей его и теми, к кому обращена речь. Само-
определение говорящей (род самопознания), спрово-
цированное существованием <других>, тех, кому гово-
рящая открывает себя, собственное отражение в их
сознании, в свою очередь воспринятое ей,- эта игра
отражений, подобий и искажений, эффект зеркала,
хорошо знакомый по документам из Наг-Хаммади
(ср. очерк, посвященный Апокрифу Иоанна),- все
это делает связь между говорящей и слушающими
столь тесной, что обе стороны, перебрав всю гамму
отношений - от взаимного отталкивания до тяготения,
в конце произведения предстают в единении.
Но единство говорящей и слушающих ощутимо
не только в последней части, где контрасты как бы
сходят на нет. Оно есть также там, где наиболее
отличаются друг от друга самоопределения говоря-
щей и где односторонне восприятие слушающих,
неспособных увидеть единства в противоположных
явлениях.
Наконец, контрастность, подчиненная цельности,
есть и в композиции памятника. Первая часть с ее
противоположными определениями говорящей усту-
пает место заключительной, где речь держит единое.
Это еще одно проявление принципа, пронизывающего
<Гром>: единства в противоположностях.
Поэтому, отдавая должное Мак Раю и Киспелю,
чьи исследования во многом продвинули понимание
памятника, мы не можем во всем согласиться с ними.
Нам трудно принять интерпретацию Мак Рая, который
считал, что <Гром> написан в духе апофатики, что
памятник провозглашает полную запредельность бо-
жества, от имени которого ведется речь, и все само-
определения первой части имеют в виду не реаль-
ность, но только мнения людей. Мы думаем иначе: и
первая часть, и заключение говорят о реальности, но
разных уровней. То начало, от имени которого ведется
в <Громе> речь, заявляет о своем присутствии и на
одном уровне - во множестве противоположных явле-
ний, и на другом - лишенном этих контрастов. Это
уровни реальности, единые наличием одного начала.
<Я есмь> в сочетании с противоположными определе-
ниями повторяется с первых же строк, <Я есмь то,
что одно существует>,- слышится в финале произве-
дения.
Поэтому думается, нет оснований применительно
к <Грому> говорить о <фундаментальной дуалисти-
ческой перспективе гностика> ". Вырисовывается иная
картина. Двойственность мира человеческих ценно-
стей, которую в их единстве до поры до времени не
воспринимают люди, отвечает реальности первого
уровня, в котором являет себя божество. Эта реаль-
ность существует, покуда она не осознана. С ее осо-
знанием, ее <заклинанием> появляется возможность
перехода к реальности иного уровня, открываемой
<отрезвленными> людьми.
Единство задается памятнику не только говоря-
щей, но и людьми, на первом уровне - ошибающи-
мися, наставляемыми, прозревающими и на втором -
обретающими жизнь.
Единство сообщает <Грому> и тема знания (не-
знания), пронизывающая его. Самоопределения дер-
жащей речь должны помочь слушателям узнать себя.
Это все та же властно заявляющая о себе в гности-
ческих документах, основная для Апокрифа Иоанна
тема знания как самопознания. Напоминающий закли-
нание, текст подчинен тому, чтобы направить людей,
раскрыть цельность того, что в их сознании разобщено
и противоречиво, перевести их на новую ступень
восприятия - реальности. В этой преобразующей чи-
тателя установке памятника своеобразно отражается
его социальная природа.
Если попытаться кратко определить суть и пафос
памятника, думается, можно сказать следующее. Это
очень далеко простирающаяся, образно выраженная
мысль о единстве во множестве онтологических,
гносеологических, социальных, культурных противопо-
ложностей.
1 2 3 4 5