В те времена я была отпущена под честное слово к Элоизе. Когда мать сообщила, что мой отец умер, я просто сказала: «Ты проклятая лгунья. Отец никогда не умрет». Мне становилось все лучше, и я никогда не чувствовала, что отец мертв. То, что ты хранишь в своем сердце, это твои собственные идеи, независимо от того, что думают другие, и неважно, какие видения ты видишь и какие голоса ты слышишь. Я не такая уж чертова придурочная, как обо мне думают люди. Про таких людей любил говорить мой отец: ложись с кучей блох, и ты проснешься с блохами. Я часто слышала от него такие вещи. Моя мать, бывало, говорила: те, кто подслушивают, не слышат о себе ничего хорошего. У меня была бабушка, которая разговаривала с моим отцом, а я слушала их. Она была черной ирландкой. Я — ирландка, и я — индианка, и я — англичанка, и я — валлийка, и индуска, и немка, и не знаю кто еще. Как, бывало, говорил мой брат: «Мы побочным образом связаны с Ллойдами из Лондона». Однако затем он выстраивал цепочку несуразностей отсюда до Сен-Луиса. Когда брат учился в институте, я делала за него все домашние задания — ему никогда не приходилось учиться. Мне приходилось изучать определенные предметы. Я преуспела в гимнастике, музыке и английском, любила историю и профессиональную информацию. Я не очень интересовалась биологией — мне не нравилось что-то резать, вскрывать. Никогда не любила ловить бабочек и накалывать их на булавки — мы занимались этим в начальной школе. Но мой брат Пол любил биологию. Он любил издеваться — в некотором смысле он был похож на моего мужа. Муж любил наблюдать, как пытают людей — любил следить за их реакциями. Мать говорила, что он сумасшедший, но он не был сумасшедшим. У него был блестящий ум, как у моего брата Пола, моего мужа и у меня. Мы были бы сегодня все вместе, если бы не Маргарет Росс — эта грязная сука. Я всегда говорю, что есть приличные суки и есть бульварные суки. Приличная сука — это приличная сука, а бульварная сука — это бульварная сука. В Библии говорится, что блудница — это та, кто торгует своим телом. Однако я никогда не торговала своим телом, но намерена этим заняться, когда я выберусь из этого местечка, потому что устала ишачить, как проклятая. И я больше не собираюсь работать".
Приложение 3. Милли Партон
Во-первых, я не пациентка. Моя тетушка и дядюшка привели меня сюда два дня назад. Я вполне уверена, что у моей тетушки были добрые намерения. Она полагала, что мне требуется какое-то лечение. А какое — не имею ни малейшего понятия. Пока я была там, они поселили меня в Белльвью в Нью-Йорке. Последние три года я там выживала и проживала. Я бы сказала, что по большей части выживала, потому что все это время мой муж находился на службе. Я приезжала домой и находилась там с тетушкой или дядюшкой, пока муж не уволился. Он находился в больнице в течение двенадцати недель.
Я очень люблю мою тетю и моего дядю. Как я уже говорила, я уверена, что у них добрые намерения. Мой дядя Вальтер немецкого происхождения. Мою мать звали Бонни Скейт. Она была одной из трех девочек. Раэ — младшая, а средняя — Джун. У нее была дочь… Нет, полагаю, две дочери — не уверена. У нее, во всяком случае, была одна дочка, у Джун — Крис. А у Раэ детей не было. Я — дочь Бонни, и моя мать умерла при моем рождении. Я родилась в больнице Палмер в Детройте, Мичиган.
Мой дядя вырастил меня, он был очень добр ко мне. Я была счастлива там, пока не повзрослела. А потом… знаете, я думаю, что каждый вступает в тот возраст, когда хочется иметь свой дом. В этом нет ничего дурного или противоестественного, ведь правда? Но они относились ко мне как собственники и не разрешали бывать с Джоном по какой-то непонятной причине. Они никогда его не видели. По крайней мере, я не думаю, что они когда-нибудь видели мальчика. Но впоследствии я выяснила, что видели. Они пытались разлучить нас и не одобряли этого. Вы понимаете?
Меня никогда не удочеряли официально. Свидетельство о моем рождении находится здесь, в Детройте, в управлении здравоохранения, и в нем написано: «Младенец Партон». Я выяснила, что должна была носить имя Кэролайн, однако прохожу под именем Милли. Кэролайн мое среднее имя. Понимаете? Однако во время своей деловой активности я работала под именем Милли. Я начала работать в семнадцать лет и пользовалась фамилией моего приемного отца, Бунтиг. Это немецкая фамилия. Я не знаю, что дурного в том, чтобы носить немецкое имя. Но, похоже, что, как только в этой стране начинается война, для людей с немецкими именами наступают дьявольские времена. И мне определенно просто хотелось бы знать, почему! Три года назад в Нью-Йорке со мной произошла неприятность, когда началась война, — и все из-за моей фамилии. Поэтому Джон изменил ее, и мы стали мистером и миссис Джон Т. Филлипс. Джон более известен мне как Джек — мой муж, если вы не возражаете. Он замечательный. Он — в медицинской части. Он был, следовало бы сказать, но сейчас его восстановили, я уверена.
Он был уволен как негодный к службе. Вы, конечно, знаете, что это значит! Почему, я не знаю: он не психоневротик и никогда таковым не был. Очевидно, что армия продержала его в больнице в Чикаго двенадцать дней или это сделал кто-то другой, и у меня есть смутная мысль, кто это мог быть. Это были мои приемные родители, которые имели к этому какое-то отношение, или мой дядя. Боб Херман, адвокат из Детройта. Он имел к этому огромное отношение. Он никогда не любил меня даже как ребенка, и Крис тоже. Я не знаю, что он сделал — ничего определенного. Знаете, надо иметь доказательства, прежде чем обвинять людей. Я просто не знаю, однако говорю вам следующее: «Где-то что-то не так!»
Я просила его о помощи, когда была в Белльвью. Я попросила Судью увидеться с моим дядей, и Судья сказал мне, что я могу повидать своего дядю. Но я его так и не увидела. И я просила увидеться с лейтенантом Фоксом на армейском призывном пункте, куда я пошла и поступила на службу, и я находилась в самоволке с 28 сентября. И Судья сказал мне, что я могу увидеться с лейтенантом Фоксом. Знаете, что произошло? Они послали меня в Белльвью и в Рокленд-Стейт в Оранжбурге, Нью-Йорк. Это сделал Судья!
Тем не менее, я вернулась домой. Моя тетя спустилась и приняла меня, и мы остановились в отеле в Бруклине, где я никогда в жизни не была, на две ночи, а потом вернулись в Детройт. И это было примерно… Погодите, который сегодня день, пятница? Мы вернулись, в воскресенье будет две недели. И они меня с тех пор держали связанной в доме практически все время. Теперь я понимаю, почему. Они не хотели, чтобы я виделась с Джоном. Фактически, все свелось к пререканиям. Я имею в виду, что мы вели регулярную — что мне еще сказать — борьбу по этому вопросу в квартире, которая, несомненно, помещалась на верхнем этаже. Итак, они меня туда привезли. Если кому-то требуется лечение, так это моей тетушке. Ей нехорошо, еще со времени ее менопаузы. На левой ноге у нее варикозные вены, и они постоянно распухают, и у нее уже старые проблемы со спиной. У нее качается спина. Вы понимаете, что я имею в виду — вот так? (Пациентка делает жесты руками.) У меня ничего такого со спиной нет. У меня спина прямая, как стрела, — совсем как у моей бабушки. Но ей действительно нужно лечение, но я не хочу, чтобы оно проводилось в месте, подобном этому. Ну, может быть, больничная часть здесь в порядке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54