"Так и пустил я его с деньгами; иди, болван, ешь кашу!".
Он мне напомнил "благородных" героев Дюма. Из больницы мы вышли вместе и, сидя со мною в люнетах лагеря за городом, угощая меня дыней, он предложил:
"Может - займешься со мною хорошим делом? С тебя, думаю, толк будет".
Я был очень польщен этим предложением, но в ту пору я уже знал, что есть дело более полезное, чем контрабанда и воровство.
Так вот чем объясняется мое пристрастие к "босякам" - желанием изображать людей "необыкновенных", а не людей нищеватого, мещанского типа. Тут, конечно, сказалось и влияние иностранной и прежде других французской литературы, более красочной и яркой, чем русская. Но главным образом тут действовало желание прикрасить за свой счет - "вымыслом" - "томительно бедную жизнь", о которой говорит пятнадцатилетняя девушка.
Это желание, как я уже сказал, называется "романтизмом". Некоторые критики считали мой романтизм отражением философского идеализма. Я думаю, что это неправильно.
Философский идеализм учит, что над человеком, животными и над всеми вещами, которые человек создает, существуют и главенствуют "идеи"; они служат совершеннейшими образцами всего, творимого людьми, и человек, в деятельности своей, вполне зависит от них, вся его работа сводится к подражанию образцам, "идеям", бытие которых он якобы смутно чувствует. С этой точки зрения, где-то над нами существует идея кандалов и двигателя внутреннего сгорания, идея туберкулезной бациллы и скорострельного оружия, идея жабы, мещанина, крысы и вообще всего, что существует на земле и что создается человеком. Совершенно ясно, что отсюда вытекает неизбежность признать бытие творца всех идей, Какое-то существо, зачем-то создающее орла и вошь, слона и лягушку.
Для меня не существует идеи вне человека, для меня именно он является творцом всех вещей и всех идей, именно он - чудотворец и в будущем владыка всех сил природы. Самое прекрасное в мире нашем то, что создано трудом, умной человеческой рукой, и все наши мысли, все идеи возникают из трудового процесса, в чем убеждает нас история развития искусства, науки, техники. Мысль приходит после факта. Пред человеком я потому "преклоняюсь", что, кроме воплощений его разума, его воображения, его домысла,- не чувствую и не вижу ничего в нашем мире. Бог есть такая же человечья выдумка, как, например, - "светопись", с той разницей, что "фотография" фиксирует действительно сущее, а бог - снимок с выдумки человека о себе самом как о существе, которое хочет - и может - быть всезнающим, всемогущим и совершенно справедливым.
И если уж надобно говорить о "священном",- так священно только недовольство человека самим собою и его стремление быть лучше, чем он есть; священна его ненависть ко всякому житейскому хламу, созданному им же самим; священно его желание уничтожить на земле зависть, жадность, преступления, болезни, войны и всякую вражду среди людей, священ его труд.
1928 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
Он мне напомнил "благородных" героев Дюма. Из больницы мы вышли вместе и, сидя со мною в люнетах лагеря за городом, угощая меня дыней, он предложил:
"Может - займешься со мною хорошим делом? С тебя, думаю, толк будет".
Я был очень польщен этим предложением, но в ту пору я уже знал, что есть дело более полезное, чем контрабанда и воровство.
Так вот чем объясняется мое пристрастие к "босякам" - желанием изображать людей "необыкновенных", а не людей нищеватого, мещанского типа. Тут, конечно, сказалось и влияние иностранной и прежде других французской литературы, более красочной и яркой, чем русская. Но главным образом тут действовало желание прикрасить за свой счет - "вымыслом" - "томительно бедную жизнь", о которой говорит пятнадцатилетняя девушка.
Это желание, как я уже сказал, называется "романтизмом". Некоторые критики считали мой романтизм отражением философского идеализма. Я думаю, что это неправильно.
Философский идеализм учит, что над человеком, животными и над всеми вещами, которые человек создает, существуют и главенствуют "идеи"; они служат совершеннейшими образцами всего, творимого людьми, и человек, в деятельности своей, вполне зависит от них, вся его работа сводится к подражанию образцам, "идеям", бытие которых он якобы смутно чувствует. С этой точки зрения, где-то над нами существует идея кандалов и двигателя внутреннего сгорания, идея туберкулезной бациллы и скорострельного оружия, идея жабы, мещанина, крысы и вообще всего, что существует на земле и что создается человеком. Совершенно ясно, что отсюда вытекает неизбежность признать бытие творца всех идей, Какое-то существо, зачем-то создающее орла и вошь, слона и лягушку.
Для меня не существует идеи вне человека, для меня именно он является творцом всех вещей и всех идей, именно он - чудотворец и в будущем владыка всех сил природы. Самое прекрасное в мире нашем то, что создано трудом, умной человеческой рукой, и все наши мысли, все идеи возникают из трудового процесса, в чем убеждает нас история развития искусства, науки, техники. Мысль приходит после факта. Пред человеком я потому "преклоняюсь", что, кроме воплощений его разума, его воображения, его домысла,- не чувствую и не вижу ничего в нашем мире. Бог есть такая же человечья выдумка, как, например, - "светопись", с той разницей, что "фотография" фиксирует действительно сущее, а бог - снимок с выдумки человека о себе самом как о существе, которое хочет - и может - быть всезнающим, всемогущим и совершенно справедливым.
И если уж надобно говорить о "священном",- так священно только недовольство человека самим собою и его стремление быть лучше, чем он есть; священна его ненависть ко всякому житейскому хламу, созданному им же самим; священно его желание уничтожить на земле зависть, жадность, преступления, болезни, войны и всякую вражду среди людей, священ его труд.
1928 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10