Потому и басил медведь:
– Обязательно записать надо.
Страшная весть
Весь день сидел барсук Филька у окошка своего домика и с тревогой прислушивался к доносящимся с поляны голосам. Обхватывал голову лапами: «Неужели сегодня обо мне говорит Кири-Бум?»
И ждал Сороку: появится она и все расскажет.
Перед вечером небо заволокли тучи, и пошел дождь. Филька заволновался: что если испугается Сорока дождя, не прилетит, и не узнает Филька, была о нем сегодня речь у березы или нет. Может, весь день только о нем и говорили.
Но зря тревожился Филька. Прилетела Сорока, не устрашилась дождя. Вынырнула из-за сосны, затараторила:
– Иди сюда, Филька, скорее иди. Радость скажу.
– У меня окошко открыто. Я и так слышу, говори.
– Ишь ты какой, – сказала Сорока, умащиваясь на суку. – Я мокнуть на сосне буду, а ты будешь из окошка глядеть на меня. Не пойдет. Если хочешь секрет узнать выходи на улицу.
Не падким был Филька на чужие секреты. И если бы Сорока прилетела к нему с обычной своей сплетней Филька прогнал бы ее. Но Сорока знала, опозорен Филька или еще нет. И Филька вышел наружу. Дождь стучал по его узенькой голове, тяжелыми каплями скатывался с бровей.
– Ну говори скорее, с чем прилетела-то.
Но говорить Сорока не спешила. Ей было приятно видеть, как стоит Филька под дождем, мокнет. И она все возилась на суку, все умащивалась. А Филька стоял и глядел на нее, и глаза его наливались слезами: Фильке было жаль самого себя:
«Вот оно как в лесу-то жить: один раз ошибся, и потом всю жизнь тебе этой ошибкой в глаза тычут».
Увидела Сорока печальные глаза Фильки, растрогалась: как он ее, Филька-то, любит. Каждый день слушает, не прогоняет, не то что другие. Вон даже дождик его мочит, а он стоит, ждет, что скажет она ему. И, благодарная Фильке за внимание, Сорока начала свой рассказ с главной новости:
– Радуйся, Филька: завтра о тебе черепаха сказку рассказывать будет.
Сорока думала обрадовать барсука, а он испугался. Щека у него задергалась, зубы застучали:
– Откуда ты знаешь?
– Я всегда все знаю, – приподнялась на цыпочки Сорока. – Кири-Бум сказала. Приходите, говорит, завтра о Фильке рассказывать буду. Так прямо и сказала – все приходите. Вот, Филька, как она тебя любит.
– Пусть бы она лучше тебя так любила, – зло сказал Филька и пошел в избу.
Сорока прыгала на суку, кричала:
– Куда же ты, Филя? Я еще сказки сегодняшние не рассказала тебе.
– Расскажи себе их, – буркнул Филька и хлопнул дверью.
Спать в эту ночь он не мог. Постель ему казалась жесткой. И воздуху не хватало Фильке, хоть и открыты были все окна. До полуночи проворочался Филька в постели, а потом поднялся и сказал, глядя в темный угол: «Нельзя спать в такую ночь. Решается судьба моя, а я под одеялом прячусь».
Филька решил идти к черепахе Кири-Бум. Пошел. По пути к березе свернул. Омытая дождем, она тускло белела среди дубов и кленов. Сказки шли сверху, каждая в своей рамочке, каждая со своим заголовком. Филька скользнул по ним взглядом. На одном задержался. Он был особенно крупным и страшным. «ПРОВОРОВАЛСЯ» – прочитал Филька и оглянулся вокруг.
Простонал, поскрипывая зубами:
– Нет, уж лучше быть повешенным на березе, чем в такой сказке на ней пропечатанным.
И затрусил по мокрой траве к Бобровой запруде. Долго топтался на берегу, звал:
– Выйди, Кири-Бум.
Из своей хатки высунулся бобер Яшка:
– Это ты, Филька? Ты чего поздно как?
– Когда случилась нужда, тогда и пришел, – оборвал его Филька. – Тебе-то что? Спи иди.
И топтался на берегу, звал:
– Выйди Кири-Бум.
Черепаха устала да к тому же с вечера дождик брызнул, спалось ей крепко, и Филька долго не мог докликаться ее. Наконец, всплыла она со дна запруды и протирая кулаком глаза, спросила:
– Кто здесь? Кто это зовет меня?
– Я, – сказал барсук.
И черепаха узнала его по голосу: ночью она видела плохо.
– Ты – Филька? Что не спишь?
– Не до сна мне сегодня. Сорока прилетала, говорила, что ты собираешься завтра обо мне сказку рассказывать.
– О других говорила, и о тебе говорить буду.
И встал Филька на колени перед черепахой, лапы над водой вытянул:
– Не срами меня, Кири-Бум. За мной давно уж дурных дел не водится. И это теперь навсегда. Я не медведь Тяжелая Лапа, умею себе укорот сделать. Зачем же старое ворошить?
– А я и не собираюсь говорить о твоей прошлой жизни, есть что рассказать и о сегодняшней.
– Это неправда! – воскликнул Филька. – Тебя, может, в заблуждение ввели. Наговорить невесть что могут. В моей сегодняшней жизни ничего плохого нет, – сказал это Филька и вдруг вспомнил недавний сон, как он был в гостях у давнего товарища барсука Федора, и как Федор выставил его из избы за жадность.
И еще отчаяннее стал просить Филька:
– Не рассказывай, Кири-Бум.
– Не могу, – сказала черепаха и опустилась на дно запруды.
К Потапычу побежал Филька. С постели его поднял:
– Только ты один можешь спасти меня, Потапыч. Ты у нас хозяин рощи. Выручи.
– Чего тебе? – сипел со сна медведь.
– Запрети, Потапыч, записывать обо мне сказку. Не переживу я этого.
Помялся Потапыч, сказал:
– И рад бы тебе помочь, Филька, да не могу. Не я решаю, какую сказку записывать на березе, а какую нет.
– А кто же решает?
– Все. Как решат все, так и будет.
Шел Филька домой и плакал. Катились по его худым щекам слезы и падали на мокрую после дождя траву, и когда утром шла к запруде за черепахой Машута, то думала о них: «Ишь, росинки светлые какие».
Есть друг и у Фильки
Всю ночь Филька не сомкнул глаз. То на завалинке сидел, то ходил перед окнами и все думал, думал. Жизнь к концу продвинулась, было о чем подумать. А звезды медленно, но упрямо поворачивали к рассвету. С рассветом пришла в рощу заря и алым пламенем подожгла небо.
Постаревший и осунувшийся за ночь Филька поднялся с завалинки.
– Пойду хоть послушаю, как будут убивать меня.
И пошел к березе. Он не был первым. За кустом малины стоял Кабан и похрюкивал. Погорячился Кабан, когда рассказывала черепаха сказку о Мышонке, и ушел от березы. Ждал: позовут его. Но позвать никто не догадался. Вот и прячется с той поры Кабан каждый день за кустом, но прячется так, что его наполовину видно.
Филька спрятался по-настоящему. Из-за куста видел он, как уверенно и солидно прошел к березе медведь Михайло и прочно опустился на поваленную липу. Липа охнула под ним и вдавилась в землю.
Прибежал Енот. Встал перед березой. Почмокал губами:
– И все-таки зря в конце сказки обо мне дятел поставил две точки. Ни к чему они.
И сел возле медведя Михайлы.
Пришел медведь Сидор. Постоял у березы, поглядел на сказку о себе, хмыкнул:
– Вот ведь как! Живешь ты и не знаешь, что из твоей жизни в сказку угодит.
И сел возле Енота. Потом взял его под мышки и поднял. Енот задергался, завизжал:
– Ой, щекотки боюсь.
Сидор пересадил его к себе с левой стороны, а сам к медведю Михайле подвинулся.
– Так будет правильней, а, Михайло? А скажи, приятно это, когда о тебе сказку на березе выбивают?
– Кому как, – буркнул медведь Михайло. Говорить с Сидором у него охоты не было. Михайло с опаской поглядывал на березу: как много на ней еще места. Вполне может хватить и на сказку о нем.
«Запишут в самом низу, и будет всякая лесная мелочь нос совать и зубы скалить», – думал медведь Михайло и горбил плечи: вот житье пришло невеселое.
Пришла Машута и принесла черепаху Кири-Бум.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
– Обязательно записать надо.
Страшная весть
Весь день сидел барсук Филька у окошка своего домика и с тревогой прислушивался к доносящимся с поляны голосам. Обхватывал голову лапами: «Неужели сегодня обо мне говорит Кири-Бум?»
И ждал Сороку: появится она и все расскажет.
Перед вечером небо заволокли тучи, и пошел дождь. Филька заволновался: что если испугается Сорока дождя, не прилетит, и не узнает Филька, была о нем сегодня речь у березы или нет. Может, весь день только о нем и говорили.
Но зря тревожился Филька. Прилетела Сорока, не устрашилась дождя. Вынырнула из-за сосны, затараторила:
– Иди сюда, Филька, скорее иди. Радость скажу.
– У меня окошко открыто. Я и так слышу, говори.
– Ишь ты какой, – сказала Сорока, умащиваясь на суку. – Я мокнуть на сосне буду, а ты будешь из окошка глядеть на меня. Не пойдет. Если хочешь секрет узнать выходи на улицу.
Не падким был Филька на чужие секреты. И если бы Сорока прилетела к нему с обычной своей сплетней Филька прогнал бы ее. Но Сорока знала, опозорен Филька или еще нет. И Филька вышел наружу. Дождь стучал по его узенькой голове, тяжелыми каплями скатывался с бровей.
– Ну говори скорее, с чем прилетела-то.
Но говорить Сорока не спешила. Ей было приятно видеть, как стоит Филька под дождем, мокнет. И она все возилась на суку, все умащивалась. А Филька стоял и глядел на нее, и глаза его наливались слезами: Фильке было жаль самого себя:
«Вот оно как в лесу-то жить: один раз ошибся, и потом всю жизнь тебе этой ошибкой в глаза тычут».
Увидела Сорока печальные глаза Фильки, растрогалась: как он ее, Филька-то, любит. Каждый день слушает, не прогоняет, не то что другие. Вон даже дождик его мочит, а он стоит, ждет, что скажет она ему. И, благодарная Фильке за внимание, Сорока начала свой рассказ с главной новости:
– Радуйся, Филька: завтра о тебе черепаха сказку рассказывать будет.
Сорока думала обрадовать барсука, а он испугался. Щека у него задергалась, зубы застучали:
– Откуда ты знаешь?
– Я всегда все знаю, – приподнялась на цыпочки Сорока. – Кири-Бум сказала. Приходите, говорит, завтра о Фильке рассказывать буду. Так прямо и сказала – все приходите. Вот, Филька, как она тебя любит.
– Пусть бы она лучше тебя так любила, – зло сказал Филька и пошел в избу.
Сорока прыгала на суку, кричала:
– Куда же ты, Филя? Я еще сказки сегодняшние не рассказала тебе.
– Расскажи себе их, – буркнул Филька и хлопнул дверью.
Спать в эту ночь он не мог. Постель ему казалась жесткой. И воздуху не хватало Фильке, хоть и открыты были все окна. До полуночи проворочался Филька в постели, а потом поднялся и сказал, глядя в темный угол: «Нельзя спать в такую ночь. Решается судьба моя, а я под одеялом прячусь».
Филька решил идти к черепахе Кири-Бум. Пошел. По пути к березе свернул. Омытая дождем, она тускло белела среди дубов и кленов. Сказки шли сверху, каждая в своей рамочке, каждая со своим заголовком. Филька скользнул по ним взглядом. На одном задержался. Он был особенно крупным и страшным. «ПРОВОРОВАЛСЯ» – прочитал Филька и оглянулся вокруг.
Простонал, поскрипывая зубами:
– Нет, уж лучше быть повешенным на березе, чем в такой сказке на ней пропечатанным.
И затрусил по мокрой траве к Бобровой запруде. Долго топтался на берегу, звал:
– Выйди, Кири-Бум.
Из своей хатки высунулся бобер Яшка:
– Это ты, Филька? Ты чего поздно как?
– Когда случилась нужда, тогда и пришел, – оборвал его Филька. – Тебе-то что? Спи иди.
И топтался на берегу, звал:
– Выйди Кири-Бум.
Черепаха устала да к тому же с вечера дождик брызнул, спалось ей крепко, и Филька долго не мог докликаться ее. Наконец, всплыла она со дна запруды и протирая кулаком глаза, спросила:
– Кто здесь? Кто это зовет меня?
– Я, – сказал барсук.
И черепаха узнала его по голосу: ночью она видела плохо.
– Ты – Филька? Что не спишь?
– Не до сна мне сегодня. Сорока прилетала, говорила, что ты собираешься завтра обо мне сказку рассказывать.
– О других говорила, и о тебе говорить буду.
И встал Филька на колени перед черепахой, лапы над водой вытянул:
– Не срами меня, Кири-Бум. За мной давно уж дурных дел не водится. И это теперь навсегда. Я не медведь Тяжелая Лапа, умею себе укорот сделать. Зачем же старое ворошить?
– А я и не собираюсь говорить о твоей прошлой жизни, есть что рассказать и о сегодняшней.
– Это неправда! – воскликнул Филька. – Тебя, может, в заблуждение ввели. Наговорить невесть что могут. В моей сегодняшней жизни ничего плохого нет, – сказал это Филька и вдруг вспомнил недавний сон, как он был в гостях у давнего товарища барсука Федора, и как Федор выставил его из избы за жадность.
И еще отчаяннее стал просить Филька:
– Не рассказывай, Кири-Бум.
– Не могу, – сказала черепаха и опустилась на дно запруды.
К Потапычу побежал Филька. С постели его поднял:
– Только ты один можешь спасти меня, Потапыч. Ты у нас хозяин рощи. Выручи.
– Чего тебе? – сипел со сна медведь.
– Запрети, Потапыч, записывать обо мне сказку. Не переживу я этого.
Помялся Потапыч, сказал:
– И рад бы тебе помочь, Филька, да не могу. Не я решаю, какую сказку записывать на березе, а какую нет.
– А кто же решает?
– Все. Как решат все, так и будет.
Шел Филька домой и плакал. Катились по его худым щекам слезы и падали на мокрую после дождя траву, и когда утром шла к запруде за черепахой Машута, то думала о них: «Ишь, росинки светлые какие».
Есть друг и у Фильки
Всю ночь Филька не сомкнул глаз. То на завалинке сидел, то ходил перед окнами и все думал, думал. Жизнь к концу продвинулась, было о чем подумать. А звезды медленно, но упрямо поворачивали к рассвету. С рассветом пришла в рощу заря и алым пламенем подожгла небо.
Постаревший и осунувшийся за ночь Филька поднялся с завалинки.
– Пойду хоть послушаю, как будут убивать меня.
И пошел к березе. Он не был первым. За кустом малины стоял Кабан и похрюкивал. Погорячился Кабан, когда рассказывала черепаха сказку о Мышонке, и ушел от березы. Ждал: позовут его. Но позвать никто не догадался. Вот и прячется с той поры Кабан каждый день за кустом, но прячется так, что его наполовину видно.
Филька спрятался по-настоящему. Из-за куста видел он, как уверенно и солидно прошел к березе медведь Михайло и прочно опустился на поваленную липу. Липа охнула под ним и вдавилась в землю.
Прибежал Енот. Встал перед березой. Почмокал губами:
– И все-таки зря в конце сказки обо мне дятел поставил две точки. Ни к чему они.
И сел возле медведя Михайлы.
Пришел медведь Сидор. Постоял у березы, поглядел на сказку о себе, хмыкнул:
– Вот ведь как! Живешь ты и не знаешь, что из твоей жизни в сказку угодит.
И сел возле Енота. Потом взял его под мышки и поднял. Енот задергался, завизжал:
– Ой, щекотки боюсь.
Сидор пересадил его к себе с левой стороны, а сам к медведю Михайле подвинулся.
– Так будет правильней, а, Михайло? А скажи, приятно это, когда о тебе сказку на березе выбивают?
– Кому как, – буркнул медведь Михайло. Говорить с Сидором у него охоты не было. Михайло с опаской поглядывал на березу: как много на ней еще места. Вполне может хватить и на сказку о нем.
«Запишут в самом низу, и будет всякая лесная мелочь нос совать и зубы скалить», – думал медведь Михайло и горбил плечи: вот житье пришло невеселое.
Пришла Машута и принесла черепаху Кири-Бум.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25