Лиза все плакала.
- Бери свои лоскутики, - закричала Рита. - И перестань орать!
- Да, а что ж ты мне не шьешь?! Ты же не шьешь! Мне юбку нужно!
- Если ты сейчас почистишь зубы и ляжешь спать, я завтра начну шить тебе юбку.
Разумеется, Лиза сказала:
- Если ты сейчас начнешь шить мне юбку, я почищу зубы и лягу спать.
Рита схватилась за голову и стала вспоминать, как в таких случаях поступала мама. Вспомнив, Рита, ни слова не говоря, повернулась и ушла в ванную. И долго стояла под душем, приходя в себя. Разумеется, когда она вышла из ванной, Лиза сидела и раскладывала лоскутки на полу.
- Завтра, все завтра, - спокойно сказала Рита. - Помоги мне собрать лоскутки. Запомни, какой лоскуток с каким.
Утром они опять вышли из дому рано и, не сговариваясь, пошли в парк. Там возились садовые рабочие, было пусто. В буфете разгружали грузовик с бутылками, и толстая буфетчица караулила товар с бумажками в руках. На пруду стояли в воде лодки и плавали черные лебеди, иногда погружая голову в перья и шаря под крыльями, как рукой под мышкой. У пруда уже торчала ранняя мамаша с ребеночком и зевала. А ребеночек, лет двух с половиной, звал: "Голубеди, голубели!" Но ни голуби, ни лебеди к нему не шли, понимая, что это несерьезно.
Лиза и Рита сели, по своему обыкновению, на любимую еще в старушках скамейку и горестно замолчали. Они часто посещали эту скамейку в предвечерние часы. У них была даже одна как будто бы подруга, у которой они расслышали, правда, только отчество, Генриховна. И были две нелюбимые собеседницы. Про себя Лиза и Рита называли их Чумка и Холера. Они были очень разные, но в прошлом руководящие работницы. Стриглись коротко, под императора Нерона, и обе были на него похожи. Только у Чумки юбка была покороче. Генриховна, милая, интеллигентная женщина, бывший детский врач, осталась совершенно одна по невыясненным обстоятельствам, она никогда ничего не рассказывала.
Чумка с Холерой состояли постоянно в гражданской войне. Чумка - со своими соседями, а Холера - со своими родственниками. Из-за этой опасной обстановки Чумка и Холера находились почти круглые сутки на воздухе, сидели в парке на скамейке, питаясь хлебом и кормя голубей. Рита и Лиза, обе деликатные старушки, вынуждены были слушать рассказы Чумки и Холеры почти ежедневно. Но что делать? Это у них был единственный сквер в округе. И все скамейки тут принадлежали уже сложившимся группировкам. Старушки сидели на скамейках, а старички находились в другом конце сквера и предавались там азартным играм, толпясь вокруг доминошников и редких шахматистов. Проходы случайных старичков через круг, по сторонам которого стояли скамейки старушек, сопровождались значительным молчанием одних скамеек и щебетанием и смехом других, где сидели отщепенки, надеявшиеся выйти замуж, как видно. Молчащие скамейки мужиков ненавидели, всех до единого, все возрасты и уже давно.
Таким образом, Рита и Лиза сидели утром на своей скамейке. В этот ранний час Чумки и Холеры еще не было. Рита и Лиза подавленно молчали. Пора было идти в магазин, становиться в очередь. А потом бегом пройтись по помойкам в поисках швейной машины и мчаться домой шить Лизе юбку. Но они сидели, как бы окаменев.
Внезапно на скамейку села старушка. Девочки оцепенели еще больше. Это была Генриховна. Генриховна ласково поглядела на Лизу и Риту и сказала: "Здравствуйте, дети!" Рита и Лиза переглянулись и молча кивнули. Вся их воспитанность улетучилась. Они вели себя, как настоящие подростки, т.е. не поздоровались и ощетинились: с какой стати чужая старуха к ним пристает?!
- Девочки, - сказала Генриховна, - можно к вам обратиться?
- Ну, - ответила настороженно Рита. А Лиза встала со скамейки со словами:
- Пошли отсюда, блин!
Генриховна как-то жалко улыбнулась и закрыла глаз.
- Больная, что ли? - сказала Рита. Генриховна не открывала глаза.
- Лиза, - сказала Рита, - я сбегаю в аптеку, а ты сиди.
- Прям, - сказала Лиза, - я боюсь мертвецов.
- Дура, - сказала Рита, - она дышит. Пощупай пульс.
- Ага, завтра, - сказала Лиза. - Я их боюсь.
Они разговаривали точно так же, как их знакомые дети, опуская только бранные слова. Рита пощупала пульс у Генриховны.
- Нужно это, ну, от сердца, я забыла, нитро... что-то... глицерин, да.
- У меня в сумочке был, - заикнулась было Лиза, но прикусила язык. Те времена прошли, когда она ходила с большой заплатанной сумкой и с нитроглицерином. Генриховна, надо было надеяться, ничего не слышала.
- Бабка, во бабка! Зажмурилась совсем, - продолжала Лиза. - Сейчас отбросит копыта. Пошли.
- Ага, шурши пакет под лавку, - угрожающе сказала Рита. - Сиди, я сбегаю в аптеку, а то стукну, позвонки в трусы посыпятся, сиди сейчас же. У меня еще остались деревянные.
Лиза сидела с Генриховной, которая еле дышала. "Зачем, бабка, врача не вызвала? Во, блин!", - говорила вслух Лиза. А сама полезла к ней в сумочку. Наверняка там, как у всех запасливых старушек, у Генриховны находилось любимое лекарство. Что-то там лежало. Лиза вынула таблетку и сунула ее Генриховне в замкнутый рот. Генриховна инстинктивно зачмокала, как младенец, проглотила и через несколько минут открыла глаза. Лиза на всякий случай отодвинулась.
- Что со мной, где я? - сказала Генриховна.
Лиза молчала. Генриховна спросила:
- Девочка, это ты мне дала лекарство?
Лиза сказала:
- А че? Я в сумке у вас ничего не брала. Нельзя, что ли? Жмуриться начали. Вы проверьте.
- Девочка, ты спасла мне жизнь. Ты не проводишь меня до дома?
- Нет, - сказала Лиза. - Я тут сестру жду.
Генриховна кивнула и продолжала сидеть. Наконец прибежала Рита. И на ходу затрещала:
- Поразительно неквалифицированные работники здравоохранения, - но потом она осеклась и произнесла: - Во, блин! Без рецепта не дают, а детям вообще... Вызывайте, говорят, "скорую"... А телефон у администратора. Говорит: "Звони из автомата, тут нечего шляться". А автомат сломатый.
- Девочки, мне не добраться до дома, - сказала Генриховна. - Меня зовут Майя Генриховна. Помогите мне, я вам что-то дам. У меня есть неношеная блузочка, крепдешиновая. Может, вам подойдет.
- Ну, - сказала Лиза утвердительно, в том смысле, что подойдет. И они повели Генриховну к ней домой.
Генриховна ни о чем не догадалась. Они вскипятили ей чай, сбегали в булочную ей и себе за хлебом. Получили чудесную кремовую блузку с оборками и воланами. И что еще лучше, увидели у Генриховны старую швейную машинку. Генриховна обещала им еще дать много чего и сказала, что позвонит родителям, чтобы они не удивлялись насчет блузки.
- А у нас нет телефона, - сказала на это Рита.
- И родителей, - ляпнула Лиза и прикусила губу.
- Они не удивятся, - подтвердила Рита.
Девочки успели домой как раз перед началом вечерней прогулки детей, которых, можно сказать, вышибала из дома сама жизнь: возвращались с работы усталые и взвинченные после долгой дороги и магазинов их мамаши. Дети мгновенно от греха, не слушая вопросов об отметках и домашних заданиях, выскакивали на улицу.
И еще один вечер прошел в шитье юбки. На ужин были хлеб и кипяток с мятой.
- Как мы так жили, я не понимаю, - бормотала Лиза, сшивая лоскутки в три часа ночи. А Рита уже спала глубоким сном. И в результате Лиза утром плакала, что это не юбка, а это лоскутное одеяло и что она такое не наденет, пусть Рита сама носит. Рита, тоже расстроенная, пришила к юбке два ряда ленточек, подумала еще и сделала подкладку из старой простыни.
1 2 3 4 5 6 7
- Бери свои лоскутики, - закричала Рита. - И перестань орать!
- Да, а что ж ты мне не шьешь?! Ты же не шьешь! Мне юбку нужно!
- Если ты сейчас почистишь зубы и ляжешь спать, я завтра начну шить тебе юбку.
Разумеется, Лиза сказала:
- Если ты сейчас начнешь шить мне юбку, я почищу зубы и лягу спать.
Рита схватилась за голову и стала вспоминать, как в таких случаях поступала мама. Вспомнив, Рита, ни слова не говоря, повернулась и ушла в ванную. И долго стояла под душем, приходя в себя. Разумеется, когда она вышла из ванной, Лиза сидела и раскладывала лоскутки на полу.
- Завтра, все завтра, - спокойно сказала Рита. - Помоги мне собрать лоскутки. Запомни, какой лоскуток с каким.
Утром они опять вышли из дому рано и, не сговариваясь, пошли в парк. Там возились садовые рабочие, было пусто. В буфете разгружали грузовик с бутылками, и толстая буфетчица караулила товар с бумажками в руках. На пруду стояли в воде лодки и плавали черные лебеди, иногда погружая голову в перья и шаря под крыльями, как рукой под мышкой. У пруда уже торчала ранняя мамаша с ребеночком и зевала. А ребеночек, лет двух с половиной, звал: "Голубеди, голубели!" Но ни голуби, ни лебеди к нему не шли, понимая, что это несерьезно.
Лиза и Рита сели, по своему обыкновению, на любимую еще в старушках скамейку и горестно замолчали. Они часто посещали эту скамейку в предвечерние часы. У них была даже одна как будто бы подруга, у которой они расслышали, правда, только отчество, Генриховна. И были две нелюбимые собеседницы. Про себя Лиза и Рита называли их Чумка и Холера. Они были очень разные, но в прошлом руководящие работницы. Стриглись коротко, под императора Нерона, и обе были на него похожи. Только у Чумки юбка была покороче. Генриховна, милая, интеллигентная женщина, бывший детский врач, осталась совершенно одна по невыясненным обстоятельствам, она никогда ничего не рассказывала.
Чумка с Холерой состояли постоянно в гражданской войне. Чумка - со своими соседями, а Холера - со своими родственниками. Из-за этой опасной обстановки Чумка и Холера находились почти круглые сутки на воздухе, сидели в парке на скамейке, питаясь хлебом и кормя голубей. Рита и Лиза, обе деликатные старушки, вынуждены были слушать рассказы Чумки и Холеры почти ежедневно. Но что делать? Это у них был единственный сквер в округе. И все скамейки тут принадлежали уже сложившимся группировкам. Старушки сидели на скамейках, а старички находились в другом конце сквера и предавались там азартным играм, толпясь вокруг доминошников и редких шахматистов. Проходы случайных старичков через круг, по сторонам которого стояли скамейки старушек, сопровождались значительным молчанием одних скамеек и щебетанием и смехом других, где сидели отщепенки, надеявшиеся выйти замуж, как видно. Молчащие скамейки мужиков ненавидели, всех до единого, все возрасты и уже давно.
Таким образом, Рита и Лиза сидели утром на своей скамейке. В этот ранний час Чумки и Холеры еще не было. Рита и Лиза подавленно молчали. Пора было идти в магазин, становиться в очередь. А потом бегом пройтись по помойкам в поисках швейной машины и мчаться домой шить Лизе юбку. Но они сидели, как бы окаменев.
Внезапно на скамейку села старушка. Девочки оцепенели еще больше. Это была Генриховна. Генриховна ласково поглядела на Лизу и Риту и сказала: "Здравствуйте, дети!" Рита и Лиза переглянулись и молча кивнули. Вся их воспитанность улетучилась. Они вели себя, как настоящие подростки, т.е. не поздоровались и ощетинились: с какой стати чужая старуха к ним пристает?!
- Девочки, - сказала Генриховна, - можно к вам обратиться?
- Ну, - ответила настороженно Рита. А Лиза встала со скамейки со словами:
- Пошли отсюда, блин!
Генриховна как-то жалко улыбнулась и закрыла глаз.
- Больная, что ли? - сказала Рита. Генриховна не открывала глаза.
- Лиза, - сказала Рита, - я сбегаю в аптеку, а ты сиди.
- Прям, - сказала Лиза, - я боюсь мертвецов.
- Дура, - сказала Рита, - она дышит. Пощупай пульс.
- Ага, завтра, - сказала Лиза. - Я их боюсь.
Они разговаривали точно так же, как их знакомые дети, опуская только бранные слова. Рита пощупала пульс у Генриховны.
- Нужно это, ну, от сердца, я забыла, нитро... что-то... глицерин, да.
- У меня в сумочке был, - заикнулась было Лиза, но прикусила язык. Те времена прошли, когда она ходила с большой заплатанной сумкой и с нитроглицерином. Генриховна, надо было надеяться, ничего не слышала.
- Бабка, во бабка! Зажмурилась совсем, - продолжала Лиза. - Сейчас отбросит копыта. Пошли.
- Ага, шурши пакет под лавку, - угрожающе сказала Рита. - Сиди, я сбегаю в аптеку, а то стукну, позвонки в трусы посыпятся, сиди сейчас же. У меня еще остались деревянные.
Лиза сидела с Генриховной, которая еле дышала. "Зачем, бабка, врача не вызвала? Во, блин!", - говорила вслух Лиза. А сама полезла к ней в сумочку. Наверняка там, как у всех запасливых старушек, у Генриховны находилось любимое лекарство. Что-то там лежало. Лиза вынула таблетку и сунула ее Генриховне в замкнутый рот. Генриховна инстинктивно зачмокала, как младенец, проглотила и через несколько минут открыла глаза. Лиза на всякий случай отодвинулась.
- Что со мной, где я? - сказала Генриховна.
Лиза молчала. Генриховна спросила:
- Девочка, это ты мне дала лекарство?
Лиза сказала:
- А че? Я в сумке у вас ничего не брала. Нельзя, что ли? Жмуриться начали. Вы проверьте.
- Девочка, ты спасла мне жизнь. Ты не проводишь меня до дома?
- Нет, - сказала Лиза. - Я тут сестру жду.
Генриховна кивнула и продолжала сидеть. Наконец прибежала Рита. И на ходу затрещала:
- Поразительно неквалифицированные работники здравоохранения, - но потом она осеклась и произнесла: - Во, блин! Без рецепта не дают, а детям вообще... Вызывайте, говорят, "скорую"... А телефон у администратора. Говорит: "Звони из автомата, тут нечего шляться". А автомат сломатый.
- Девочки, мне не добраться до дома, - сказала Генриховна. - Меня зовут Майя Генриховна. Помогите мне, я вам что-то дам. У меня есть неношеная блузочка, крепдешиновая. Может, вам подойдет.
- Ну, - сказала Лиза утвердительно, в том смысле, что подойдет. И они повели Генриховну к ней домой.
Генриховна ни о чем не догадалась. Они вскипятили ей чай, сбегали в булочную ей и себе за хлебом. Получили чудесную кремовую блузку с оборками и воланами. И что еще лучше, увидели у Генриховны старую швейную машинку. Генриховна обещала им еще дать много чего и сказала, что позвонит родителям, чтобы они не удивлялись насчет блузки.
- А у нас нет телефона, - сказала на это Рита.
- И родителей, - ляпнула Лиза и прикусила губу.
- Они не удивятся, - подтвердила Рита.
Девочки успели домой как раз перед началом вечерней прогулки детей, которых, можно сказать, вышибала из дома сама жизнь: возвращались с работы усталые и взвинченные после долгой дороги и магазинов их мамаши. Дети мгновенно от греха, не слушая вопросов об отметках и домашних заданиях, выскакивали на улицу.
И еще один вечер прошел в шитье юбки. На ужин были хлеб и кипяток с мятой.
- Как мы так жили, я не понимаю, - бормотала Лиза, сшивая лоскутки в три часа ночи. А Рита уже спала глубоким сном. И в результате Лиза утром плакала, что это не юбка, а это лоскутное одеяло и что она такое не наденет, пусть Рита сама носит. Рита, тоже расстроенная, пришила к юбке два ряда ленточек, подумала еще и сделала подкладку из старой простыни.
1 2 3 4 5 6 7