… Хотя почтённый мой Семён и сделал это «по простоте сердечной», но этим самым он поставил нас троих и моих лошадей в прескверное положение… Люди мои пришли на привал, одновременно с ариергардом, к шести часам вечера и, так сказать, тащили за собой двух верблюдов с моими вещами, но воды ни капли, а расстояние до Аму-дарьи, по гадательным рассчетам, полагали ещё вёрст в шестьдесят.
2-е мая. Продолжение следования от Адам-крылгана; большой привал
Положение моё и большинства всех нас, в шесть часов вечера 2-го мая, совершенно отвечало прозвищу Адам-крылгана, т. е. гибели человеческой…. Я, мои двое спутников и наши лошади оставались без капли воды и, вдобавок, без всяких перевозочных средств.
Однако, как ни безнадёжно было наше положение, но состояние самого отряда внушало ещё более тяжкие опасения. Кроме сожжённых и зарытых в земле казённых вещей, были брошены по дороге, не доходя вёрст 10 или 12 до привала, и такие предметы, без которых отряду немыслимо было обойтись, как, например, [26] инженерный парк и артилерийские снаряды. По распоряжению командующего войсками, с главной квартиры и с пришедших ранее на привал частей войск, немедленно было собрано до 100 более крепких верблюдов, которых тотчас и послали за оставленным казённым имуществом. Верблюды эти, действительно, доставили брошенное казённое имущество, но затем как сами они, так и остальные сотоварищи их по отряду, еле могли передвигаться.
В таком положении, имея с собою воды на каких-нибудь два дня, и не совершив даже полного первого перехода, по рассчету движения к Аму-дарье, отряд не был в состоянии следовать далее; чувствуемый уже людьми и животными недостаток воды ещё усугублял бедствия!…
Представлявшийся для решения вопрос мог поставить в тупик кого угодно. Следовать вперёд, значило бы растерять остальных истомлённых животных и лошадей, а самим оставаться в этой отверженной Богом местности и ожидать мучительной смерти от жажды и изнурения. Стоять тут, где нам дан привал, было физическою невозможностью. Воротиться же отряду вспять не приходило никому в голову. Да и мыслимо ли было бросить незаконченным дело, к которому мы все давно готовились, на которое с напряжённым, а может быть и с злорадственным, вниманием устремлены были взоры всей Средней Азии, и за исходом которого с редким интересом следили в Европе?…
Времени терять было нельзя. Не зная определительно, как велико ещё расстояние до Аму-дарьи и не удастся ли открыть где либо воду в окрестностях нашего расположения, командующей войсками решил пока не трогаться с места и приказал приступить к рытью колодцев на самой позиции. Не только солдаты, но и все мы с понятным рвением принялись за работу. Увы! старания наши были тщетны: вода не показывалась. В это время один из отрядных джигитов сообщил, что верстах может быть в семи от нас, но в стороне от пути, ведущего к Аму; должны находиться колодцы с водою. Джигиту была обещана большая награда, и этот смельчак, из преданности ли к русским, или сознавая, что и ему не миновать общей гибели, поскакал, часу в восьмом вечера, при лунном свете, отыскивать предполагаемые им колодцы. Каждый понимал, что от успеха этого джигита зависела участь всего отряда. А между тем предприятие его было крайне рискованное: будь он пойман туркменами, голове его не миновать мешка, а нам предстояло бы ещё худшее… [27]
Пока молодец этот рыщет, я опишу состояние моего личного положения, по которому можно судить и об остальных.
Прибыв вместе с главною квартирою и авангардом к месту привала в десятом часу утра, я в спокойном ещё состоянии ожидал, что мои верблюды подойдут, может быть, через час или через два, а пока пристроился к сыну моему, который, вместе с своим товарищем, также адъютантом генерала Кауфмана, майором Адеркасом, делали поход вместе. Зная, что каждый из них припас собственно для себя бутылочку, другую воды, я, не смотря на страшную сухость в горле, затруднявшую дыхание, не решился даже у сына попросить глотка из его бутылки. Вода у всех была рассчитана на дневную пропорцию как для себя и прислуги, так и для наших лошадей; даже солдаты получали воду чаркою. К счастью, верблюды сына и Адеркаса пришли часа через полтора после нашего прихода. Наставили чайник, и я с наслаждением выпил две чашки чая с кислотою.
Не спав почти две ночи сряду эту ночь и ночь тревоги, и пробыв около суток без пищи, я думал было заснуть; но внутреннее беспокойство в ожидании появления моих людей отгоняло от меня сон. Проходит час, другой, проходит три часа, а мои верблюды всё не показываются. А тут, как нарочно, поминутно приходят донесения о падеже верблюдов, о гибели офицерских и казённых вьюков. В ответ на это летят приказания жечь и истреблять менее нужные вещи, а что найдено будет необходимым спрятать, то зарывать. Отправляют из авангарда и главной квартиры верблюдов за брошенными казёнными вещами и, наконец, скачет в ариергард сам начальник отряда, генерал Головачев.
Истомлённый духотою, невыразимо страдая жаждою, не видя появления моих людей после шести часового ожидания, я начинал приходить в какое то убийственное нравственное состояние… Наконец, я воспрянул: с подходом ариергарда к месту привала, я вдруг увидел моего слугу, Семёна, и татарина, еле-еле плетущихся, и тащивших за собой двух верблюдов. Эта минута была одною из самых отрадных в жизни. Но после такой радости кто может себе представить моё уныние, когда люди объявили мне, что они вылили воду из турсуков, побросали много своих вещей и часть моих?!..
Наконец, после долгих объяснений, мой Семён сказал, что он сохранил мне две бутылки воды, а третью выпил сам с татарином. Когда он подал мне бутылку с водою, обшитую [28] кошмою, я не могу сказать, что я чувствовал.. Прильнув губами к горлышку, я стал пить прямо из бутылки: вода была тёплая, как из кострюли, не смотря на то, я невольно хватил много; но потом, опомнился, сел на свой оставшийся тюк и сидел, как сидел Марий, на развалинах Карфагена…. В это время пошёл сильный говор о том, что мы всё-таки будем продолжать следование и уйдём в ночь; что приказано зарывать, истреблять и жечь все лишние вещи и что всё тяжести будут рассчитаны на наличное число годных верблюдов; притом, чтобы не обременять этих обессиливших животных, решено было, что каждый верблюд понесёт половину того, что он нёс прежде, а пожалуй и того менее. Некоторые предметы, действительно, стали зарывать в землю, и вслед за тем, запылали и истребительные костры. Я также, как и другие, сам стал отбирать свои вещи, предназначенные мною к уничтожению: сперва зарыл железную кровать, потом сжёг свой столик, табуреты, палатку, шинель, тюфяк от кровати, несколько кошем, оставив для себя только одну кошму и одну подушку и под конец истребил ещё несколько вещей из платья и даже из белья….
Вид отряда был довольно мрачный: изнурённая жарой и жаждой часть людей сидела в задумчивости, ожидая чем разрешится наше положение, другая старалась найти во сне успокоение от физических и нравственных страданий. Картина эта освещалась бледным светом луны, взошедшей в одиннадцатому часу ночи над этой необозримой песчаной пустыней: она равнодушно взирала на то, что творилось, ни в ком не принимала участия, для всех одинаково светила…
Вдруг, с песчаного холма, на котором стоял командующий войсками, с главной квартирой, сбегает кто-то и, с радостным криком, сообщает, что посланный джигит возвратился, отыскав колодцы с водою не далее семи вёрст отсюда!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
2-е мая. Продолжение следования от Адам-крылгана; большой привал
Положение моё и большинства всех нас, в шесть часов вечера 2-го мая, совершенно отвечало прозвищу Адам-крылгана, т. е. гибели человеческой…. Я, мои двое спутников и наши лошади оставались без капли воды и, вдобавок, без всяких перевозочных средств.
Однако, как ни безнадёжно было наше положение, но состояние самого отряда внушало ещё более тяжкие опасения. Кроме сожжённых и зарытых в земле казённых вещей, были брошены по дороге, не доходя вёрст 10 или 12 до привала, и такие предметы, без которых отряду немыслимо было обойтись, как, например, [26] инженерный парк и артилерийские снаряды. По распоряжению командующего войсками, с главной квартиры и с пришедших ранее на привал частей войск, немедленно было собрано до 100 более крепких верблюдов, которых тотчас и послали за оставленным казённым имуществом. Верблюды эти, действительно, доставили брошенное казённое имущество, но затем как сами они, так и остальные сотоварищи их по отряду, еле могли передвигаться.
В таком положении, имея с собою воды на каких-нибудь два дня, и не совершив даже полного первого перехода, по рассчету движения к Аму-дарье, отряд не был в состоянии следовать далее; чувствуемый уже людьми и животными недостаток воды ещё усугублял бедствия!…
Представлявшийся для решения вопрос мог поставить в тупик кого угодно. Следовать вперёд, значило бы растерять остальных истомлённых животных и лошадей, а самим оставаться в этой отверженной Богом местности и ожидать мучительной смерти от жажды и изнурения. Стоять тут, где нам дан привал, было физическою невозможностью. Воротиться же отряду вспять не приходило никому в голову. Да и мыслимо ли было бросить незаконченным дело, к которому мы все давно готовились, на которое с напряжённым, а может быть и с злорадственным, вниманием устремлены были взоры всей Средней Азии, и за исходом которого с редким интересом следили в Европе?…
Времени терять было нельзя. Не зная определительно, как велико ещё расстояние до Аму-дарьи и не удастся ли открыть где либо воду в окрестностях нашего расположения, командующей войсками решил пока не трогаться с места и приказал приступить к рытью колодцев на самой позиции. Не только солдаты, но и все мы с понятным рвением принялись за работу. Увы! старания наши были тщетны: вода не показывалась. В это время один из отрядных джигитов сообщил, что верстах может быть в семи от нас, но в стороне от пути, ведущего к Аму; должны находиться колодцы с водою. Джигиту была обещана большая награда, и этот смельчак, из преданности ли к русским, или сознавая, что и ему не миновать общей гибели, поскакал, часу в восьмом вечера, при лунном свете, отыскивать предполагаемые им колодцы. Каждый понимал, что от успеха этого джигита зависела участь всего отряда. А между тем предприятие его было крайне рискованное: будь он пойман туркменами, голове его не миновать мешка, а нам предстояло бы ещё худшее… [27]
Пока молодец этот рыщет, я опишу состояние моего личного положения, по которому можно судить и об остальных.
Прибыв вместе с главною квартирою и авангардом к месту привала в десятом часу утра, я в спокойном ещё состоянии ожидал, что мои верблюды подойдут, может быть, через час или через два, а пока пристроился к сыну моему, который, вместе с своим товарищем, также адъютантом генерала Кауфмана, майором Адеркасом, делали поход вместе. Зная, что каждый из них припас собственно для себя бутылочку, другую воды, я, не смотря на страшную сухость в горле, затруднявшую дыхание, не решился даже у сына попросить глотка из его бутылки. Вода у всех была рассчитана на дневную пропорцию как для себя и прислуги, так и для наших лошадей; даже солдаты получали воду чаркою. К счастью, верблюды сына и Адеркаса пришли часа через полтора после нашего прихода. Наставили чайник, и я с наслаждением выпил две чашки чая с кислотою.
Не спав почти две ночи сряду эту ночь и ночь тревоги, и пробыв около суток без пищи, я думал было заснуть; но внутреннее беспокойство в ожидании появления моих людей отгоняло от меня сон. Проходит час, другой, проходит три часа, а мои верблюды всё не показываются. А тут, как нарочно, поминутно приходят донесения о падеже верблюдов, о гибели офицерских и казённых вьюков. В ответ на это летят приказания жечь и истреблять менее нужные вещи, а что найдено будет необходимым спрятать, то зарывать. Отправляют из авангарда и главной квартиры верблюдов за брошенными казёнными вещами и, наконец, скачет в ариергард сам начальник отряда, генерал Головачев.
Истомлённый духотою, невыразимо страдая жаждою, не видя появления моих людей после шести часового ожидания, я начинал приходить в какое то убийственное нравственное состояние… Наконец, я воспрянул: с подходом ариергарда к месту привала, я вдруг увидел моего слугу, Семёна, и татарина, еле-еле плетущихся, и тащивших за собой двух верблюдов. Эта минута была одною из самых отрадных в жизни. Но после такой радости кто может себе представить моё уныние, когда люди объявили мне, что они вылили воду из турсуков, побросали много своих вещей и часть моих?!..
Наконец, после долгих объяснений, мой Семён сказал, что он сохранил мне две бутылки воды, а третью выпил сам с татарином. Когда он подал мне бутылку с водою, обшитую [28] кошмою, я не могу сказать, что я чувствовал.. Прильнув губами к горлышку, я стал пить прямо из бутылки: вода была тёплая, как из кострюли, не смотря на то, я невольно хватил много; но потом, опомнился, сел на свой оставшийся тюк и сидел, как сидел Марий, на развалинах Карфагена…. В это время пошёл сильный говор о том, что мы всё-таки будем продолжать следование и уйдём в ночь; что приказано зарывать, истреблять и жечь все лишние вещи и что всё тяжести будут рассчитаны на наличное число годных верблюдов; притом, чтобы не обременять этих обессиливших животных, решено было, что каждый верблюд понесёт половину того, что он нёс прежде, а пожалуй и того менее. Некоторые предметы, действительно, стали зарывать в землю, и вслед за тем, запылали и истребительные костры. Я также, как и другие, сам стал отбирать свои вещи, предназначенные мною к уничтожению: сперва зарыл железную кровать, потом сжёг свой столик, табуреты, палатку, шинель, тюфяк от кровати, несколько кошем, оставив для себя только одну кошму и одну подушку и под конец истребил ещё несколько вещей из платья и даже из белья….
Вид отряда был довольно мрачный: изнурённая жарой и жаждой часть людей сидела в задумчивости, ожидая чем разрешится наше положение, другая старалась найти во сне успокоение от физических и нравственных страданий. Картина эта освещалась бледным светом луны, взошедшей в одиннадцатому часу ночи над этой необозримой песчаной пустыней: она равнодушно взирала на то, что творилось, ни в ком не принимала участия, для всех одинаково светила…
Вдруг, с песчаного холма, на котором стоял командующий войсками, с главной квартирой, сбегает кто-то и, с радостным криком, сообщает, что посланный джигит возвратился, отыскав колодцы с водою не далее семи вёрст отсюда!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22