Чугунная трехтонная дверь подалась, пошла, и в этот миг, когда она открылась, в коридор шквалом ворвался басистый, оглушающий, какой-то канонадный гул ревунов. В ушах и ноздрях сильно защекотало от вибрирующего сотрясения воздуха. Казалось, и сам пол вибрировал, потому что слегка щекотало подошвы.
«Ему-то не положили на лапу…» – подумал Фомич и потянул руку к переключателю диапазонов, но Цариков оттолкнул его.
Быстро щелкая переключателем, он отпрянул от двери, будто получил удар, и, заскочив за стену, крикнул:
– Две тысячи рентген в час у двери! – И, стоя уже боком к стене, взволнованно спросил: – Как же вы будете, ребятки? Вплотную – все пять тысяч рентген будет…
– Ну ладно, ладно! – выкрикнул Пробкин, но голос его в гуле ревунов казался бесплотным, шелестящим. – Стоять будем – и десять тысяч набежит!..
Дима, Вася и Федя нетерпеливо перетаптывались. Лица озабоченные.
– Не крутись в проеме двери! – с силой дернул Цариков Фомича за рукав и втянул за срез бетонной стены так, что тот грудью наскочил на дозика. – Тридцать три рентгена в минуту накручивает!.. А нейтроны?..
Пробкин разгоряченно, даже зло как-то глянул на Царикова.
«Оклемался…» – подумал он о нем и зычно приказал:
– А ну-ка! Взяли шланг!.. Подтянули к двери!.. Р-раз!.. – и дозиметристу: – Отсчитывай время! Через минуту дай сигнал! И меряй! Измеряй, сукин сын! Высунь свой дозиметр в проем! – Фомич неожиданно выхватил у Царикова радиометр, который тот крепко держал в руках, и протянул его к проему двери. – Вот так!.. Следи, будет ли падать активность! Я пойду первый! Федя, готовься! Пойдешь за мной!
Федя молча кивнул побледневшим асимметричным лицом.
– Вот ярит, нейтрон его в корень! – крикнул Дима на ухо Васе Карасеву.
Вася был какой-то напружиненный и весь будто вслушивался в характер грома ревунов, который шел накатами, волнами. Установленные в разных по удаленности местах центрального зала, они, видимо, имели чем-то отличающийся друг от друга тембр звука.
Фомич с завидной прытью бросился к брандспойту, схватил ствол, подался в проем двери вместе со шлангом, который подталкивали ремонтники. Открыл кран. Мощный сноп воды шваркнул, врезался в общий гул, добавив свою составляющую, и устремился в сторону плитного настила реактора, туда, где валялись обломки расплавленной урановой сборки, оставшейся после манипуляций Ненастина с РЗМ.
– Врешь! Не уйдешь! – орал Фомич, накрывая снопом воды высокоактивную ядерную труху. – Следи время! – гаркнул он дозику.
Тот в ответ утвердительно и очень сильно закивал головой, не отрывая глаз от часов и радиометра.
– Измеряй! – орал Фомич, весь посиневший от натуги. – Измеряй! Что сопли жуешь?! Спадает активность?!
– Спадает! – крикнул дозиметрист. – Полторы тыщи бэр в час! Все! Все! Иван Фомич! Минута истекла! Тридцать три бэра! Бросайте шланг! В сторону! В сторону!
– Федя-а! – рявкнул Пробкин, весь налитый грузной кровью и затравленно тараща глаза.
Все тело старого мастера трясло реактивной силой струи, слегка водило из стороны в сторону. Он напряженно упирался ногами, топчась на месте.
Федя вмиг и очень легко подхватил ствол и дернул бревно намокшего и напрягшегося от давления шланга вперед.
Похожий со спины на большого белого медведя, вставшего на задние лапы, он продвинулся со стволом в глубину центрального зала, стараясь как можно ближе подтянуться к пятачку реактора, и уже не навесно, как Фомич, а в упор, кинжальной струей, бил по скоплению радиоактивных обломков, вгоняя их под решетку трубопроводной «лапши», а там, дальше, все уйдет в дренажи «Елены».
Конечно, изгваздает радиоактивной грязью весь тракт спецканализации, но… это уже легче. Тракт скрыт в бетоне, и его можно будет мыть потом.
Фомич, заскочив за срез бетонной стены, отдувался. Раздраженно посмотрев на дозика, крикнул:
– Что стоишь?! Иди за ним! Измеряй!
Цариков беспомощно глянул на Пробкина, пулей влетел в центральный зал и через мгновение пулей же выскочил.
– Тысяча четыреста рентген! – выкрикнул он, тараща водянистые голубые глаза. И в следующее мгновение сделал отмашку рукой. – Все! Все! Пусть он возвращается! Скажите ему – тридцать пять бэр! – И вдруг, не выдержав, вбежал в центральный зал, схватил Федю за рукав, потянул к выходу.
– Пшел! – рявкнул Федя.
Дозик почувствовал, что все тело ремонтника напряжено, словно отлито из железобетона.
– Меряй! Меряй! Пес твою мать! – орал уже подскочивший Пробкин.
Дозиметрист таращил глаза, заполошно щелкал переключателем диапазонов.
– Тысяча двести рентген! Все! Больше не падает!
– Назад! – гаркнул Фомич, и все откатились в коридор, за прикрытие бетонной стены.
Ствол брандспойта с закрытым краном Федя бросил на пол центрального зала.
Ревуны не унимались, яростно мурлыча, будто скопище гигантских кошек. Так по крайней мере чудилось Фомичу и Феде, разгоряченным от работы и от солидной дозы, уже схваченной ими.
Воздух, словно бы уплотненный вибрирующим грохотом ревунов, ионизированный интенсивным гамма – и нейтронным излучениями, будто обрел плоть.
Обычно незамечаемый, теперь он ощущался материальной сущностью, пульсируя, щекоча и какой-то странной, непривычной едковатостью садня горло.
Дима прохаживался в возбуждении, размахивая мосластыми руками и отрывисто приговаривая:
– Черт Ваньку не обманет! Фомич! Дай я стебану!
Фомич зыркнул на Диму налитыми кровью, хмельными от схваченных рентгенов глазами.
– И твой черед подойдет! Погодь маленько, Дим Димыч! – хриплым голосом сказал Пробкин и возбужденно хохотнул. Тут же переключив внимание, крикнул дозику: – А ну-ка, Цариков, мигом неси нам подзорную трубу (таковая имелась у дозиметристов, чтобы можно было рассматривать высокорадиоактивные детали издалека).
Цариков побежал.
А Пробкин уже быстро и как-то нервно прохаживался взад-вперед вдоль бетонной стены. Нейтронное и рентгеновское похмелье начинало действовать. Словно уговаривая самого себя и товарищей, Фомич громко выкрикивал:
– Ясно! Японская богородица!.. Кусок кассеты, и большой! Застрял на трубопроводной решетке. Сейчас глянем!..
Огромный Федя, обычно медлительный, тоже весь как-то убыстрился, перетаптывался на месте.
Фомич вдруг вспомнил горячее золотое времечко своей ядерной молодости на бомбовых реакторах. Героическое время! Тогда дозики так вот не бегали и не бледнели, прячась за стеной. Да и ревунов таких бычачьих не было. Все делали тихо. И блочки плутониевые, распухшие в каналах, выдергивали краном. И голыми руками иной раз подправляли, оттого и струпья на руках незаживающие. И вон, все еще голое мясо видать. Без кожи… А откуда ей быть, коже-то, ежели ее нейтронами убило на всю глубину?
Фомич глянул на открытую рану на изгибе ладони правой руки. Удлиненной щелью так и поблескивает красное живое мясо, подернутое белесоватой пленкой.
«И мёрли, конечно… Мёрли… Схоронили скольких… Агромадные погосты… Ребятишки да бабы в слезах. Да-а…»
Он не стал вспоминать дальше. Усмехнулся вдруг, вспомнив спину убегающего по коридору дозика, который бежал смешно, необычно высоко вскидывая ноги и перпендикулярно ставя подошвы на пол, отчего пластикат шлепко и суховато постукивал по набетонке. В спине убегающего дозика остро ощущалась какая-то сдерживаемая торопливость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15