https://www.dushevoi.ru/products/unitazy/sidenya/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

И вообще, даже на суде разрешается в туалет ходить! – и она мигом выскочила, сверкнув по глазам судьи лезвием белого тела.
Дальше они сидели в гостиной за чистым столом под красивым портретом покойного дедушки. Дедушка глядел высоко вперед, с орденом Красного Знамени на груди, в командирской папахе, и никакого отношения к происходящему не имел.
– Слушаю, что ж вы молчите, Екатерина Сергеевна?
– А вот и Сергеевна, Сергеевна я! Папа у меня Сергеем был, пока маму в день моего рождения не оставил. Теперь сама не знаю, кто он такой, может, уже Андрей или там Алексей какой-нибудь! – неизвестно почему задиралась вчерашняя невеста.
Еще помолчала Катя, а Денис упрямо рассматривал ее побледневшие губы.
– И что же мне говорить, честное слово, не знаю. Никакой неправды я тебе ни разу не сказала, а ты еще что-то требуешь. Целый год просила – не женись на мне, разные совсем люди. Мне, миленький мой, ну ни секундочки не интересно, что у тебя было до знакомства – какие девушки, как по имени, блондинки они или еще что-нибудь у вас было. А тебе мало, что я тебя люблю. Ну ведь ты же хорошо знаешь про мою любовь, скажи, веришь ты мне?
– Допустим, верю. Я не про любовь ответа жду, сама знаешь.
– Вот какие разные мы. Ты не про любовь, а я про любовь. Мучение сплошное. Господи, как же хорошо было, когда я это платье вязала! Хоть бы не довязать мне его, и свадьбы не было такой! Чем я перед тобою провинилась, если совсем не виновата, а люблю тебя – прости, опять плакать получается, – ну чем же, чем? Тебе глупости знать очень хочется? Но это же глупости, детский сад, Дениска, миленький! Сам же двор мой наизусть изучил, мама на фабрике, я одна с детства. То этого послушаешь, то того – девчонки были безголовые. В школе скучно, хоть я училась очень даже хорошо. И мама рада была, один раз всего классная Надежда Николаевна вызвала в восьмом классе. И то я старосте по уху дала, весь класс за меня потом встал, чтобы он язык не распускал. Его наши мальчишки в девятом на следующий год не так избили, ничего. Здоровый, тут же к директору побежал, всех в техучилище перевели. Кроме Некрасова, этот сын завуча, сам голова.
Катя растерянно смолкла, обвела взглядом чужой дом, кресла, следы вчерашнего пира и задержалась на дедушке.
– У моего папы тоже с войны медаль была, даже две. Одна у мамы так и лежит. «За отвагу» называется. Даже за медалью не пришел, ни разу к нам не пришел. А мать-то все про него знает, до ниточки. На стройке, в Сибири, шофером он и пьет довольно порядочно…
– Зачем ты мне про школу описываешь, хорошее про тебя я, кажется, по сто раз слышал.
Денис протянул руку и с буфета достал апельсин. Ничего не получается, хотя волнение куда-то закатилось. Может быть, она действительно не понимает, что случилось этой ночью? А может, она просто непроходимая тупица, и он этого сгоряча не заметил. Впрочем, где же сгоряча, столько месяцев позади… и добился. Именно что докатился. Он достал еще апельсин, мрачно поставил перед Катей; чуть покраснел и протянул ей свой, очищенный, а тот взял себе.
– Спасибо, я не хочу. Наверное, надо завтрак сготовить? – Катя привстала.
– Не надо. Я тебя слушаю. Сиди здесь.
Она жалобно оглянулась на дверь кухни, проглотила слюну и вдруг прижалась через стол грудью к его руке. Ему сразу стало жарко, прекрасно, очень хорошо.
– Дениска, миленький, забудем все плохое. Оно не наше, его черти в землю закопали! Я люблю тебя, я хочу тебя, у нас будет так хорошо. Поцелуй меня, я соскучилась, я жена тебе, Дениска!
Он вырвал руку, в душе закипало.
– Все, хватит, я не маленький. Я сказал, так и будет, Катя.
– Спасибо, что по отчеству не назвал.
– А вот иронизируешь напрасно, смеяться потом будем, когда… Вчера – свадьба, а завтра – развод. Вот это комедия, вот это смешно.
– Ты что, спятил? Ты что, спятил? Ты что?
Денис вдарил ладонью по столу, так что на улице отозвалось. И, сжав зубы, заорал:
– Говори! Хватит ерундой заниматься! Говори!
– Хорошо, я скажу, я все скажу… Денис… Андреич… Я, когда кричат, хуже делаюсь, но я скажу, – зачастила, облизывая губы, испуганная Катя. – Что ты скажешь, то и я скажу. Ты скажи мне, и я сразу – что?
Денис глядел строго, по-судейски, в самые зрачки ее, и голос его был низок и совершенно сух какой-то прощальной сухостью.
– Катя, кто у тебя был передо мной? Когда это случилось, где? Говори, Катя.
– Это случилось… – она откинулась к спинке стула и глядела на него теперь его же взглядом, сухим и прощальным. – Это случилось четыре года назад, когда я поступила в часовой техникум, куда меня просила мама, а я не хотела, и когда я поступила, то это все и получилось, так как они завалили экзамены, а я не завалила, и вот они меня пристыдили, что я не хочу обмыть этот завал, потому что я москвичка, а они из города Липецка, хотя и там тоже люди, тогда я дала им десять рублей, и мы все были в поплавке «Чайка», куда я их повела, когда на них разозлилась, из-за этого сильно выпила, хотя не особо умела, потом танцы, потом я их провожала на вокзал, и тогда они дали десять рублей, а билетов в Липецк было не на что купить. И когда мы просидели в ресторане, то было нечего делать, и я их повезла, потому что мама поехала сестрой-хозяйкой на лето в детсад фабрики, и я им предоставила переночевать, хотя если бы я не разозлилась и не выпила, то я бы им не предоставила, потому что они очень были плохие, хотя я москвичка, а они из Липецка, и они все время этим Липецком меня попрекали. Вот и все.
Она упала русой головкой на руки и стала дышать всем телом, как будто пробежала две тысячи ступенек вверх без остановки. Водопроводная труба снова пропела далекую работу: где-то мыли руки, собираясь обедать.
– Как его зовут?
– Кого?
– Того, с кем ты была. И кто еще был из тех, кому ты предоставила, – его передернуло от слова, – свою жилплощадь?
– А я их быстро прогнала, еще же утро было раннее, то есть, конечно, это было уже поздно, но я совсем больная стала и совсем трезвая, я их ненавидела, они шутили все время, нашу с мамой обстановку на смех подняли и что, мол, у них в Липецке другая обстановка и денег у этого больше.
– У этого – то есть у твоего?
– Ага, умоего… очень болела я и прямо разрычалась за такую критику, сбежали они, а я, знаешь, им наврала, что соседом живет дядя Федя – полковник милиции, а он всего лишь инвалид войны, общественник при милиции… Ох, как они матерились! И даже девчонка ихняя хуже этих – в общем, уехали. А я осталась, поревела чуть-чуть и так много вдруг стала есть – очень смешно, Дениска, я до ниточки весь дом очистила, потом в конце крупу овсяную на воде сварила, но так есть хотела, зубами стучала даже, и вот не доварила, сырую съела, а вечером врача дядя Федя позвал из нашего же подъезда – Веру Александровну. Желудок, говорит, на нервной почве или, говорит, нервная почва на желудке – только лечил меня два дня… Ох, я мамы боялась! Не так боялась, а что ее обида возьмет. Она-то трудится, а я ведь на остальные экзамены даже не пошла, пропустила. Меня сам этот виц часового техникума в тошноту бросил. Даже нынче бросает. А потом – мама. Она пожалела, что меня одну покинула, дурочку, и вообще пожалела… А на фабрику – это я ее уговорила, что только один год проработаю… а теперь, – она неуверенно продолжала, глядя на его остановившийся в пространстве взгляд. – А что теперь? Теперь я уже не могу лениться, теперь ты у меня есть, ты инженер, и я пойду учиться, в пищевой, у меня же очень хороший аттестат все-таки, что ты говоришь?
1 2 3 4 5
 https://sdvk.ru/Chugunnie_vanni/120x70/ 

 плитка напольная в ванную