https://www.dushevoi.ru/products/unitazy/s-funkciej-bide/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Это-то уж саман что ни на есть веселая тема…».
Или вот это:
«– Да-а, хороши, нечего сказать! Доброта неописанная! Историю почитаешь, волосы дыбом встанут: брат на брата, сват на свата, сын на отца, вероломство да убийство, убийство да вероломство… Былина – тоже одно удовольствие: „распорол ему груди белые“, „выпускал черева на землю“… Илья, так тот собственной родной дочери „ступил на леву ногу и подернул за праву ногу“…
А прибаутки наши, Тихон Кузьмич! Можно ли выдумать грязней и похабней! А пословицы! «За битого двух небитых дают»… «Простота хуже воровства!…»
Когда «Деревня» увидела свет, Бунин остался в одиночестве. Он нарушил правила, посягнул на священный для русского либерала образ народа-богатыря. Горький в самом деле был одним из немногих, кто его подбадривал и писал, что «Деревня» поставила разбитое русское общество перед строгим вопросом: быть или не быть России». Правда, писал Горький об этом в частном письме…
А через двадцать лет, ровно через двадцать лет кто-то срывал одеяльце с горячего тельца ребенка и выгонял на лютую смерть. А выходец из народа Горький в это время мирно почивал в Италии, занятый сочинением своего романа века, заткнув уши и прикрыв глаза. И я не прощаю ему этого, пусть учитель назовет меня жестоким. Горький мог возвысить свой голос против массовых убийств. Одно слово его, одно честное слово могло спасти жизни, ибо его знал мир, а убийцы боялись огласки…
Учитель поднял голову.
– Вы удивили меня! – произнес он наконец. – Это не литература… То есть, конечно, это литература, но я воспринял это не как литературу, как нечто другое… Такие вещи стоят как бы вне искусства…
Чтобы была понятна суть нашего последующего разговора, я решил включить текст рассказа в этот роман.
ДОН-КИХОТ
– …К войне все привыкли! И ты, и я, и лейтенант! Как будто война была всегда. Это самое удивительное из человеческих свойств: человек привыкает ко всему. Из пленных высасывают кровь, костный мозг, разбирают людей на части, как старые машины. Печень и почки подростков, почти детей, консервируют и складывают в этот проклятый банк. Как будто так было всегда! Никто уже не удивляется… – Феликс перевел дыхание и одним глотком допил пиво. – И все мы незлые люди – это самое смешное! Лейтенант играет на гитаре и плачет, мы с тобой рискуем ради того, чтобы просто подержать на руках детей. Мы приняли правила этой игры! Мы привыкли…
Андрес поднялся на ноги. Рядом с приземистым огромным телом боевой машины «Убийца-113В» он выглядел особенно тщедушным.
– Тебе вредно пить пиво, – отозвался Андрес. – Ты делаешься философом! Живи проще. Проще, старший сержант! Не мы придумали это… Чем жалеть пленных, подумай лучше о себе. Да и вообще все эти нежные разговоры до той минуты, пока не схватишь дозу, нейтрон 400. Тогда ты забудешь о своей доброте и будешь скулить, чтобы тебе поскорей перелили кровь и подсадили в кости свежие мозги! – Андрес сплюнул и полез в боковой люк. Навстречу ему из салона боевой машины «Убийца-113В» доносился хриплый голос Борова:
– А очкастому этому, начальнику конвоя, я прямо так и сказал: знаешь, куда мы этих телок гоним? В утиль! Они все пойдут на службу в нашу доблестную армию! Только по частям! Мозги отдельно, печень отдельно… Он давай кричать, мол, не разрешается, их, мол, кормят специально, и вообще некрасиво. А я говорю: мы два дня здесь торчать будем. Чем прикажешь заниматься? А тут целый курятник. Он покричал и заткнулся. А как стемнело, ребята полезли за загородку, и началась потеха! Вытаскивают их оттуда по очереди… Очкастый этот сначала делал вид, что не замечает, а потом сам попросился, козел! Тоже захотелось! Достали и ему одну. А главное, они ведь знают, телки эти, куда их гонят, всю дорогу воют. А тут радость им такая – перед разборкой как следует пощекочут! Они потом сами просились! Одна малолетка у меня, правда, загнулась, кусалась, стерва, а потом затихла. Смотрю – готова. Сдали на переработку… Стояли там не два, а четыре дня! Все пробовали: пилюли, кофе, мясо жрали, как собаки, но надоело! Надоело – сил нет! Нас там всего-то один взвод, а этих телок три сотни! Потом с души воротило. До сих пор на баб смотреть не могу. А на этого… и подавно! – Боров хрипло хохотал, тыкая пальцем в Андреса. Всех, кто отказывался ему подчиняться, Боров задевал столько раз, сколько они попадались ему на глаза. Всех, кроме Феликса.
Боров вернулся из конвоя – гнали пленных в Анатомическую Зону. На такие дела отбирали теперь только добровольцев. Были случаи, конвойные не выносили постоянного крика пленных и сходили с ума: открывали огонь по врачам, пытались освободить пленных. Очень страшно они кричат. Всю дорогу…
Андрес лег на свою койку. Автоматическую винтовку он положил рядом с собой. Так положено по новому полевому уставу, и это здорово. Если Боров совсем обнаглеет, его можно пристрелить, не вставая с койки. Хорошо, что сейчас война. В мирное время такой, как Боров, может скрутить в бараний рог целую казарму. Бог мой! Неужели этого подонка тоже родила женщина…
А сейчас пусть попробует сунуться! Да он и не сунется. Знает, что пристрелят. Лейтенанта тошнит от вида Борова. Если бы лейтенант не был слюнтяем, от Борова давно можно было бы избавиться. Но лейтенант добрый. Вот Боров и осмелел, на лейтенанта голос поднимает. Не боится никого, кроме Феликса. Нет, если Корова действительно кто-нибудь пристрелит, это сделает Феликс… Мысли начинали путаться в голове у Андреса: действовали пиво и снотворное. Он засыпал. Его разбудил высокий надломленный голос лейтенанта:
– Ты сам вызвался туда идти, понял! Мне плевать, спал ты или нет! Мне плевать на то, что ты там делал эти дни! Ты попросился сам! Сейчас твоя очередь идти в боевое охранение, и ты пойдешь! Никто не освобождал тебя от наряда. Чем другие хуже? Чем хуже вот он? – лейтенант указывал пальцем на Андреса. – Тем, что он не такой подонок и не напрашивался в конвой?
– А ты, лейтенант, потише! – прохрипел Боров. – Я командиру батальона пожалуюсь.
В люке показалась голова Феликса, и Боров замолчал. Феликс влез в салон, молча подошел к сидящему Борову и ударил его кулаком в нос. Тот вскрикнул и повалился на пол. Его лицо залила темная густая кровь.
– Ты пойдешь в наряд! – произнес Феликс – жаловаться командиру батальона будешь потом, когда красные сопли вытрешь. – Лейтенант опустил глаза в пол и молчал. – А чтобы тебе там нескучно было, я Гарольду, старшему по охранению, сейчас скажу, что ты у нас только из конвоя. Герой наш, ефрейтор второго класса Боров Вонючий! Он позаботится о тебе, сволочь! – голос Феликса звенел от ярости.
– Ну ладно, ладно! – покладисто забормотал Боров. – Я уже иду! Умоюсь и иду! Только, слышь, сержант, не надо ничего этому парню говорить! Он и так всегда меня посылает в нейтральную зону. А ты скажешь – может и сам пристрелить! Он, говорят, людей из конвоя не любит. Ладно, сержант, повздорили, с кем не бывает! – Боров прижал к лицу грязное полотенце и вывалился через люк наружу.
– Опять в карты режетесь! – Феликс кричал на трех рядовых четвертого класса, которых Боров подмял под себя сразу, как только появился во взводе. Одного из них он использовал, когда поблизости не было женщин. Феликс называл их подсвинками. – Кто маскировал машину? С такой маскировкой нас разбомбят в ближайшие полчаса!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
 https://sdvk.ru/Sanfayans/Rakovini/color-style-gridzhio-115-group/ 

 Мир Керамика Fly