Некоторое время все внимание их было привлечено к этой высоте, и второй отряд под командой политрука Масальского глубоко обошел немцев с правого фланга и забрался в их тыл. Отряд Масальского, по плану лейтенанта Рудого, должен был соединиться с ним на высоте Огурец.
Такова была эта маленькая, но по времени одна из первых с нашей стороны операция на окружение. Оказалось, что немцы бегут, увидев себя окруженными. Оказалось, что они подвержены панике. И сдаются в плен, особенно когда их отрывают от техники, словно они не люди, а не более чем часть, и притом не самая главная, своих многочисленных танков и мотоциклов.
Отряд Масальского шел по тылам. Он разгромил несколько штабов, захватил и уничтожил много пушек, пулеметов и другого оружия и имущества. Он двигался по большой дуге, конец которой упирался в высоту Огурец.
Но так увлекательно было громить фашистов в самой гуще их расположения, что отряд сильно задержался против того времени, в которое ему было назначено выйти к высоте.
В составе отряда были два тяжелых танка «КВ». На броне одного из них устроился Аркадий. Эта удалая, дерзкая операция была ему по душе. Он действовал у пулемета один. Четвертакова он прогнал от себя, придравшись к тому, что тот легко ранен в плечо. К чести Четвертакова надо сказать, что он хотел остаться в строю.
– Иди, иди, – сказал Аркадий, – иди на медпункт зализывай рану. Чем такой второй номер, как ты, так лучше совсем без него. Вообще от вторых номеров у меня одно только горе.
Между тем отряд Рудого бился на высоте. Он поре, дел. Немцы теснили его отовсюду. Убит был санитар Гладышев, упросивший лейтенанта взять его с собой. Пали старые бойцы Толстов и Оловянников. Осколком снаряда снесло голову Окулите. С пулеметом управлялся один Свинцов. А Масальский со своим отрядом все не приходил.
Вскоре замолк последний пулемет. Рудой подумал, что произошла задержка и Свинцов не может справиться. Подхватив здоровой рукой раненую, лейтенант пополз к пулемету.
Саша повернул голову и сказал:
– Патроны-то все, товарищ лейтенант.
– Возьмите у бойцов из подсумков.
– Все уже взято.
– Что ж, будем отбиваться гранатами, – сказал Рудой.
И на головы подползавших немцев посыпались гранаты. Гитлеровцы отхлынули.
«Скоро можно будет стрелять из нагана, – подумал лейтенант, – да, из нагана… в себя…»
Они находились на самой вершине холма. Холм был гранитный, множество валунов и камней валялось на нем. Лейтенант взял увесистый камень и, сильно размахнувшись, швырнул его в группу нападавших. Оттуда раздался крик.
Бойцы подхватили камни и начали отбиваться ими. Саша выворачивал огромные мшистые валуны и обрушивал их вниз. Это было, как обвал. Гитлеровцы снова отхлынули.
Так держалась эта горстка бойцов, пока не подоспел наконец Масальский со своим отрядом и двумя танками. Немцы побежали.
И по всему Ленинградскому фронту в этот день они либо отступали, либо не сумели продвинуться вперед. Город был спасен. Никогда больше фашисты не смогли повторить удар такой силы. Они зарылись в землю вокруг Ленинграда и перешли к позиционной войне.
9
Не сумев взять Ленинград силой, фон Лееб задумал взять его измором.
Немцы продолжали бомбить город. Когда бомба падала в Неву, мальчуганы бросались в холодную воду и вылавливали оглушенную рыбу.
Хлебный паек был уменьшен до 125 граммов в день. Воробей считался лакомством. Но никто не роптал.
Играли театры. Ходили трамваи. Композитор Шостакович, вернувшись с дежурства на крыше, писал свою «Седьмую симфонию» – о героизме рядовых людей Ленинграда. Когда завывали гудки воздушной тревоги, он ставил среди нот буквы «В. Т.», надевал каску и шел на пост.
Тася похудела еще больше. В глазах ее появилась томность, свойственная голодающим. Однажды, вернувшись домой, она нашла у себя сверток.
– Какой-то боец принес его, – сказали соседи.
В свертке оказались две килограммовые банки с мясными консервами, большой кусок масла, пачка сахару и галеты. Под галетами лежала записка:
«Милая Тася! Шамайте на здоровье. Ваш Александр Свинцов, помощник наводчика с ручного пулемета».
– Ах! – вскрикнула Тася. – Ну что же он не подождал меня!
Посылки стали прибывать довольно регулярно, раз в десять – двенадцать дней.
Обычно их приносил дворник или посыльный из «Астории». При каждой посылке обязательно было письмо.
С каждым разом письма становились все длиннее, Свинцов оказался красноречивым. Он писал о боях и о длинных звездных ночах, рассказывал содержание фильмов, вставлял стихи и намекал на свою любовь.
Тасю до слез трогала его заботливость. Ее сердило, что он не пишет номера своей полевой почты – и она не может ответить ему.
«Видно, его друг имеет на него сильное влияние», – думала она, встречая в Сашиных письмах остроты в бесшабашном стиле Аркадия Дзюбина и невольно смеясь над ними.
«А ведь тогда, – удивлялась она, – Саша был такой тихий, молчаливый…»
Она объясняла это его застенчивостью, и черта эта казалась ей в Саше необыкновенной, милой.
* * *
Так прошло больше месяца. Началась зима. Красная Армия перешла в наступление. Снова пришлось мне увидеть Аркадия и Сашу.
Как много переменилось за это время! Вместо травы на лугах лежал снег. Вместо осенних отступлений великое зимнее наступление. И только одно оставалось неизменным: ссора Аркадия и Саши. Казалось, в роте никто уже и не помнит о том, что они когда-то были друзьями.
К вечеру двенадцатого декабря мы вышибли немцев из деревни Ровное. На околице мы увидели трупики трех расстрелянных детей, двух мальчиков и одной девочки, лет десяти или одиннадцати. По случайности лицо девочки осталось нетронутым, по лбу ее разметались светлые волосики. Мы стояли вокруг мертвых детей и молчали. О чем было говорить?
Аркадий крикнул Галанину, который проходил вместе со Свинцовым:
– Эй, студент, ты как-то говорил, шё фрицы хорошие люди?
– Во-первых, я не говорил так, а во-вторых…
– Ступай сюда, Галанин, и посмотри, шё тут понаделали твои хорошие люди.
Они подошли. Саша долго молча смотрел на чистое лицо девочки, на худенькое полуголое тельце ее, изрешеченное пулями. Глаза его потемнели, а руки непроизвольно сжались в страшные кулаки. Он поднял голову и встретился взглядом с Аркадием.
У Аркадия в лице что-то дрогнуло. Казалось, недоставало малого, чтоб он бросился к Саше в объятия, – одного Сашиного слова или одного его движения. Но слово не было произнесено, движение не было сделано, лицо гиганта приняло упрямое и презрительное выражение. И бывшие друзья молча разошлись в разные стороны.
Раздатчики кликнули людей. Бойцы пошли ужинать. Предстоял ночной бой.
* * *
После этого дня Тася перестала получать посылки. Она очень волновалась. Ей приходила в голову грустная мысль, что Саша полюбил другую девушку. Это так легко, ведь он видел Тасю только один раз и она почти не говорила с ним. А потом ей приходило в голову, что он убит, и она плакала и перечитывала его письма. И вдруг она встретила его.
Саша слонялся по задам Гостиного двора, со скучающим видом рассматривая витрины, которые остались не зашитыми в песок и дерево.
– Саша! – крикнула она, повисла на его руке и заплакала.
Гигант с удивлением посмотрел на Тасю. Он не сразу узнал ее – так сильно она похудела.
– Тася… – наконец прошептал он и покраснел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Такова была эта маленькая, но по времени одна из первых с нашей стороны операция на окружение. Оказалось, что немцы бегут, увидев себя окруженными. Оказалось, что они подвержены панике. И сдаются в плен, особенно когда их отрывают от техники, словно они не люди, а не более чем часть, и притом не самая главная, своих многочисленных танков и мотоциклов.
Отряд Масальского шел по тылам. Он разгромил несколько штабов, захватил и уничтожил много пушек, пулеметов и другого оружия и имущества. Он двигался по большой дуге, конец которой упирался в высоту Огурец.
Но так увлекательно было громить фашистов в самой гуще их расположения, что отряд сильно задержался против того времени, в которое ему было назначено выйти к высоте.
В составе отряда были два тяжелых танка «КВ». На броне одного из них устроился Аркадий. Эта удалая, дерзкая операция была ему по душе. Он действовал у пулемета один. Четвертакова он прогнал от себя, придравшись к тому, что тот легко ранен в плечо. К чести Четвертакова надо сказать, что он хотел остаться в строю.
– Иди, иди, – сказал Аркадий, – иди на медпункт зализывай рану. Чем такой второй номер, как ты, так лучше совсем без него. Вообще от вторых номеров у меня одно только горе.
Между тем отряд Рудого бился на высоте. Он поре, дел. Немцы теснили его отовсюду. Убит был санитар Гладышев, упросивший лейтенанта взять его с собой. Пали старые бойцы Толстов и Оловянников. Осколком снаряда снесло голову Окулите. С пулеметом управлялся один Свинцов. А Масальский со своим отрядом все не приходил.
Вскоре замолк последний пулемет. Рудой подумал, что произошла задержка и Свинцов не может справиться. Подхватив здоровой рукой раненую, лейтенант пополз к пулемету.
Саша повернул голову и сказал:
– Патроны-то все, товарищ лейтенант.
– Возьмите у бойцов из подсумков.
– Все уже взято.
– Что ж, будем отбиваться гранатами, – сказал Рудой.
И на головы подползавших немцев посыпались гранаты. Гитлеровцы отхлынули.
«Скоро можно будет стрелять из нагана, – подумал лейтенант, – да, из нагана… в себя…»
Они находились на самой вершине холма. Холм был гранитный, множество валунов и камней валялось на нем. Лейтенант взял увесистый камень и, сильно размахнувшись, швырнул его в группу нападавших. Оттуда раздался крик.
Бойцы подхватили камни и начали отбиваться ими. Саша выворачивал огромные мшистые валуны и обрушивал их вниз. Это было, как обвал. Гитлеровцы снова отхлынули.
Так держалась эта горстка бойцов, пока не подоспел наконец Масальский со своим отрядом и двумя танками. Немцы побежали.
И по всему Ленинградскому фронту в этот день они либо отступали, либо не сумели продвинуться вперед. Город был спасен. Никогда больше фашисты не смогли повторить удар такой силы. Они зарылись в землю вокруг Ленинграда и перешли к позиционной войне.
9
Не сумев взять Ленинград силой, фон Лееб задумал взять его измором.
Немцы продолжали бомбить город. Когда бомба падала в Неву, мальчуганы бросались в холодную воду и вылавливали оглушенную рыбу.
Хлебный паек был уменьшен до 125 граммов в день. Воробей считался лакомством. Но никто не роптал.
Играли театры. Ходили трамваи. Композитор Шостакович, вернувшись с дежурства на крыше, писал свою «Седьмую симфонию» – о героизме рядовых людей Ленинграда. Когда завывали гудки воздушной тревоги, он ставил среди нот буквы «В. Т.», надевал каску и шел на пост.
Тася похудела еще больше. В глазах ее появилась томность, свойственная голодающим. Однажды, вернувшись домой, она нашла у себя сверток.
– Какой-то боец принес его, – сказали соседи.
В свертке оказались две килограммовые банки с мясными консервами, большой кусок масла, пачка сахару и галеты. Под галетами лежала записка:
«Милая Тася! Шамайте на здоровье. Ваш Александр Свинцов, помощник наводчика с ручного пулемета».
– Ах! – вскрикнула Тася. – Ну что же он не подождал меня!
Посылки стали прибывать довольно регулярно, раз в десять – двенадцать дней.
Обычно их приносил дворник или посыльный из «Астории». При каждой посылке обязательно было письмо.
С каждым разом письма становились все длиннее, Свинцов оказался красноречивым. Он писал о боях и о длинных звездных ночах, рассказывал содержание фильмов, вставлял стихи и намекал на свою любовь.
Тасю до слез трогала его заботливость. Ее сердило, что он не пишет номера своей полевой почты – и она не может ответить ему.
«Видно, его друг имеет на него сильное влияние», – думала она, встречая в Сашиных письмах остроты в бесшабашном стиле Аркадия Дзюбина и невольно смеясь над ними.
«А ведь тогда, – удивлялась она, – Саша был такой тихий, молчаливый…»
Она объясняла это его застенчивостью, и черта эта казалась ей в Саше необыкновенной, милой.
* * *
Так прошло больше месяца. Началась зима. Красная Армия перешла в наступление. Снова пришлось мне увидеть Аркадия и Сашу.
Как много переменилось за это время! Вместо травы на лугах лежал снег. Вместо осенних отступлений великое зимнее наступление. И только одно оставалось неизменным: ссора Аркадия и Саши. Казалось, в роте никто уже и не помнит о том, что они когда-то были друзьями.
К вечеру двенадцатого декабря мы вышибли немцев из деревни Ровное. На околице мы увидели трупики трех расстрелянных детей, двух мальчиков и одной девочки, лет десяти или одиннадцати. По случайности лицо девочки осталось нетронутым, по лбу ее разметались светлые волосики. Мы стояли вокруг мертвых детей и молчали. О чем было говорить?
Аркадий крикнул Галанину, который проходил вместе со Свинцовым:
– Эй, студент, ты как-то говорил, шё фрицы хорошие люди?
– Во-первых, я не говорил так, а во-вторых…
– Ступай сюда, Галанин, и посмотри, шё тут понаделали твои хорошие люди.
Они подошли. Саша долго молча смотрел на чистое лицо девочки, на худенькое полуголое тельце ее, изрешеченное пулями. Глаза его потемнели, а руки непроизвольно сжались в страшные кулаки. Он поднял голову и встретился взглядом с Аркадием.
У Аркадия в лице что-то дрогнуло. Казалось, недоставало малого, чтоб он бросился к Саше в объятия, – одного Сашиного слова или одного его движения. Но слово не было произнесено, движение не было сделано, лицо гиганта приняло упрямое и презрительное выражение. И бывшие друзья молча разошлись в разные стороны.
Раздатчики кликнули людей. Бойцы пошли ужинать. Предстоял ночной бой.
* * *
После этого дня Тася перестала получать посылки. Она очень волновалась. Ей приходила в голову грустная мысль, что Саша полюбил другую девушку. Это так легко, ведь он видел Тасю только один раз и она почти не говорила с ним. А потом ей приходило в голову, что он убит, и она плакала и перечитывала его письма. И вдруг она встретила его.
Саша слонялся по задам Гостиного двора, со скучающим видом рассматривая витрины, которые остались не зашитыми в песок и дерево.
– Саша! – крикнула она, повисла на его руке и заплакала.
Гигант с удивлением посмотрел на Тасю. Он не сразу узнал ее – так сильно она похудела.
– Тася… – наконец прошептал он и покраснел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16