Плотник покачал головой и вернулся к своей доске. Снова раздался добрый визг рубанка и полетели на землю опрятные сосновые стружки, иногда с янтарными слезками смолы.
Собрание затянулось. Пошел дождик. В пылу споров никто не обратил на него внимания. Нарбутас с жадностью вдыхал влажный воздух. Дальние холмы на горизонте, такие явственные в солнечный день, сейчас едва видны были сквозь дымку тумана.
Слижюс перестал сдерживаться. Он обрушился на кузнецов:
– У вас в кузне определенно отсталые настроения. Об этом надо прямо сказать. Именно вы, кузнецы, давно должны были драться за срочный пуск кузни, а не ждать, пока приедет высокое начальство, и хныкать ему в жилетку. Дожили до того, что наш лучший кузнец Нарбутас бахвалился огульным выполнением плана по количеству. Мало того, он берет на себя в присутствии министра явно невыполнимое обязательство. Недостойно это тебя, Антанас! Что, ты со мной не согласен?
– Я скажу, – спокойно ответил Нарбутас.
– Копытов занимается, понимаешь, фантазиями о каких-то будущих заводах, – продолжал Слижюс, – а того, что под носом, не видит. Так, как, Саша. А Зайончковский договорился до того, что требует снижения плана. Стыд!
– Ты меня не понял, товарищ Слижюс, – сказал Стефан, с глубокой укоризной глядя на Слижюса, – я хотел только сказать, что некоторые работы, ну, например, штучные или там малосерийные, все ж таки выгоднее делать на токарном станке, чем штамповать в кузне. Верно ведь?
Дождь усилился. Кто-то крикнул ее смехом:
– Холодный душ сейчас не помешает! Люди стали расходиться.
– Стойте! – крикнул Нарбутас.
В голосе его была такая властность, что все остановились. Он стоял, опершись кулаками о стел, маленький, быстроглазый, все еще стройный по-юношески. Убедившись, что люди готовы слушать его, он сказал:
– Слижюс прав. Кроет нас за дело. Что это такое в самом деле? Половину своего металла мы ухаем в лом! А в это время валяется под дождем миллионное оборудование для новой кузни. Довольно разговорчиков, товарищи! Давайте всем заводом двигать стройку. А заводилами будем мы, кузнецы. Надо нажать на все кнопки, в Москву написать, поднять шум в министерстве, пробрать в газете! Сделаем, одним словом! А если Антанас Нарбутас говорит: «Сделаем!» – то так оно и будет!
Люди захлопали. Нарбутас не сдержал довольной улыбки. Его по-детски тешили внешние приметы успеха.
Ему захотелось продолжать свою речь, вызывать новые аплодисменты, но Зайончковский посмотрел на часы, сделал озабоченное лицо и крикнул:
– Вторая смена, пора в кузню!
В кузне Нарбутас сразу принялся за работу над лопаткой. Она была совсем небольшая, вся трудность заключалась в ее причудливом изгибе. Воодушевленный похвалами, Нарбутас был в тот день сверх обычного деятелен, радостно подвижен, удачлив в работе. Лопатка давалась ему легко.
А незадолго до обеденного перерыва, расплющив тяжким, как обвал, ударом раскаленный стальной брус, старый кузнец вдруг вскрикнул, схватился за грудь и упал.
Его отвезли в больницу.
Там он пролежал пластом двадцать девять дней.
Когда он вышел из больницы, с каштанов падали листья и ветер гнал вдоль обочин их желтые шуршащие потоки.
Нарбутас поплотнее запахнул пальто и пошел против ветра, словно бодая его своей упрямой, по-бычьи на* клоненной головой.
В тот же день друзья собрались у Нарбутаса.
Он жил в гористой части города. Отсюда хорошо видны были далекие заречные холмы. Лесистые склоны нежно багровели под заходящим солнцем. Ветер унялся, спускались тихие смугло-золотые сумерки. В раскрытые окна заплывали паутинки, и даже здесь, в комнате, чувствовалась пронзительно сладкая прель осени.
Нарбутас оглушительно острил, рассказывал невероятные байки о больнице, чрезмерно часто наливал пиво. Да и другие были шумливы. Но в этом веселье было что-то напряженное: шутки натянуты, смех преувеличенно громок. Казалось, гости знают какую-то горькую правду, о которой они избегают говорить.
Один Губерт чувствовал себя безмятежно. Он был впервые у Нарбутаса и считал это большой честью для себя. С почтительным восторгом юноша созерцал обиталище своего божества: диковинную палку-топорик, привезенную кузнецом из поездки в Ужгород, знаменитый бюст Гоголя-Виткуса, маленькую чугунную модель наковальни, некогда отлитую искусными руками Нарбутаса, боксерские перчатки, пылившиеся в углу, и всякую другую любопытную всячину, накопившуюся за долгую жизнь кузнеца.
Губерт удивился обилию книг – целых два шкафчика и еще этажерка. Такую библиотеку, по мнению юноши, можно было встретить только у ученого. По живости своего характера старый кузнец интересовался всем на свете – от истории античного Рима до способов приготовления домашнего кваса. Книги были расставлены по отделам, а внутри отделов – по алфавиту. Нарбутас любил порядок во всем.
Слнжюс меж тем говорил с несколько неестественным оживлением:
– Смотрю я на эту фотографию, Антанас, и берет меня удивление. Лет тридцать тому, а? Гляньте, мужчины, человек как будто сегодня снимался.
Все подхватили с вялым воодушевлением:
– Как вылитый!
– Чтоб тебя разорвало, Антанас, почему ты не стареешь?
– Даже волос, смотри, не поседел…
Губерт взглянул на старого кузнеца. Седины-то у него, положим, вдоволь. Но дело не в этом. И даже не в тел, что на лице его обозначились какие-то отвислости, вмятины, оползни, вроде как на этом старом, прохудившемся чемодане, что валяется в углу. Нет, другое поражает: Нарбутас работает под когдатошнего себя, Но как ни ярится он, как ни сверкает глазами, гудит, машет рукой, а того Нарбутаса все же полностью не получается. Что-то взвинченное, жалкое в этих усилиях остаться самим собой…
Встретившись глазами с кузнецом, Губерт поспешно отвернулся. По лицу Нарбутаса нельзя было понять, заметил ли он сострадание в глазах своего подручного.
Старик забарабанил пальцем по столу и сказал хмуро:
– Ну, а ты, Губерт, за это время не разболтался? Смотри, завтра начнем с тобой наворачивать по-старому.
Губерт радостно воскликнул:
– Значит, вы все-таки придете в кузню, дядя Антанас?
Нарбутас взвихрился:
– То есть как это «все-таки»?!
Он подозрительно оглядел товарищей.
Губерт испуганно залепетал:
– Да нет… Я думал…
– Что ты думал? – грозно гудел Нарбутас, до красноты наливаясь гневом.
Он срывал на юноше раздражение за весь этот нескладный вечер.
– Что ты привязался к парню? – вступился Зайончковский. – Парень думал, что ты не вернешься в кузню. Что ж тут такого?…
Прежде чем рассвирепевший кузнец успел ответить, в разговор стремительно вломился Слижюс:
– Это кто такой «не вернется»? Как даже думать так можно! Кто ж отпустит с производства нашего лучшего кузнеца? Мы его поставим на техконтроль, и он там покажет такой класс!
На техконтроль?! Губерт подумал, что он ослышался. В наступившей тишине раздался негромкий голос Нарбутаса:
– Что, и приказ уже подписан?
– Ты за приказ не беспокойся, – сказал Копытов уверенно, – главное, утрясли мы все с дирекцией.
Нарбутас все тем же голосом, таким непривычно кротким, что Губерту сделалось страшно, продолжал:
– Может, дирекция меня еще отхожие места чистить поставит? Дерьмо выносить за вами?
Он вскочил, опрокидывая стул, и заорал яростно:
– На техконтроль!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18