Но почему-то вот мы женимся... Мне двадцать два года. Вместе учимся в музыкальном училище, у нас все вместе. Не помню уже, как это произошло, вот этот миг пропустила, но я полюбила мужское тело, когда оно тебе принадлежит... В тот момент я даже не знаю... я воспринимаю это значительней, чем одного человека, какое-то космическое явление... Отрываешься от земли, куда-то уходишь... Попытка ухода... (Неожиданно засмеялась). Я люблю любовь... Это была прекрасная история. Она могла продолжаться без конца и могла в полчаса кончиться. Вот... Я ушла. Ушла сама. Он меня умолял остаться. Почему-то я решила, что я уйду. Я так устала от него... Боже, как я от него устала... Уже беременна, у меня пузо... Зачем он? Трахались, потом ругались, потом я плакала, потом опять трахались. Если бы родился ребенок... Наверное, надо было подождать. Но вот я помню, что вышла из дому, закрыла дверь и вдруг почувствовала радость, что я сейчас уйду. Уйду насовсем. Уехала к маме, она жила здесь, в Москве, он примчался ночью и был совершенно сбит с толку: беременная, почему-то все время недовольная, что-то ей еще нужно. Ну, что еще? И я перевернула эту страницу... Была очень рада, что он у меня был, и очень рада, что его больше нету. Моя жизнь - всегда копилка. Было - и кончилось, было - и кончилось... Перевернула страницу... (И опять засмеялась).
Ой, я так красиво родила Аньку, мне так это понравилось. Во-первых, воды у меня отошли - я ходила по многу километров, и где-то на каком-то километре в лесу у меня отошли воды. Вообще-то плохо понимала - ну, что же, мне сейчас уже собираться в больницу? Подождала до вечера. Мороз был страшный - сорок градусов. Все-таки решила пойти. Врач посмотрела: "Будешь два дня рожать". Звоню домой: "Мама, принеси мне шоколад. Буду долго лежать". Перед утренним обходом забежала медсестра: "Слушай, у тебя уже головка торчит. Надо в кресло". Идти неудобно... Как будто мне там засунули мячик... "Скорее. Скорее! - кричит медсестра. - Позовите врача". У меня живот вот такой, все загораживал, тут смотрю - он вот... падает и там, значит, заорало... Забулькало чего-то, закрякало... Мне говорят: "Вот-вот. Сейчас-сейчас. И показывают: "Девочка у тебя." Взвесили - четыре килограмма. "Слушайте, ни одного разрыва. Пожалела маму." Ой, когда ее назавтра принесли... Глаза - одни зрачки, черные, плавают и больше ничего не вижу...
У меня началась новая, совсем другая жизнь. Мне понравилось, как я стала выглядеть. В общем-то... Вот я стала красивее сразу... Анька тут же заняла свое место, я очень любила ее, но вот как-то она не была у меня абсолютно связана с мужчинами. Кто-то ее сделал... Зачал... Да, нет! С неба... И она росла такая же самостоятельная. Научилась говорить, у нее спрашивают:
- Анечка, у тебя папы нет?
- У меня вместо папы бабуля.
- А собаки у тебя нет?
- У меня вместо собаки хомячок.
Мы с ней вдвоем вот такие... Я всю жизнь боялась, чтобы я была не я. Даже, когда лечили зуб, просила: "Не делайте укол. Не обезболивайте." Мои чувства - это мои чувства, хорошие, больные, не отключайте меня от меня. Мы с Анькой нравились друг другу. И вот такие мы встретили его... Глеба...
Если бы он не был он, я бы никогда еще раз не вышла замуж. У меня все было: ребенок, работа, свобода. Вдруг он... нелепый, почти слепой, с одышкой... Впустить в свой мир человека с таким тяжелым грузом прошлого двенадцать лет сталинских лагерей, забрали мальчишкой, шестнадцать лет... С грузом того знания... разницы... Это же, собственно, не свобода, я бы сказала. Что это? Зачем? Признаться, что я только жалела? Нет. Это тоже была любовь. Это была именно любовь. (Говорит больше для себя, чем для меня). Уже семь лет без него... И мне даже жалко, что он меня такую, как я сейчас, не знал. Теперь я больше понимаю его, я до него доросла, уже без него. Вот... То, что я рассказываю... я опять боюсь... я боюсь, что я буду не я... Иногда страшно... Как в море... В море я любила заплывать далеко-далеко, пока однажды не испугалась - я одна, там глубина, и я не знаю, что там...
(Пьем чай. Говорим о другом. Также неожиданно, как и кончились, воспоминания, продолжаются.)
Ой, эти пляжные романы... Не надолго. Коротенько. Такая маленькая модель жизни. Можно красиво начать, и можно красиво уйти, то, что у нас не получается в жизни, то, чего бы мы хотели. Поэтому мы так любим куда-то поехать. Вот... У меня две косички, платье в синий горошек, купленное за день до отъезда в "Детском мире". Море... Заплываю далеко далеко, больше всего на свете я люблю плавать. С утра делаю зарядку под белой акацией... Идет мужчина, мужчина и все, очень обычной внешности, немолодой, увидел меня, почему-то обрадовался. Стоит и смотрит.
- Хотите, я вечером вам стихи почитаю?
- Может быть, а сейчас я уплыву далеко-далеко.
- А я буду вас ждать.
Стихи читал плохо, все время поправлял очки. Но был трогателен... Я поняла... Я поняла, что он чувствует... Вот эти движения, эти очки, вот эта взволнованность. Но совершенно не помню, что он читал, и почему это должно быть таким значительным. Чувства - это какие-то отдельные существа страдание, любовь, нежность... Они живут сами по себе, мы их чувствуем, но не видим. Ты вдруг становишься частью чужой жизни, еще ничего об этом не подозревая. Все происходит с тобой и без тебя... Одновременно... "Я так тебя, ждал" - встречает он меня на следующее утро. И говорит это таким голосом, что я почему-то в этот момент ему верю, хотя совсем не была готова. Даже наоборот. Но что-то меняется вокруг, не уловлю что, каким образом. Мне стало спокойно за то, что со мной будет, это еще не любовь, а просто я услышала... Вот такое ощущение... Что вдруг получила чего-то много-много. Человек услышал человека. Достучался. Уплываю далеко-далеко... Возвращаюсь. Ждет. Опять говорит: "У нас с тобой все будет хорошо". И почему-то я опять в это верю... Вот... Каждый день он встречал меня у моря... Пьем шампанское: "Это красное шампанское, но по цене нормального шампанского". Фраза мне нравится. (Смеется). Жарит яичницу: "У меня с этими яичницами интересное дело. Я их покупаю десятками, жарю парами, и всегда остается одно яйцо". Какие-то такие милые вещи...
Все смотрят на нас и спрашивают: "Это твой дедушка? Это твой папа?". Я вот в таком коротком платье... Мне двадцать восемь лет... Это потом он стал красивый. Со мной. Почему я? Я была в отчаянии все время. Служить. Другого пути нет. Или лучше не начинать. Русская женщина готова страдать - а что же ей еще делать? Мы привыкли к нашим мужчинам, нескладным, несчастным, такой был у моей бабушки, у моей мамы. Мы другого не ждем, нам это передается. А фантазерки мы жуткие...
- Я тебя вспоминал.
- А как ты меня вспоминал?
- Мне хотелось, чтобы мы с тобою куда-то шли.
Далеко-далеко.
Взявшись за руки. И ничего мне не нужно, а чтобы я чувствовал - ты рядом. Вот нежность такая у меня к тебе - просто смотреть и идти рядом.
Мы провели с ним счастливые часы, абсолютно детские. Хорошие люди всегда дети. Инфантильные. Беспомощные. Их надо защищать.
- Может, уедем с тобой на какой-нибудь остров, там будем лежать на
песке...
Это мое... А как вообще должно быть, я не знаю. С этим так, с другим иначе. Ну, как должно быть? Кто это измерит? И где эти весы... Этот... Вся русская культура построена на том, что несчастье - лучшие университеты, мы в этом выросли. А хочется счастья... Ночью просыпаюсь: что я делаю? Вот... Мне было не по себе, и я от этого напряжения.
1 2 3 4 5 6
Ой, я так красиво родила Аньку, мне так это понравилось. Во-первых, воды у меня отошли - я ходила по многу километров, и где-то на каком-то километре в лесу у меня отошли воды. Вообще-то плохо понимала - ну, что же, мне сейчас уже собираться в больницу? Подождала до вечера. Мороз был страшный - сорок градусов. Все-таки решила пойти. Врач посмотрела: "Будешь два дня рожать". Звоню домой: "Мама, принеси мне шоколад. Буду долго лежать". Перед утренним обходом забежала медсестра: "Слушай, у тебя уже головка торчит. Надо в кресло". Идти неудобно... Как будто мне там засунули мячик... "Скорее. Скорее! - кричит медсестра. - Позовите врача". У меня живот вот такой, все загораживал, тут смотрю - он вот... падает и там, значит, заорало... Забулькало чего-то, закрякало... Мне говорят: "Вот-вот. Сейчас-сейчас. И показывают: "Девочка у тебя." Взвесили - четыре килограмма. "Слушайте, ни одного разрыва. Пожалела маму." Ой, когда ее назавтра принесли... Глаза - одни зрачки, черные, плавают и больше ничего не вижу...
У меня началась новая, совсем другая жизнь. Мне понравилось, как я стала выглядеть. В общем-то... Вот я стала красивее сразу... Анька тут же заняла свое место, я очень любила ее, но вот как-то она не была у меня абсолютно связана с мужчинами. Кто-то ее сделал... Зачал... Да, нет! С неба... И она росла такая же самостоятельная. Научилась говорить, у нее спрашивают:
- Анечка, у тебя папы нет?
- У меня вместо папы бабуля.
- А собаки у тебя нет?
- У меня вместо собаки хомячок.
Мы с ней вдвоем вот такие... Я всю жизнь боялась, чтобы я была не я. Даже, когда лечили зуб, просила: "Не делайте укол. Не обезболивайте." Мои чувства - это мои чувства, хорошие, больные, не отключайте меня от меня. Мы с Анькой нравились друг другу. И вот такие мы встретили его... Глеба...
Если бы он не был он, я бы никогда еще раз не вышла замуж. У меня все было: ребенок, работа, свобода. Вдруг он... нелепый, почти слепой, с одышкой... Впустить в свой мир человека с таким тяжелым грузом прошлого двенадцать лет сталинских лагерей, забрали мальчишкой, шестнадцать лет... С грузом того знания... разницы... Это же, собственно, не свобода, я бы сказала. Что это? Зачем? Признаться, что я только жалела? Нет. Это тоже была любовь. Это была именно любовь. (Говорит больше для себя, чем для меня). Уже семь лет без него... И мне даже жалко, что он меня такую, как я сейчас, не знал. Теперь я больше понимаю его, я до него доросла, уже без него. Вот... То, что я рассказываю... я опять боюсь... я боюсь, что я буду не я... Иногда страшно... Как в море... В море я любила заплывать далеко-далеко, пока однажды не испугалась - я одна, там глубина, и я не знаю, что там...
(Пьем чай. Говорим о другом. Также неожиданно, как и кончились, воспоминания, продолжаются.)
Ой, эти пляжные романы... Не надолго. Коротенько. Такая маленькая модель жизни. Можно красиво начать, и можно красиво уйти, то, что у нас не получается в жизни, то, чего бы мы хотели. Поэтому мы так любим куда-то поехать. Вот... У меня две косички, платье в синий горошек, купленное за день до отъезда в "Детском мире". Море... Заплываю далеко далеко, больше всего на свете я люблю плавать. С утра делаю зарядку под белой акацией... Идет мужчина, мужчина и все, очень обычной внешности, немолодой, увидел меня, почему-то обрадовался. Стоит и смотрит.
- Хотите, я вечером вам стихи почитаю?
- Может быть, а сейчас я уплыву далеко-далеко.
- А я буду вас ждать.
Стихи читал плохо, все время поправлял очки. Но был трогателен... Я поняла... Я поняла, что он чувствует... Вот эти движения, эти очки, вот эта взволнованность. Но совершенно не помню, что он читал, и почему это должно быть таким значительным. Чувства - это какие-то отдельные существа страдание, любовь, нежность... Они живут сами по себе, мы их чувствуем, но не видим. Ты вдруг становишься частью чужой жизни, еще ничего об этом не подозревая. Все происходит с тобой и без тебя... Одновременно... "Я так тебя, ждал" - встречает он меня на следующее утро. И говорит это таким голосом, что я почему-то в этот момент ему верю, хотя совсем не была готова. Даже наоборот. Но что-то меняется вокруг, не уловлю что, каким образом. Мне стало спокойно за то, что со мной будет, это еще не любовь, а просто я услышала... Вот такое ощущение... Что вдруг получила чего-то много-много. Человек услышал человека. Достучался. Уплываю далеко-далеко... Возвращаюсь. Ждет. Опять говорит: "У нас с тобой все будет хорошо". И почему-то я опять в это верю... Вот... Каждый день он встречал меня у моря... Пьем шампанское: "Это красное шампанское, но по цене нормального шампанского". Фраза мне нравится. (Смеется). Жарит яичницу: "У меня с этими яичницами интересное дело. Я их покупаю десятками, жарю парами, и всегда остается одно яйцо". Какие-то такие милые вещи...
Все смотрят на нас и спрашивают: "Это твой дедушка? Это твой папа?". Я вот в таком коротком платье... Мне двадцать восемь лет... Это потом он стал красивый. Со мной. Почему я? Я была в отчаянии все время. Служить. Другого пути нет. Или лучше не начинать. Русская женщина готова страдать - а что же ей еще делать? Мы привыкли к нашим мужчинам, нескладным, несчастным, такой был у моей бабушки, у моей мамы. Мы другого не ждем, нам это передается. А фантазерки мы жуткие...
- Я тебя вспоминал.
- А как ты меня вспоминал?
- Мне хотелось, чтобы мы с тобою куда-то шли.
Далеко-далеко.
Взявшись за руки. И ничего мне не нужно, а чтобы я чувствовал - ты рядом. Вот нежность такая у меня к тебе - просто смотреть и идти рядом.
Мы провели с ним счастливые часы, абсолютно детские. Хорошие люди всегда дети. Инфантильные. Беспомощные. Их надо защищать.
- Может, уедем с тобой на какой-нибудь остров, там будем лежать на
песке...
Это мое... А как вообще должно быть, я не знаю. С этим так, с другим иначе. Ну, как должно быть? Кто это измерит? И где эти весы... Этот... Вся русская культура построена на том, что несчастье - лучшие университеты, мы в этом выросли. А хочется счастья... Ночью просыпаюсь: что я делаю? Вот... Мне было не по себе, и я от этого напряжения.
1 2 3 4 5 6