Почему мы ничему не учимся? Почему, как только где малейшее напряжение, так сразу: а ты кто такой? Почему, как очередь – все равно за чем, – так сразу: а вы здесь не стояли? Как же мы до сих пор не поняли, что жестокость и злоба – это наркотики, к ним привыкают, человек уже не может без врагов, все равно каких, – хоть соседка, хоть теща, хоть сослуживец – лишь бы: ах так, тогда я тебе… Ужас, ужас… В большом, в малом, все равно… И я не знаю, как это лечить… (Встает, забирает коробку, хочет уйти; лента развязывается, он пытается завязать ее, но руки дрожат, и у него это плохо получается.)
Тягостное молчание.
Аня. Я вот думаю иногда… А как мы выглядим оттуда? Ну, если действительно есть еще где-то… И все эти тарелки… Ну зачем-то же они прилетают. Наверное, поглядеть – какие мы. И я вот, когда не спится и мысли всякие… как бы их глазами, или что там у них вместо глаз… Небось странно мы выглядим. Вроде бы решили изменить свою жизнь. Чтоб все честно и по справедливости и чтоб всем хорошо было. Вроде бы и движемся все время куда-то, все вбок больше, в сторону, а вперед ни-ни… Хотя под марши, и все в ногу, и командиры впереди… И – подтянись, запевай, не отставай… Все вроде как положено, но – кругами. Который год уж. Вроде бы – вперед, и устаем, и ноги сбиты, а глядишь, цель все дальше… Вот интересно, что они про нас думают?…
Шухов. Слушайте, ну вы что, правда, на панихиду что ли пришли? Все же юбилей у человека. Так давайте же веселиться и танцевать. (Подходит к столику, ставит кассету в магнитофон.) Поскольку я веселюсь, вы танцуйте. (Включает магнитофон, звучит «Танго соловья».) О, ну ты подумай… А я был уверен, его уж стерли давно. (Ане.) Любимое танго юности. да выпускном вечере под него охмурял свою будущую жену… Тридцать три года назад. С ума сойти… (Орешкину.) Пригласи ее.
Орешкин. Я уже натанцевался у вас тут перед всеми. Хватит.
Шухов. Ну, в мою честь. Юбилейное танго. Уважь юбиляра.
Орешкин. Оставьте.
Шухов. Ну я прошу тебя…
Орешкин отворачивается.
(Смотрит на Орешкина, пожимает плечами.) Ну что ж, самому придется. (Церемонно приглашает Аню.)
Аня. Мне нельзя, я на работе.
Шухов. Я же сказал, ты у меня на работе. (Обнял Аню, ведет в танце.)
Аня вырвалась, отошла к столику, поправляет сбившуюся прическу.
Детка, в чем дело? Юбиляр хочет танцевать. Всенародный праздник… Ну как знаешь. (Берет стул, напевая, танцует с ним.)
Аня и Орешкин смотрят на Шухова.
(Опускает стул, садится на него верхом, переводит дух.) Все, как тогда, как тридцать три года назад. То же танго. И меня тоже бортанули… Но ей я отомстил – я на ней женился. (Ане.) А тебе – чем? На чай не оставить? Так тут столько всего осталось – на кофе и какао хватит. (Орешкину.) Слушай, а ты помнишь свой выпускной вечер?… И танцы. И клятвы. И мечты – стать кем-то таким… Ты скажи, только честно, ты что, уже тогда мечтал потрошить всех нас? А? Небось ведь нет? Небось мечтал – знаменитый хирург, золотые руки, восторженный шепот при обходах: Пирогов идет, Пирогов… Или как тебя там?… Ну, не мог же ты в самом деле мечтать об очереди покойников, которые ждут тебя в морге. (После паузы.) А ты думаешь, я хотел вот так?… Чтоб мне вслед только что не плевали. Может, если б послушал тогда жену и пошел бы себе спокойно преподавать свою химию… Может, тогда сегодня сидели бы здесь не вы, а совсем другие люди? А? Как вам такой поворот сюжета? Вас вообще не было бы в этом пространстве… Совсем другие. Чуть-чуть в сторону… И сидели бы сейчас здесь мои ученики… а не мои… Нет, возможно, среди них оказался бы и прозектор, и главный инженер, почему бы нет? Но они пришли бы не потому что… А потому что… И она (кивает на Аню) сбилась бы с ног, и музыканты взмокли бы, и юбиляр плакал бы от умиления, вспоминая пройденный путь… И не думал бы о послезавтрашнем утре, когда надо снова идти на работу, где… Ведь всего – чуть-чуть в сторону… Тогда, в самом начале. А, потрошитесь?…
Вдруг оборвалась музыка – это порвалась лента. В тишине слышно, как бьется она в магнитофоне. Все смотрят на магнитофон, но никто не шевелится.

1 2 3 4 5