Не приму тельца из дома твоего, ни козлов из стад твоих. [: ] Если бы Я взалкал, то не сказал бы тебе; ибо Моя вселенная и все, что наполняет ее. Ем ли я мясо волов и пью ли кровь козлов? Принеси в жертву Богу хвалу, и воздай Всевышнему обеты твои и призови Меня в день [скорби]; Я избавлю тебя от мучения и ты прославишь Меня" [(Псалмы, XLIX, 7, 9 и 12–15)]. Жертвы сердца, а не животного алчет Господь, и ею укрепляется, и если находят первую, то не приступают к розыскам второй, а если не находят первой, то вторая Ему излишня, поскольку я говорю об оправдании души, а не об обрезании [как] о законом установленных карах, относительно которых утверждают, однако, что с их помощью прощаются вам прегрешения.
Конечно, Ваш закон, который воздает только за заслуги в этой жизни по исполнении или преступлении его, и здесь он воздает только за то и другое, он все приспосабливает к этой плотской жизни так, что ничему относящемуся к душе, чистому или нечистому, он не придает никакого значения, нечистоту души, и Он не сопоставляет никакие очищения с нечистотой душ, которые мы и называем собственно прегрешениями. Потому он называет чистыми или нечистыми как пищу, так и людей, кровати, скамьи, так и всю домашнюю утварь, даже одежду и множество других неодушевленных [вещей]. Если ты сопричисляешь нечистоту людей, очищение от которой предпринимается, к [нечистоте] тех, которые опозорены грехами, то уж не думаешь ли ты, что и женщина, которой Закон вменил после родов очистительную жертву, согрешила тем одним, что родила? Как не думаете ли вы, что скорее проклята была бы та, которая не оставила бы потомства Израилю? В чем состоит [грех], я спрашиваю, мужа, который страдает от извержения семени? Которого, однако, Закон осуждает за это как столь мерзкого, что кровать, на которой он спал, рассматривается нечистой, также как и [скамьи], на которых он сидел. Даже глиняный сосуд, которого он касался, должен быть разбит, деревянная же посуда отмыта. Если какой-то другой человек касался его постели или сидел там, где сидел он, должен омыть одежды свои и даже омытый водой, он будет нечистым до вечера [(Левит, XV и далее)]. Женщина также, когда она естественно страдает по случаю регул, считается нечистой из-за этого истечения, потому что это оскверняет [постель], где она спит, и [стул], на котором она сидит, и потому что она оскверняет любую другую своим касанием, – то же было сказано и в отношении мужа, страдающего от извержения семени. Скажи, пожалуйста, ради спокойствия души, каким образом прикосновение к чьей-то постели может кого-то осквернить? Что же это такое, спрашиваю, эти нечистоты, или поллюции? Несомненно, они – того же [рода], что и пища, и как вам нужно избегать ее есть, так [избегать] и касаться, ибо то, чего нельзя есть, нечисто, или осквернено так, что нельзя касаться; и кто касается этого, даже если делают это из принуждения или по неведению, рассматриваются также, как нечистые, тогда как при сердечности беседы их нужно избегать вплоть до предстоящего окончания очищения. Но если обнаруживаются такие грехи, как убийство, неверность и тому подобное, то их скорее смертью карают, чем искупают жертвами; и лекарством очищения не лечат их от таких [скверн], от которых имело бы смысл спастись тем, кто это совершил.
Из этого [следует], как ты понимаешь, что такого рода очищения приспособлялись больше к некоей благопристойности нынешней жизни, чем к спасению души. И когда говорят, что прегрешения таких [людей] отпускаются, то и эти телесные, установленные за них кары, как известно, уменьшаются для тех, кого отлучают от общего верообщения. В самом деле, нужно ли понимать [выражение] "отпустить грехи" иначе, чем ослабить должную кару грешнику, будь она телесной или вечной? Так как обвинение совершается волею самой души, то через его сокрушенное сердце и истинное раскаяние с угрызением совести (verum poenitentiae compunctionem) [грех] тотчас отпускается, так что в дальнейшем человека за него не осуждают, ибо сказано: Я сказал: "Исповедую преступления мои" [(Псалмы, XXXI, 5)]. После покаяния грешник постановил для себя, что он сам себя затем обвиняет через исповедь, уже одним тем, что он лишает вину злой воли, благодаря которой он совершил проступок, его провинности отпускаются, его вечное наказание прощается, даже если и сохраняется – ради исправления он получает наказание временное, как о том в другом месте напоминает ваш пророк, говоря: Строго наказал меня Господь (castigans castigavit me Dominus), no смерти не предал (Псалмы, CXVII, 18).
В исследовании о спасении моей души, я думаю, что я не достаточно рассуждал о твоей либо моей вере. Но и при таком обсуждении предмета нашей беседы (nostra consultatio) я делаю вывод, что дело обстоит так, что ты не можешь на основании авторитета твоего закона, даже если ты считаешь, что он божественного происхождения, признать, что я должен подчиниться его бремени, подобно тому, как он предписывает нам примером своего Нова, будто необходимо добавить нечто к этому закону, или к этой моральной дисциплине (clisciplina morum), через которую передают наши пророки потомкам [все], что касается добродетелей, которых достаточно для блаженства. Остается теперь услышать мнение об этом присутствующего судьи, а поэтому мне остается передать труд [дальнейшего) нашего исследования Христианину.
АРБИТР.[Еврей и Философ] оба желают услышать мнение нашего судьи. Но более озабоченный желанием учиться, нежели судить, я отвечаю, что хотел бы сначала выслушать | все аргументы], чтобы быть настолько же точнее в рассуждении [сторон], насколько мудрее при слушании [дела], в соответствии с тем изречением величайшего из мудрецов, о чем выше я напоминал: Слушая, мудрец становится еще мудрее, а умный овладеет искусством кормчего (Притчи, I, 5). Все равно соглашаются равно с этим, воодушевленные желанием научить [меня] этому.
ФИЛОСОФ.Ну, а теперь, Христианин, я прошу тебя ответить на мои вопросы по условию нашего договора. Ведь его закон, поскольку он – позднейший, постольку должен быть более совершенным и лучшим [применительно] к воздаянию, и [покоиться] на более рациональном учении. Конечно, первые законы писались для народа напрасно, если к ним нужно было добавлять нечто для усовершенствования учения. Один из нас, таким образом, приступив во второй [книге] «Риторики» к внимательному рассмотрению вопроса о противоречивых законах, считает, [что сначала] нужно представить причину, [затем] нужно обдумать, какой данный закон древнее. «Ведь последний [из них], – говорит он, – самый весомый» [(М.Т. Ciceronis Inv. Rhet., II, 49)].
ХРИСТИАНИН. Я удивляюсь, что ты столь бесстыдно противоречишь тому, что исповедовал вначале. Ведь когда ты предположил, что благодаря своим изысканиям ты обнаружил, что евреи глупцы, а христиане безумцы, ты потом сказал, что стремился не к полемике, но способствовал раскрытию истины. На каком же основании ты теперь ожидаешь [услышать] истинное учение от тех, кого ты изначально считаешь глупцами? Не думаешь ли ты, после своих вопросов, что их безумие прекратится, лишь только они смогут удовлетворить твою [жажду] знания (eruditio). Конечно, если ты полагаешь, что христианская ветвь веры безумна, а ее сторонники безумцы, то смотри, ты, Философ, на тех великих греческих философов, – что необходимо оценить, – которые грубой и безыскусной проповедью простых мужей, то есть апостолов, все, обратившись [в их веру], стали безумцами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Конечно, Ваш закон, который воздает только за заслуги в этой жизни по исполнении или преступлении его, и здесь он воздает только за то и другое, он все приспосабливает к этой плотской жизни так, что ничему относящемуся к душе, чистому или нечистому, он не придает никакого значения, нечистоту души, и Он не сопоставляет никакие очищения с нечистотой душ, которые мы и называем собственно прегрешениями. Потому он называет чистыми или нечистыми как пищу, так и людей, кровати, скамьи, так и всю домашнюю утварь, даже одежду и множество других неодушевленных [вещей]. Если ты сопричисляешь нечистоту людей, очищение от которой предпринимается, к [нечистоте] тех, которые опозорены грехами, то уж не думаешь ли ты, что и женщина, которой Закон вменил после родов очистительную жертву, согрешила тем одним, что родила? Как не думаете ли вы, что скорее проклята была бы та, которая не оставила бы потомства Израилю? В чем состоит [грех], я спрашиваю, мужа, который страдает от извержения семени? Которого, однако, Закон осуждает за это как столь мерзкого, что кровать, на которой он спал, рассматривается нечистой, также как и [скамьи], на которых он сидел. Даже глиняный сосуд, которого он касался, должен быть разбит, деревянная же посуда отмыта. Если какой-то другой человек касался его постели или сидел там, где сидел он, должен омыть одежды свои и даже омытый водой, он будет нечистым до вечера [(Левит, XV и далее)]. Женщина также, когда она естественно страдает по случаю регул, считается нечистой из-за этого истечения, потому что это оскверняет [постель], где она спит, и [стул], на котором она сидит, и потому что она оскверняет любую другую своим касанием, – то же было сказано и в отношении мужа, страдающего от извержения семени. Скажи, пожалуйста, ради спокойствия души, каким образом прикосновение к чьей-то постели может кого-то осквернить? Что же это такое, спрашиваю, эти нечистоты, или поллюции? Несомненно, они – того же [рода], что и пища, и как вам нужно избегать ее есть, так [избегать] и касаться, ибо то, чего нельзя есть, нечисто, или осквернено так, что нельзя касаться; и кто касается этого, даже если делают это из принуждения или по неведению, рассматриваются также, как нечистые, тогда как при сердечности беседы их нужно избегать вплоть до предстоящего окончания очищения. Но если обнаруживаются такие грехи, как убийство, неверность и тому подобное, то их скорее смертью карают, чем искупают жертвами; и лекарством очищения не лечат их от таких [скверн], от которых имело бы смысл спастись тем, кто это совершил.
Из этого [следует], как ты понимаешь, что такого рода очищения приспособлялись больше к некоей благопристойности нынешней жизни, чем к спасению души. И когда говорят, что прегрешения таких [людей] отпускаются, то и эти телесные, установленные за них кары, как известно, уменьшаются для тех, кого отлучают от общего верообщения. В самом деле, нужно ли понимать [выражение] "отпустить грехи" иначе, чем ослабить должную кару грешнику, будь она телесной или вечной? Так как обвинение совершается волею самой души, то через его сокрушенное сердце и истинное раскаяние с угрызением совести (verum poenitentiae compunctionem) [грех] тотчас отпускается, так что в дальнейшем человека за него не осуждают, ибо сказано: Я сказал: "Исповедую преступления мои" [(Псалмы, XXXI, 5)]. После покаяния грешник постановил для себя, что он сам себя затем обвиняет через исповедь, уже одним тем, что он лишает вину злой воли, благодаря которой он совершил проступок, его провинности отпускаются, его вечное наказание прощается, даже если и сохраняется – ради исправления он получает наказание временное, как о том в другом месте напоминает ваш пророк, говоря: Строго наказал меня Господь (castigans castigavit me Dominus), no смерти не предал (Псалмы, CXVII, 18).
В исследовании о спасении моей души, я думаю, что я не достаточно рассуждал о твоей либо моей вере. Но и при таком обсуждении предмета нашей беседы (nostra consultatio) я делаю вывод, что дело обстоит так, что ты не можешь на основании авторитета твоего закона, даже если ты считаешь, что он божественного происхождения, признать, что я должен подчиниться его бремени, подобно тому, как он предписывает нам примером своего Нова, будто необходимо добавить нечто к этому закону, или к этой моральной дисциплине (clisciplina morum), через которую передают наши пророки потомкам [все], что касается добродетелей, которых достаточно для блаженства. Остается теперь услышать мнение об этом присутствующего судьи, а поэтому мне остается передать труд [дальнейшего) нашего исследования Христианину.
АРБИТР.[Еврей и Философ] оба желают услышать мнение нашего судьи. Но более озабоченный желанием учиться, нежели судить, я отвечаю, что хотел бы сначала выслушать | все аргументы], чтобы быть настолько же точнее в рассуждении [сторон], насколько мудрее при слушании [дела], в соответствии с тем изречением величайшего из мудрецов, о чем выше я напоминал: Слушая, мудрец становится еще мудрее, а умный овладеет искусством кормчего (Притчи, I, 5). Все равно соглашаются равно с этим, воодушевленные желанием научить [меня] этому.
ФИЛОСОФ.Ну, а теперь, Христианин, я прошу тебя ответить на мои вопросы по условию нашего договора. Ведь его закон, поскольку он – позднейший, постольку должен быть более совершенным и лучшим [применительно] к воздаянию, и [покоиться] на более рациональном учении. Конечно, первые законы писались для народа напрасно, если к ним нужно было добавлять нечто для усовершенствования учения. Один из нас, таким образом, приступив во второй [книге] «Риторики» к внимательному рассмотрению вопроса о противоречивых законах, считает, [что сначала] нужно представить причину, [затем] нужно обдумать, какой данный закон древнее. «Ведь последний [из них], – говорит он, – самый весомый» [(М.Т. Ciceronis Inv. Rhet., II, 49)].
ХРИСТИАНИН. Я удивляюсь, что ты столь бесстыдно противоречишь тому, что исповедовал вначале. Ведь когда ты предположил, что благодаря своим изысканиям ты обнаружил, что евреи глупцы, а христиане безумцы, ты потом сказал, что стремился не к полемике, но способствовал раскрытию истины. На каком же основании ты теперь ожидаешь [услышать] истинное учение от тех, кого ты изначально считаешь глупцами? Не думаешь ли ты, после своих вопросов, что их безумие прекратится, лишь только они смогут удовлетворить твою [жажду] знания (eruditio). Конечно, если ты полагаешь, что христианская ветвь веры безумна, а ее сторонники безумцы, то смотри, ты, Философ, на тех великих греческих философов, – что необходимо оценить, – которые грубой и безыскусной проповедью простых мужей, то есть апостолов, все, обратившись [в их веру], стали безумцами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33