Филип . Бедняга. Ведь то, что там теперь пьют, это самый настоящий яд. Совершенно теряешь рассудок.
Дороти . Но, Филип, тебе-то незачем быть таким. И тебе незачем ходить туда, еще пристрелят когда-нибудь. Ты мог бы заняться политикой или какими-нибудь военными делами, — вообще чем-нибудь достойным.
Филип . Не искушай меня. Не буди мое честолюбие.
Пауза.
Не рисуй мне радужных перспектив.
Дороти . А что это еще за выходка с плевательницей у Чикоте? Ты просто нарывался на скандал. Именно нарывался, все говорят.
Филип . А с кем скандал?
Дороти . Я не знаю с кем. Не все ли равно с кем. Ты вообще не должен скандалить.
Филип . Я тоже так думаю. Вероятно, и так долго ждать не придется.
Дороти . Зачем такой пессимизм, милый, сейчас, когда мы только начинаем нашу совместную жизнь.
Филип . Нашу… что?
Дороти . Нашу совместную жизнь. Филип, неужели тебе не хотелось бы поселиться в каком-нибудь местечке вроде Сен-Тропез16, — то есть вроде прежнего Сен-Тропез, — и жить там долго-долго мирной счастливой жизнью, — много гулять, и купаться, и иметь детей, и наслаждаться счастьем, и все такое? Я серьезно говорю. Неужели тебе не хочется, чтобы все это кончилось? Война; и революция, и все прочее?
Филип . А будет у нас «Континентал дейли мейл» к завтраку? И бриоши, и свежее клубничное варенье?
Дороти . Милый, у нас будет даже яичница с ветчиной, а ты, если хочешь, можешь выписать «Морнинг пост». И все будут говорить нам Messieur-Dame17.
Филип . «Морнинг пост» только что перестала выходить.
Дороти . Ах, Филип, как с тобой трудно. Мне хотелось, чтоб у нас была такая счастливая жизнь. Разве ты не хочешь иметь детей? Они будут играть в Люксембургском саду, и гонять обруч и пускать кораблики.
Филип . И ты будешь им показывать карту. Или нет: лучше даже глобус. «Видите, детки»; мальчика мы назовем Дерек, это самое безобразное имя, какое я только знаю. Ты скажешь: «Видишь, Дерек? Вот это Вампу. Следи за моим пальцем, и я покажу тебе, где теперь папочка». А Дерек скажет: «Да, мамочка. А я когда-нибудь видел папочку?»
Дороти . Нет, нет. Вовсе так не будет. Просто мы будем жить в каком-нибудь красивом уголке, и ты будешь писать.
Филип . Что?
Дороти . Что угодно. Романы и статьи, а может быть, книгу об этой войне.
Филип . Приятная будет книга. Особенно если издать ее с иллюстрациями.
Дороти . Или ты бы мог подучиться и написать книгу о политике. Я слышала, что книги о политике всегда нарасхват.
Филип (звонит) . Не сомневаюсь.
Дороти . Или ты бы мог подучиться и написать книгу о диалектике. Всякая новая книга о диалектике отлично расходится.
Филип . Неужели?
Дороти . Но, Филип, милый, ты должен прежде всего еще здесь найти какое-нибудь приличное занятие и бросить это невозможное, бессмысленное времяпрепровождение.
Филип . Я где-то читал, но до сих пор не имел случая проверить: скажи, правда ли, что, когда американке понравится мужчина, она прежде всего заставляет его от чего-нибудь отказаться? От привычки пить виски, или курить виргинский табак, или носить гетры, или охотиться, или еще что-нибудь.
Дороти . Нет, Филип. Дело просто в том, что ты — очень серьезная проблема для любой женщины.
Филип . Надеюсь.
Дороти . И я вовсе не хочу, чтобы ты от чего-нибудь отказывался. Напротив, я хочу, чтоб ты за что-нибудь взялся.
Филип . Хорошо. (Целует ее.) Я так и сделаю. Ну, а теперь завтракай. Я пойду к себе, мне нужно позвонить по телефону.
Дороти . Филип, не уходи…
Филип . Я сейчас же вернусь, милая. И буду страшно серьезным.
Дороти . Ты знаешь, что ты сказал?
Филип . Конечно.
Дороти (очень радостно) . Ты сказал — милая .
Филип . Я знал, что это заразительно, но не думал, что до такой степени. Прости, дорогая.
Дороти . Дорогая — тоже неплохое слово.
Филип . Ну тогда до свидания, — мм — любимая.
Дороти . Любимая , — ах ты, милый!
Филип . До свидания, товарищ.
Дороти . Товарищ? А раньше ты сказал «милая».
Филип . Товарищ — хорошее слово. Пожалуй, не следует швыряться им по-пустому, — беру его обратно.
Дороти (восторженно) . О Филип! ты начинаешь политически развиваться.
Филип . Упаси бог — черт, — все равно кто, но упаси.
Дороти . Не богохульствуй. Это приносит несчастье.
Филип (торопливо и довольно мрачно) . До свидания, милая — дорогая — любимая.
Дороти . Ты больше не называешь меня «товарищ»?
Филип (выходя) . Нет. Я, видишь ли, начинаю политически развиваться. (Выходит в соседнюю комнату.)
Дороти (звонком вызывает Петру. Говорит, удобно откинувшись на подушки) . Ах, Петра, какой он живой, и какой — кипучий, что ли, и какой веселый. Но он ничего не хочет делать. Он считается корреспондентом какой-то дурацкой лондонской газеты, но в цензуре говорят, что он за все время послал ровно две с половиной телеграммы. С ним как-то легче дышится после Престона с его вечными разговорами о жене и детях. Вот пусть и убирается к своей жене и детям, раз они ему так нравятся. Держу пари, что он этого не сделает. Знаем мы эти мужские разговоры о жене и детях во время войны. Удобное начало, чтобы лечь с женщиной в постель, а потом, не успеешь прийти в себя, как тебя сразу огорошат теми же разговорами. Вот именно огорошат. Не знаю, как это я вообще так долго терпела Престона. А какой он мрачный — все твердит, что город вот-вот должен пасть, и вечно смотрит на карту. Вечно смотреть на карту — одна из самых отвратительных привычек, какие только могут быть у мужчины. Правда, Петра?
Петра . Я не понимаю, сеньорита.
Дороти . Ах, Петра, хотелось бы мне знать, что он сейчас делает.
Петра . Ничего хорошего.
Дороти . Петра, не говорите так. Вы — пораженка, Петра.
Петра . Сеньорита, я не разбираюсь в политике. Я знаю только свою работу.
Дороти . Ну, хорошо, вы можете идти. Я, пожалуй, посплю еще немножко. Мне сегодня так хороню и так хочется спать.
Петра . Отдыхайте на здоровье, сеньорита. (Выходит и затворяет за собой дверь.)
В соседней комнате телефонный звонок. Филип снимает трубку.
Филип . Да. Хорошо. Пусть идет сюда.
Стук в дверь, и на пороге появляется боец в форме Интернациональной бригады. Он отдает честь поднятым кулаком. Это смуглый, красивый юноша лет двадцати трех.
Salud, товарищ. Входите.
Боец . Я прислан к вам из бригады. Мне сказали явиться в номер сто тринадцатый.
Филип . Я переменил комнату. Приказ у вас при себе?
Боец . Приказ был дан устно.
Филип берет телефонную трубку и называет номер.
Филип . Ochenta-dos cero uno cinco18. Алло, Хэддок? Нет. Дайте Хэддока. Говорит Хэйк. Да. Хэйк. Хорошо. Хэддок? (Оборачивается к бойцу.) Ваша фамилия, товарищ?
Боец . Уилкинсон.
Филип . Алло, Хэддок. Вы посылали товарища по фамилии Уилкинсон в рыботорговлю Бута? Отлично. Спасибо. Salud. (Вешает трубку. Потом поворачивается к Уилкинсону и протягивает ему руку.) Рад видеть вас, товарищ. Что скажете?
Уилкинсон . Я прислан в ваше распоряжение.
Филип . А!
Он колеблется, видимо, обеспокоенный какой-то мыслью.
Сколько вам лет, товарищ?
Уилкинсон . Двадцать.
Филип . Вам все это доставляет удовольствие?
Уилкинсон . Я здесь не ради удовольствия.
Филип . Нет. Конечно, нет. Я просто так спросил.
Пауза. Затем, отбросив колебания, он продолжает решительно, по-военному.
Должен вас предупредить вот о чем. Выполняя задание, вы будете при оружии, для поднятия авторитета. Но пускать его в ход вам не разрешается ни при каких обстоятельствах. Ни при каких обстоятельствах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19