Качество здесь в МСК 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Войнович Владимир
Смешнее Джона Карсона
Владимир Войнович
СМЕШНЕЕ ДЖОННИ КАРСОНА
Лет тому назад, может быть, восемь, теплым май-ским днем ехал я на своей "Тойоте" из Вашингтона в штат Мичиган, чтобы выступить с лекцией в тамошнем университете. Погода была хорошая, дорога свободная, я не опаздывал и не спешил. Такое путешествие обычно не доставляет мне ничего, кроме удовольствия, сейчас же оно было омрачено беспокойством по поводу предсто-явшего мне выступления. Казалось бы, о чем волновать-ся? Столько раз выступал в больших и малых аудитори-ях, и весьма в этом деле поднаторел, но данный случай отличался от предыдущих тем, что впервые я решил употребить в дело свое знание английского языка. Про-жив какое-то время в Америке, я уже довольно сносно изъяснялся по-английски в магазинах, на улице и в гос-тях, но выступать перед студентами и профессорами я до сих пор не решался.
Конечно, перед этим я изрядно потрудился. Написал всю речь на бумаге. Назвал ее "Писатель в советском обществе". Вставил в нее много фактов, цитат, историче-ских дат и статистических данных. Выучил все наизусть. Проверил выученное на жене, дочери и друзьях. Учел их замечания и с ощущением, что подготовлен неплохо, от-правился в путь. Но чем ближе был пункт моего назна-чения, тем больше я волновался. Конечно, я в общем го-тов, но все-таки как именно выступать? Читать по бумаге плохо. Говорить без бумаги страшно. Вдруг что-то забу-ду. А еще ведь мне будут задавать вопросы. Сумею ли я их понять? Смогу ли кратко и находчиво ответить?
Полный неуверенности и сомнений, въехал я в кампус, нашел на плане, а потом и на местности нужное здание, и у входа в него увидел большую афишу со своей фамилией. Текст, написанный крупными буквами, изве-щал студентов и преподавателей, что сего числа в таком- то зале выступит известный (и другие лестные эпитеты) русский писатель-сатирик, автор романа о солдате Чон-кине и прочих (опять лестный эпитет) произведений. И дальше сочинитель афиши вписал от себя буквально сле-дующее:
"О чем он будет говорить я не знаю, но ручаюсь, что это будет очень смешно".
Прочтя такое, я не на шутку перепугался. Дело в том, что я никого не собирался смешить. Я подготовил серьезное выступление на серьезную тему.
Первый импульс у меня был повернуть, не медля, назад. Поддавшись второму импульсу, я сорвал со стены объявление и вошел в зал. Он был переполнен, что вы-глядело весьма необычно. Каждый писатель-эмигрант, выступающий с лекциями в американских университе-тах, только в начале удивляется, но потом принимает как должное, что его аудиторией бывает маленькая комната, а в ней пять-шесть студентов и пара преподавателей фа-культета славистики. А тут даже и мест не хватило, сту-денты сидят на подоконниках, стоят у стен и в проходах. Еще бы! Ведь им пообещали, что будет смешно и даже очень, а посмеяться задаром кто же не хочет?
В ужасе и ярости взошел я на трибуну, поднял над головой сорванную афишу и спросил: какой умник напи-сал это глупое объявление? В зале наступила секундная тишина, затем пронесся легкий веселый гул. Публика поняла, что смешное уже начинается и приготовилась, как говаривал Михаил Зощенко, "поржать и животики надорвать". Что меня и пугало. Сейчас они услышат не то, что ожидали, начнут покидать зал, и это самое страшное. Я повторил свой вопрос. Какой умник напи-сал эту глупость? В первом ряду встал худощавый куд-рявый человек лет сорока пяти и печально сказал: я, профессор Браун, тот умник, который написал эту глу-пость. В зале засмеялись. Я немного смутился. Профес-сор Браун был как раз тот человек, кто пригласил меня сюда и мне не хотелось его обижать. Извините, господин Браун, сказал я, я не хотел вам сказать ничего неприят-ного, я просто подумал, что такое мог написать студент первого курса, но никак не профессор. Публикой моя не-чаянная колкость была оценена по заслугам и отмечена взрывом смеха. Я подождал, пока смех утихнет, и стал объяснять, что здесь, кажется, имеет место недоразуме-ние. Вам обещали, что я вас буду смешить, но я этого де-лать не собираюсь. Поэтому, если кому-нибудь из вас хочется повеселиться, пойдите куда-нибудь в кабаре, варьете, в цирк, там вас повеселят. Там клоуны ходят в больших ботинках, у них штаны спадают, они корчат рожи, дают друг другу пинка под зад, это смешно, прав-да? Публика смехом подтвердила, что, правда, смешно.
Прямо передо мной сидела парочка, студент и сту-дентка, молодые, полные, и смешливые. Пока я говорил, он показывал на меня пальцем толкал ее локтем в бок, она толкала его и тихо хихикала.
- У меня, - продолжал я свое объяснение, - нет ни ма-лейшего желания вас смешить. Может быть, в книгах моих попадаются смешные места, но мои устные высту-пления это что-то другое. Тема моей лекции "Писатель в советском обществе". Советское общество это... Я не по-нимаю, чему вы смеетесь. Какое из произнесенных мною слов кажется вам смешным? Советское? Это смешно? Ха-ха? Или общество? Общество, это очень смешное слово? В зале уже стоял хохот или даже гогот. Профес-сор Браун смеялся сдержанно и довольно. Его обещание сбывалось. Толстый студент хохотал, обхватив руками свой круглый живот, его соседка повизгивала, как поро-сенок. Кажется все веселились, кроме двух охранников университетской службы безопасности, которые в чер-ных униформах зачем-то стояли у двери, с видом суро-вым и неприступным, дающим понять, что они здесь не-сут службу, а не развлекаются.
Я глянул на часы. Уже прошло пятнадцать минут, а я еще и не начал своей столь старательно приготовлен-ной лекции. Придется ее на ходу подсократить.
Я выждал длинную паузу, и, когда слушатели на-конец успокоились, попытался подействовать на них своей рассудительностью. Мне кажется, сказал я, вы ложно настроились. Вы решили, что я сатирик и поэтому должен говорить смешно. Но вы путаете разные жанры. Сатира сатире рознь. Есть сатира и есть эстрадные шут-ки. И шутники которых называют сатириками. Они вы-ходят на эстраду рассказывают какую-то глупость из разряда "А вот был еще случай". Например, холостой мужчина увидел объявление, что продается машинка за-меняющая женщину. Побежал, купил, принес домой, оказалось, что это машинка для пришивания пуговиц. Смешно? Правда? Очень. Ну, посмейтесь, а я подожду. Вы меня принимаете за кого-то вроде вашего телевизи-онного эстрадника Джонни Карсона. Он хороший, смешной актер, я сам смеюсь, когда его вижу, но я-то не Джонни Карсон. Я предпочитаю другую сатиру, в кото-рой юмор горький, а смех сквозь слезы. Понимаете?
Конечно, они поняли. Только наоборот: у них были слезы сквозь смех. Соседка толстого студента про-сто рыдала сквозь хохот. Да и он тряс головой и смахи-вал слезу рукавом.
- Пушкин... - сказал я и сделал паузу.
Я до сих пор не понимаю, что смешного они на-шли в слове "Пушкин", но и оно было встречено присту-пом смеха.
- Пушкин... - повторил я и в отчаянии умолк.
Когда они кое-как успокоились, я им быстро, скороговоркой, не давая опомниться, сообщил, что Пушкин, читая "Мертвые души", смеялся не хуже их, а прочтя, сказал: "Боже, как грустна наша Россия". А сам Гоголь свою смешнейшую повесть закончил сло-вами: "Скучно на этом свете, господа". Чтобы пере-дать публике испытанное Гоголем чувство, я произ-нес последнюю фразу таким жалким голосом, что все опять залились хохотом.
1 2
 https://sdvk.ru/Dushevie_kabini/kabini/ 

 купить керама марацци