Вот теперь и отплевывайся.
— Где остальные? — спросил я моего клиента, рассчитывая, что он оценит деликатность моего с ним обращения: все-таки я не применил к нему почти ни одного болевого приема. Но он не оценил. Он гордо поднял голову и что-то произнес по-эстонски.
— Говори по-русски, — попросил я.
— Не понимаешь по-эстонски?
— Не понимаю.
— Тогда тебе нечего делать на эстонской земле!
Муха ласково похлопал его по щеке и проникновенно сказал:
— Я турист, понял? И очень плохо воспитан. Дурное влияние улицы, знаешь ли, трудное детство. Туристы не обязаны знать эстонский. А будешь в......ться, схлопочешь. Имя?
— Валдис Тармисто, заместитель командира второго взвода третьей роты отдельного батальона спецподразделения «Эст», — отрапортовал клиент, верно угадав за проникновенностью Мухи его мгновенную готовность перейти к методам допроса, не предусмотренным Женев-ской конвенцией.
— Хватит, хватит, — остановил его Муха. — Никогда не говори больше того, о чем тебя спрашивают. А то выдашь военную тайну. А ваши тайны нам на хрен не нужны. Тебе, Валдис, задали вопрос: где остальные? На него и отвечай. Ты понял?
— Так точно, понял. В блиндаже. Они в штабном блиндаже, — поспешно ответил Валдис.
— Сколько их там?
— Четыре человека.
— Сколько всего в охране?
— Они и мы. Больше нет.
— Что они делают в блиндаже?
— Я не знаю. Сидят. Петер знает, он только что оттуда пришел.
— Что они там делают, Петер? — спросил Муха у второго.
— Играют в карты. В покер.
— А ты почему не играешь?
— Я больше не мог. Я проиграл все деньги.
— Во сколько смена? — спросил я.
— В шесть утра. В шесть ноль-ноль, — отрапортовал Валдис.
Я взглянул на свою «Сейку». Два ночи. Нормально.
— Поднимайтесь, — приказал я.
Они встали. Валдис был примерно моего роста, а Петер на полголовы выше.
— Опять моего размера нет! — снова расстроился Муха.
— А что ты хотел? Эстонцы — самая высокая нация в мире. Ладно, придумаем что-нибудь. Раздевайся! — приказал я Валдису.
— Я не могу голый, — запротестовал он. — Я могу простудиться!
— Мое наденешь. Хороший костюм, хоть и не от Хуго Босса. А плащ как раз от Хуго Босса. Но для хорошего человека не жалко. Быстро! — приказал я.
Если честно, плаща мне было жалко. Не потому, что он был от Хуго Босса, а потому, что его выбрала и купила мне Ольга. И она расстроится, когда я скажу, что его потерял или его у меня украли. Врать, конечно, нехорошо, но не говорить же ей, что я обменял его на обмундирование спецподразделения «Эст». Не поймет.
Все-таки в «Эсте» кое-чему учили неплохо. Через две минуты заместитель командира второго взвода Валдис Тармисто был в моей одежде, а я в его камуфляже. И даже ботинки подошли по размеру.
— А теперь слушайте. Сейчас мы идем в штабной блиндаж. Без фокусов, — предупредил я. — Убивать мы вас не будем, но колени прострелим. И будете до конца жизни хромать. Когда подойдем, постучите и попросите отпереть.
— Они не запирают, — сказал Петер. — От кого?
— Тем лучше. Тогда просто войдете.
— А что потом?
— Ничего. Останетесь играть в карты. До конца смены. Все ясно? Двинулись!
Я прошел вперед — на случай, если еще кто-нибудь из охраны проиграется и выйдет подышать свежим воздухом. Муха шел сзади с автоматом, поставленным на боевой взвод. Понятно, что стрелять даже по ногам пленников мы не собирались, но в случае чего пальба над головами могла дать нам возможность смыться.
Тяжелая дверь штабного блиндажа была приоткрыта, оттуда тянулся сигаретный дым, слышались возбужденные голоса. Когда мы появились из-за спины Петера, разгоряченные покером «эстовцы» долго не могли въехать, кто мы такие и для чего пришли. Ну, это дело мы им быстренько объяснили. Мухе повезло: среди самой высокой нации в мире нашелся и нормальный человек, всего на десяток сантиметров выше Мухи. Так что теперь мы оба были экипированы одинаково — как бойцы спецподразделения «Эст». Только Муха был толще: он натянул камуфляж на костюм — не из жлобства, а чтобы камуфляжка не болталась на нем, как на вешалке.
Обраслетив всю охрану и обрезав телефон, мы умылись водой из ведра, потом заперли блиндаж снаружи на все засовы и напрямую, не скрываясь, двинулись к ярко освещенному гарнизону. Так, как возвращаются в часть часовые, сдав разводящему свои посты, — не слишком медленно и не слишком быстро: «калаши» на плече, небрежно сдвинутые на затылок форменные камуфляжные кепарики. Часовой с угловой вышки что-то крикнул нам, но я лишь неопределенно махнул рукой: то ли привет, то ли не до тебя. Понимай как знаешь.
Сошло.
Второй этап нашей операции вошел в решающую стадию. И тут любая ошибка могла быть очень даже чреватой. Нужно было учитывать и то, что весь командный состав «Эста» вздрючен разгоном, который наверняка устроил ему генерал-лейтенант Кейт, а младшие командиры соответственно вздрючили рядовой состав. Оставалось надеяться только на то, что с момента отлета командующего прошло достаточно времени, а неприятный эпизод с русским разведчиком относился не к службе, а к делу в общем-то постороннему и не слишком серьезному — к кино. А кино — это развлечение.
И все-таки.
Главное в таких ситуациях — расслабиться. Тоже как бы раствориться в окружающем. Чтобы от тебя исходило не больше напряжения, чем от мирно пасущейся на лугу коровы.
Два бойца «Эста», курившие у ворот КПП, очень удивились, когда обнаружили, что в грудь им уперлись стволы наших «калашей», и не сразу поняли, что происходит. А когда поняли, оцепенели и утратили всякую способность к сопротивлению.
Очень может быть, что они были неплохими солдатами и на показательных выступлениях вызывали восхищение зрителей. Но они ни разу не стреляли в живого человека, не всаживали ему под лопатку нож и не слышали, как хрустят под руками шейные позвонки. А мы слышали. За нами был страшный опыт нашей войны. И воевали мы не с солдатами. В Чечне мы воевали с волками. И потому сами стали волками. Нам пришлось стать волками, чтобы выжить и победить. Мы не победили, но выжили. А опыт волчьей войны так и остался в нас, проник в самые наши гены и давал о себе знать в минуты опасности. И те, с кем сталкивались мы в эти минуты, чувствовали нашу волчью суть.
Шестерых солдат, несущих ночную вахту на КПП, мы обезоружили, прицепили наручниками к трубам водяного отопления, а старшему лейтенанту, начальнику караула, велели проводить нас на гауптвахту. По его приказу часовой отпер дверь «губы», а больше нам ничего и не требовалось. Мы заперли их в караулке, взяли ключи и углубились в коридор, куда на обычных гауптвахтах выходили двери камер.
Но в этом гарнизоне «губа» была необычная. Камеры отделялись от коридора не стеной, а решеткой, как в американских тюрьмах, как их показывают по телевизору. Всего на «губе» было четыре камеры. Две из них пустовали, а две другие, в конце коридора, расположенные друг против друга, были обитаемыми. И картина, которую мы увидели, осторожно подкравшись, была прямо-таки умилительной.
На бетонном полу возле решетки одной из камер сидел Артист, подстелив под задницу арестантский тюфяк и набросив на голые плечи эсэсовскую шинель. Все его облачение, в котором он ходил за «языком», сушилось на батарее. Обняв руками голые колени, он с интересом слушал то, что из-за другой решетки ему рассказывал внук национального героя Эстонии Томас Ребане.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
— Где остальные? — спросил я моего клиента, рассчитывая, что он оценит деликатность моего с ним обращения: все-таки я не применил к нему почти ни одного болевого приема. Но он не оценил. Он гордо поднял голову и что-то произнес по-эстонски.
— Говори по-русски, — попросил я.
— Не понимаешь по-эстонски?
— Не понимаю.
— Тогда тебе нечего делать на эстонской земле!
Муха ласково похлопал его по щеке и проникновенно сказал:
— Я турист, понял? И очень плохо воспитан. Дурное влияние улицы, знаешь ли, трудное детство. Туристы не обязаны знать эстонский. А будешь в......ться, схлопочешь. Имя?
— Валдис Тармисто, заместитель командира второго взвода третьей роты отдельного батальона спецподразделения «Эст», — отрапортовал клиент, верно угадав за проникновенностью Мухи его мгновенную готовность перейти к методам допроса, не предусмотренным Женев-ской конвенцией.
— Хватит, хватит, — остановил его Муха. — Никогда не говори больше того, о чем тебя спрашивают. А то выдашь военную тайну. А ваши тайны нам на хрен не нужны. Тебе, Валдис, задали вопрос: где остальные? На него и отвечай. Ты понял?
— Так точно, понял. В блиндаже. Они в штабном блиндаже, — поспешно ответил Валдис.
— Сколько их там?
— Четыре человека.
— Сколько всего в охране?
— Они и мы. Больше нет.
— Что они делают в блиндаже?
— Я не знаю. Сидят. Петер знает, он только что оттуда пришел.
— Что они там делают, Петер? — спросил Муха у второго.
— Играют в карты. В покер.
— А ты почему не играешь?
— Я больше не мог. Я проиграл все деньги.
— Во сколько смена? — спросил я.
— В шесть утра. В шесть ноль-ноль, — отрапортовал Валдис.
Я взглянул на свою «Сейку». Два ночи. Нормально.
— Поднимайтесь, — приказал я.
Они встали. Валдис был примерно моего роста, а Петер на полголовы выше.
— Опять моего размера нет! — снова расстроился Муха.
— А что ты хотел? Эстонцы — самая высокая нация в мире. Ладно, придумаем что-нибудь. Раздевайся! — приказал я Валдису.
— Я не могу голый, — запротестовал он. — Я могу простудиться!
— Мое наденешь. Хороший костюм, хоть и не от Хуго Босса. А плащ как раз от Хуго Босса. Но для хорошего человека не жалко. Быстро! — приказал я.
Если честно, плаща мне было жалко. Не потому, что он был от Хуго Босса, а потому, что его выбрала и купила мне Ольга. И она расстроится, когда я скажу, что его потерял или его у меня украли. Врать, конечно, нехорошо, но не говорить же ей, что я обменял его на обмундирование спецподразделения «Эст». Не поймет.
Все-таки в «Эсте» кое-чему учили неплохо. Через две минуты заместитель командира второго взвода Валдис Тармисто был в моей одежде, а я в его камуфляже. И даже ботинки подошли по размеру.
— А теперь слушайте. Сейчас мы идем в штабной блиндаж. Без фокусов, — предупредил я. — Убивать мы вас не будем, но колени прострелим. И будете до конца жизни хромать. Когда подойдем, постучите и попросите отпереть.
— Они не запирают, — сказал Петер. — От кого?
— Тем лучше. Тогда просто войдете.
— А что потом?
— Ничего. Останетесь играть в карты. До конца смены. Все ясно? Двинулись!
Я прошел вперед — на случай, если еще кто-нибудь из охраны проиграется и выйдет подышать свежим воздухом. Муха шел сзади с автоматом, поставленным на боевой взвод. Понятно, что стрелять даже по ногам пленников мы не собирались, но в случае чего пальба над головами могла дать нам возможность смыться.
Тяжелая дверь штабного блиндажа была приоткрыта, оттуда тянулся сигаретный дым, слышались возбужденные голоса. Когда мы появились из-за спины Петера, разгоряченные покером «эстовцы» долго не могли въехать, кто мы такие и для чего пришли. Ну, это дело мы им быстренько объяснили. Мухе повезло: среди самой высокой нации в мире нашелся и нормальный человек, всего на десяток сантиметров выше Мухи. Так что теперь мы оба были экипированы одинаково — как бойцы спецподразделения «Эст». Только Муха был толще: он натянул камуфляж на костюм — не из жлобства, а чтобы камуфляжка не болталась на нем, как на вешалке.
Обраслетив всю охрану и обрезав телефон, мы умылись водой из ведра, потом заперли блиндаж снаружи на все засовы и напрямую, не скрываясь, двинулись к ярко освещенному гарнизону. Так, как возвращаются в часть часовые, сдав разводящему свои посты, — не слишком медленно и не слишком быстро: «калаши» на плече, небрежно сдвинутые на затылок форменные камуфляжные кепарики. Часовой с угловой вышки что-то крикнул нам, но я лишь неопределенно махнул рукой: то ли привет, то ли не до тебя. Понимай как знаешь.
Сошло.
Второй этап нашей операции вошел в решающую стадию. И тут любая ошибка могла быть очень даже чреватой. Нужно было учитывать и то, что весь командный состав «Эста» вздрючен разгоном, который наверняка устроил ему генерал-лейтенант Кейт, а младшие командиры соответственно вздрючили рядовой состав. Оставалось надеяться только на то, что с момента отлета командующего прошло достаточно времени, а неприятный эпизод с русским разведчиком относился не к службе, а к делу в общем-то постороннему и не слишком серьезному — к кино. А кино — это развлечение.
И все-таки.
Главное в таких ситуациях — расслабиться. Тоже как бы раствориться в окружающем. Чтобы от тебя исходило не больше напряжения, чем от мирно пасущейся на лугу коровы.
Два бойца «Эста», курившие у ворот КПП, очень удивились, когда обнаружили, что в грудь им уперлись стволы наших «калашей», и не сразу поняли, что происходит. А когда поняли, оцепенели и утратили всякую способность к сопротивлению.
Очень может быть, что они были неплохими солдатами и на показательных выступлениях вызывали восхищение зрителей. Но они ни разу не стреляли в живого человека, не всаживали ему под лопатку нож и не слышали, как хрустят под руками шейные позвонки. А мы слышали. За нами был страшный опыт нашей войны. И воевали мы не с солдатами. В Чечне мы воевали с волками. И потому сами стали волками. Нам пришлось стать волками, чтобы выжить и победить. Мы не победили, но выжили. А опыт волчьей войны так и остался в нас, проник в самые наши гены и давал о себе знать в минуты опасности. И те, с кем сталкивались мы в эти минуты, чувствовали нашу волчью суть.
Шестерых солдат, несущих ночную вахту на КПП, мы обезоружили, прицепили наручниками к трубам водяного отопления, а старшему лейтенанту, начальнику караула, велели проводить нас на гауптвахту. По его приказу часовой отпер дверь «губы», а больше нам ничего и не требовалось. Мы заперли их в караулке, взяли ключи и углубились в коридор, куда на обычных гауптвахтах выходили двери камер.
Но в этом гарнизоне «губа» была необычная. Камеры отделялись от коридора не стеной, а решеткой, как в американских тюрьмах, как их показывают по телевизору. Всего на «губе» было четыре камеры. Две из них пустовали, а две другие, в конце коридора, расположенные друг против друга, были обитаемыми. И картина, которую мы увидели, осторожно подкравшись, была прямо-таки умилительной.
На бетонном полу возле решетки одной из камер сидел Артист, подстелив под задницу арестантский тюфяк и набросив на голые плечи эсэсовскую шинель. Все его облачение, в котором он ходил за «языком», сушилось на батарее. Обняв руками голые колени, он с интересом слушал то, что из-за другой решетки ему рассказывал внук национального героя Эстонии Томас Ребане.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93