- Я.
- ?…
- Академик хотел сам, но я не позволил. Засорение-то, если уж вам это интересно, произошло по моей вине. Пока он читал мне свое произведение, я давился от хохота, а потом вдруг мне стало ужасно жалко Ксаверия, и я заявил, что ничего более скучного в жизни не слышал. Кляча побледнел, замигал, бросился в коридор, я за ним, он распахнул дверь уборной, бросил в зев унитаза скомканные на ходу листки, спустил воду, унитаз вышел из берегов…

Пи-футбол и эном
…Жаркий май позвал нас в Измайлово. Мы сбежали с уроков и валялись на траве, купая в солнце босые пятки; вокруг нас звенела и свиристела горячая лень.
- Нет, это еще не то… Это все только техника и слова, - говорил он с неправильными паузами, не переставая вглядываться в шебуршащую зелень, -А будущее начнется… когда люди научаться делать себя новыми… Менять лица, тела, - смотри, муравьи дерутся, - характеры, все- все-все… Уже помирились, гляди, напали на косиножку… Сами, кому как хочется. Чтобы быть счастливыми. эта жизнь будет смешной, будет музыкой… А ты можешь быть счастливым, Кастет. Стрекозус грандиозус…
- Улетел стрекозявиус. Почем знаешь, буду или нет?
- Смотри, богомол. Ты умеешь развиваться… А это у него рефлекс на опасность… А кто развивается, но того находит какая-нибудь любовь.
- Ну и сколько времени он так проваляется?… А может, я не хочу развиваться. И никакой этой любви не хочу.
- Ложная смерть, притворяется неодушевленным… Мы тоже, в другом смысле… Ты не можешь не развиваться.
- А ты?
- Я?… Я хотел бы свиваться.
- Свиваться?…
- Развиваться внутрь. Смотри, это тля…
Все, что он говорил, было забавно и по-детски прозрачно лишь до какого-то предела, а дальше начиналось: один смысл, другой смысл…
Как всем городским мальчишкам, нам не хватало воздуха и простора, движения и свободы; зато мы остро умели ценить те крохи, которые нам выпадали…
Окрестные пустыри и свалки были нашими родными местами - там мы устраивали себе филиалы природы, жгли костры, прятались, строили и выслеживали судьбу; совершались и более далекие робинзонады: в Сокольники, на Яузу, в Богородское, где нас однажды едва не забодал лось…
Клячко любил плавать, кататься на велосипеде, лазить по крышам, просто гулять. Но натура брала свое: гулять значило для него наблюдать, думать и сочинять, устраивать оргии воображения.
Деятельный досуг этого мозга был бы, пожалуй, слишком насыщен, если бы я не разбавлял его своей жизнерадостной глупостью; но кое-что от его густоты просачивалось и ко мне. За время наших совместных прогулок я узнал столько, сколько не довелось за всю дальнейшую жизнь. Из него сыпались диковинные истории обо всем на свете, сказки, стихи; ничего не стоило сочинить на ходу пьесу и разыграть в лицах - только успевай подставлять мозги…
На ходу же изобретались путешествия во времени, обмены душами с кем угодно…
За час-два, проведенные с Академиком, можно было побыть не только летчиком, пиратом, индейцем, Шерлоком Холмсом, разведчиком или партизаном, каковыми бывают все мальчишки Обыкновении, но еще и:
- знаменитой блохой короля Артура, ночевавшей у него в ухе и имевшей привычку, слегка подвыпив, читать монолог Гамлета на одно из древнепапуасских наречий;
-аборигеном межзвездной страны Эном, где время течет обратно, и поэтому эномцы все знают и предвидят, но ничего не помнят…
Так было до тех пор, пока их великий и ужасный гений Окчялк не изобрел Зеркало Времени; эта игра неожиданно пригодилась мне через много лет для анализа некоторых болезненных состояний, а название «Эном» Академик дал другому своему детищу, посерьезнее;
- мезозойским ящером Куакуаги, который очень не хотел вымирать, но очень любил кушать своих детенышей, ибо ничего вкуснее и вправду на свете не было;
- электроном Аполлинарием, у которого был закадычный дружок электрон Валентин, с которым они на пару крутились вокруг весьма положительно заряженной протонихи Степаниды, но непутевый Аполлинарий то и дело слетал с орбиты (эти ребятишки помогли мне освоить некоторые разделы физики и химии);
- госпожою Необходимостью с лошадиной или еще какой-либо мордой (весьма значительный персонаж, появлявшийся время от времени и напоминавший, что игра имеет ограничения);
- Чарли Чаплином, червяком, облаком, обезьяной, Конфуцием, лейкоцитом, Петром Первым, мнимым числом, мушиным императором, психовизором профессора Галиматьяго и прочая - все это с помощью простой присказки: «А давай, будто мы…»
- Так вот откуда ролевой тренинг…
- Обычнейший метод детского мышления, достигший у Академика степени духовного состояния. Он серьезно играл во все. Он не умел не быть всем на свете.
- А насчет спортивных игр как?
- А вот это не очень. Не понимал духа соревнования. Был в курсе спортивных событий, но ни за кого никогда не болел. Когда играл сам, выигрыш был ему интересен только как решение некой задачи или проверка гипотезы, ну еще иногда как действие, в котором возможна и красота.
В футбольном нападении отличался виртуозной обводкой, часто выходил один на один, но из выгоднейших положений нарочно не забивал: то паснет назад пли ждет, пока еще кто-нибудь выскочит на удар, то начнет финтить перед вратарем, пока не отберут мяч…
В должности вратаря за реакцию получил титул вратаря-обезьяны. А настоящим асом стал в жанре пуговичном…
- Пуговичном?…
- Да, а что вас удивило? Пуговичный футбол - прошу вас, коллега, непременно указать это в книге на видном месте - придумал и ввел в спортивную практику ваш покорный слуга, отчего несколько пострадала одежда моих родителей. В одиннадцать лет от роду на что только не пойдешь в поисках хорошего центрфорварда…
- Серьезно, так вы и есть тот неведомый гений?… По вашей милости, стало быть, и я срезал с папиного пиджака целую команду «Динамо»?
- Кляча тоже отдал должное этому типично-обыкновенскому увлечению, но и оно у него имело не спортивный характер, а было одним из способов мыслить, каждая позиция была чем-то вроде уравнения, в которое подставлялись всевозможные символы. Однажды он даже начал развивать мне теорию Пи-футбола, как он его окрестил, толковал что-то о модельных аналогах ограничения степеней свободы, где каждый промах, если его выразить в математических терминах, дает структуру для анекдота, тематическое зерно для сонатного аллегро пли сюжет для романа. Уверял, будто Пи-футбол натолкнул его на идею карты…
С шестого класса он начал составлять карту связи всего со всем. Карта зависимостей, взаимопереходов и аналогий наук, искусств, всех областей жизни и деятельности, всего-всего, вместе взятого…
Ее нужно было как-то назвать, покороче, и он решил, что название «Эном» из упомянутой игры - подходящее.
Вначале Эном этот представлял собой действительно подобие карты, с расчерченными координатами, материками и островами, с невероятным количеством разноцветных стрелок. Потом видоизменился: стрелок стало поменьше, зато появилось множество непонятных значков - шифров связей и переходов; наконец, от плоскостного изображения дело пошло к объемному - какие-то причудливые фигуры из пластилина, картона, проволоки…
Вот возьмем, например, длинноухий вопрос (его эпитет, он любил так говорить: вопрос толстый, лохматый, хвостатый - вопросы для него были живыми существами), -длинноухий, значит, вопрос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73