Мамрин сощурился, читая ее марку, и - насторожился положением стрелок... Их желтые усики растопырились на восемнадцать минут девятого.
Минувший отрезок занимал обычно десять минут. Не смогли же они тащиться двадцать... двадцать две?.. Мамрин выдернул к телу собственную руку, как пробку из бутылки, повихлял запястьем, елозя обшлагом о спинку соседа и помогая себе носом, и до предела скосил глаз. Его красавица-дешевка "Ракета" утверждала восемь тринадцать!
Настроение удачного, рассчитанного утра испортилось. Понедельник этот вдобавок выпал первым числом месяца, а "Ракета" куплена в пятницу. Собравшись к новой жизни, он встал раньше, надел на совещание новую сорочку: хотел явиться с запасом...
У Биржи троллейбус вулканически изверг студентов и офицеров, прочие пытались удержаться, хватаясь за любые выступы: Мамрин вспотел. В молодости, на каратэ, тренер, опаздывая, гнал сокращенную разминку "зеленых беретов": один лежит крестом мордой в пол, а второй топчется по нему, давя весом на мышцы и суставы: пять минут - и кимоно мокрое. Утренний вояж не хуже, чего там зарядка: дыхание резче, гретые мышцы гибче, узкий бойцовый проблеск меж век: готов к труду и обороне против действительности.
Скатился транспорт с дуги Дворцового моста, сбросил очередной десант, освобождая место для вздоха по опозданию и похеренным планам. За текучим стеклом деревья голые вклеились в серую муть, расчеркнутую пополам.
Адмиралтейским шпилем. А под шпилем, в адмиральского золота колпаке, четким военно-морским звоном сыпанули куранты две четверти: половина девятого.
Устный выговор, прилюдный, был обеспечен.
Ковыляя и тянясь в двойном гнутом ряду бамперов и фар, вывернули они наконец через трамвайные рельсы под светофор на дымный плотный Невский. Приняли груз, застонали рессорами и, кренясь и шелестя, шаланда с сельдью понесла Мамрина навстречу сужденным злоключениям.
Вялым фруктом висел он под поручнем, безучастно глядя на проносящийся Строгановский дворец, в тихом дворике которого так хорошо было выкрутить некогда сигаретку на пустой скамейке, отделившись тяжелой старинной калиткой от бегучего гама Невского: на рыбный магазин, где кроме пучеглазых океанических чудовищ давно ничем не потчевали: на магазин сорочек, где никогда не было приличных рубашек его, ходового тридцать девятого, размера: на "Кавказский" ресторан, где он вообще как-то ни разу не был: на Казанский собор, куда он однажды водил жену, тогда еще невесту, и с тех пор хранил знание, что это красивейший собор в Ленинграде, а архитектор Воронихин, из крепостных, был на самом деле внебрачным сыном графа Строганова, того самого, чей дворец.
Там проплыла Дума, а не каланче Думы - часы: а на часах - без пяти девять.
Мамрин моргнул, подумал, послушал пустое позванивание под черепной крышкой. С нетвердой преступной улыбкой обратился к соседу:
- Который час на ваших, не скажете?
Вздернулся серый дутый рукав, обнажив пластмассовые "Диско":
- Семь минут десятого.
- А там? - Мамрин кивнул за окно, но Дума уже сдвинулась за обрез стекла, парень не понял.
В аркадах Гостиного таранились по спискам и без списков покупательские колонны, на Галере кучковалась, перекидывая сделки, фарца, а на Садовой, над трамваем, над серым камнем, за угловым, огромным, выгнутым, многостекольным окном Публички - часы, привычные, круглые, малозаметные постороннему, и стрелку - вразлет: девять часов пятнадцать минут! будьте любезны!..
В прострации Мамрин миновал Катькин садик - и решился, с неловкостью ощущая запретную бестактность своего вопроса:
- Который час?
- Десять, - доброжелательно отозвался золотозубый мешок.
Изящноусый кавторанг предъявил из-под черного сукна "Командирские" с красной звездочкой и фосфорными стрелками:
- Десять сорок две.
- Вы уверены? - странно спросил Мамрин.
Кавторанг отвечал с превосходством:
- Хронометр!
Усмехнувшись мстительно, Мамрин без церемоний дернул за меховой локоток надменную манекенщицу, запустив традиционной до идиотизма фразой: "Девушка, который час?". Девушка шевельнулась презрительно. Мамрин допытывался:
"А то вот товарищ утверждает, что сейчас без четверти одиннадцать". Сменив гнев на милость:
- Пять минут двенадцатого, - обронила она в сторону.
- Ну что вы, у меня в одиннадцать лекция в училище, - опроверг моряк.
- Плакала ваша лекция, - без сочувствия сказала манекенщица.
Тетища с сумищей, ядреный и несъедобный продукт городского естественного отбора, до всего дело, встряла судейски:
- Без двадцати двенадцать. Я к двенадцати в больницу к мужу еду, всегда в это время.
- Вы что, нездоровы? - гуднул немолодой работяга. - Я к семи на смену еду.
Все ехали по своим делам.
Оставив их разбираться, Мамрин угрем заскользил к кабине, протискиваясь и извиваясь. Огромную баранку пошевеливала брюнеточка в стрижке "под полубокс" (так это раньше называлось?). Мамрин пленной птицей заколотился в перегородку. У перекрестка она отодвинула форточку:
- Билеты?
- Вы по расписанию едете? Что? по расписанию?
- По, по!.. - захлопнула отдушину и, пробурчав совсем не девичье, но вполне солдатское, нажала педаль хода. "А время?" - булькнул в стекло Мамрин, уж заметив: часы в приборной доске - на половине первого.
- Сейчас ровно час, мужчина, - помог студент, очкатый - бородатый.
- Ночи! - добавил его друг, и, гогоча, они вывалились:
- Сколько времени, ваше величество?
- Сколько вам будет угодно, ваша честь!
Рухнув на площадь Восстания, Мамрин утвердил со всей возможной прочностью ноги и воззрился в охватившее его пространство Гранитный дурацкий карандаш, увенчанный геройской звездой, торчал, как ось, посередине беспорядочного вращения каменной, бензиновой, металлической, людской мешанины. Беспросветный стальной колпак без малейших проблесков светила покрывал ее.
И победно и непререкаемо слали знак на все четыре стороны света циферблаты твердыни Московского вокзала: час. Двадцать минут пятого. Семь сорок. Одиннадцать ноль семь.
- Сколько времени!!! - воззвал к небесам Мамрин. Небеса опустились, и Божья ладонь прихлопнула егозливую букашку.
- ...Почему шумим? - спросил сержант, и передвинул рацию на ремешке к груди.
- Сколько времени? - уцепился Мамрин.
- А в чем, собственно, дело? - сержант неободрительно принюхался.
- Вы знаете, который час?.. - зловеще прошептал Мамрин.
Неохотно:
- Я за временем не приставлен.
- Так посмотрите по сторонам! - визгнула жертва.
Сержант не стал следовать приказу.
- Что вы имеете в виду? - с казенной отчужденностью произнес он.
По сторонам многорядно фырчал и тыркался, буравя клаксонами транспорт. Рваный рок хлестал из ресторанных стекол, и швейцар в сутолоке сеял затоптанные червонцы. Муравейник переливался вкруг вокзала, брачной страстью трубили электрички. Зажглись пустые витрины булочной, гармошкой съехалась очередь за итальянским мороженым. У стоянки такси обнимали букеты мокрые теснимые цветочницы. Загремел засов гастронома, захромала световая реклама, завертелись головы прибывающих толп.
Многоцветная беспокойная пробка закупорила, настолько хватало глаз, Лиговку и Невский. Вскрикнул сдавленно слипшийся ком, валясь в метро. Выражаясь языком дорожно-транспортных происшествий, движение было парализовано.
1 2 3 4
Минувший отрезок занимал обычно десять минут. Не смогли же они тащиться двадцать... двадцать две?.. Мамрин выдернул к телу собственную руку, как пробку из бутылки, повихлял запястьем, елозя обшлагом о спинку соседа и помогая себе носом, и до предела скосил глаз. Его красавица-дешевка "Ракета" утверждала восемь тринадцать!
Настроение удачного, рассчитанного утра испортилось. Понедельник этот вдобавок выпал первым числом месяца, а "Ракета" куплена в пятницу. Собравшись к новой жизни, он встал раньше, надел на совещание новую сорочку: хотел явиться с запасом...
У Биржи троллейбус вулканически изверг студентов и офицеров, прочие пытались удержаться, хватаясь за любые выступы: Мамрин вспотел. В молодости, на каратэ, тренер, опаздывая, гнал сокращенную разминку "зеленых беретов": один лежит крестом мордой в пол, а второй топчется по нему, давя весом на мышцы и суставы: пять минут - и кимоно мокрое. Утренний вояж не хуже, чего там зарядка: дыхание резче, гретые мышцы гибче, узкий бойцовый проблеск меж век: готов к труду и обороне против действительности.
Скатился транспорт с дуги Дворцового моста, сбросил очередной десант, освобождая место для вздоха по опозданию и похеренным планам. За текучим стеклом деревья голые вклеились в серую муть, расчеркнутую пополам.
Адмиралтейским шпилем. А под шпилем, в адмиральского золота колпаке, четким военно-морским звоном сыпанули куранты две четверти: половина девятого.
Устный выговор, прилюдный, был обеспечен.
Ковыляя и тянясь в двойном гнутом ряду бамперов и фар, вывернули они наконец через трамвайные рельсы под светофор на дымный плотный Невский. Приняли груз, застонали рессорами и, кренясь и шелестя, шаланда с сельдью понесла Мамрина навстречу сужденным злоключениям.
Вялым фруктом висел он под поручнем, безучастно глядя на проносящийся Строгановский дворец, в тихом дворике которого так хорошо было выкрутить некогда сигаретку на пустой скамейке, отделившись тяжелой старинной калиткой от бегучего гама Невского: на рыбный магазин, где кроме пучеглазых океанических чудовищ давно ничем не потчевали: на магазин сорочек, где никогда не было приличных рубашек его, ходового тридцать девятого, размера: на "Кавказский" ресторан, где он вообще как-то ни разу не был: на Казанский собор, куда он однажды водил жену, тогда еще невесту, и с тех пор хранил знание, что это красивейший собор в Ленинграде, а архитектор Воронихин, из крепостных, был на самом деле внебрачным сыном графа Строганова, того самого, чей дворец.
Там проплыла Дума, а не каланче Думы - часы: а на часах - без пяти девять.
Мамрин моргнул, подумал, послушал пустое позванивание под черепной крышкой. С нетвердой преступной улыбкой обратился к соседу:
- Который час на ваших, не скажете?
Вздернулся серый дутый рукав, обнажив пластмассовые "Диско":
- Семь минут десятого.
- А там? - Мамрин кивнул за окно, но Дума уже сдвинулась за обрез стекла, парень не понял.
В аркадах Гостиного таранились по спискам и без списков покупательские колонны, на Галере кучковалась, перекидывая сделки, фарца, а на Садовой, над трамваем, над серым камнем, за угловым, огромным, выгнутым, многостекольным окном Публички - часы, привычные, круглые, малозаметные постороннему, и стрелку - вразлет: девять часов пятнадцать минут! будьте любезны!..
В прострации Мамрин миновал Катькин садик - и решился, с неловкостью ощущая запретную бестактность своего вопроса:
- Который час?
- Десять, - доброжелательно отозвался золотозубый мешок.
Изящноусый кавторанг предъявил из-под черного сукна "Командирские" с красной звездочкой и фосфорными стрелками:
- Десять сорок две.
- Вы уверены? - странно спросил Мамрин.
Кавторанг отвечал с превосходством:
- Хронометр!
Усмехнувшись мстительно, Мамрин без церемоний дернул за меховой локоток надменную манекенщицу, запустив традиционной до идиотизма фразой: "Девушка, который час?". Девушка шевельнулась презрительно. Мамрин допытывался:
"А то вот товарищ утверждает, что сейчас без четверти одиннадцать". Сменив гнев на милость:
- Пять минут двенадцатого, - обронила она в сторону.
- Ну что вы, у меня в одиннадцать лекция в училище, - опроверг моряк.
- Плакала ваша лекция, - без сочувствия сказала манекенщица.
Тетища с сумищей, ядреный и несъедобный продукт городского естественного отбора, до всего дело, встряла судейски:
- Без двадцати двенадцать. Я к двенадцати в больницу к мужу еду, всегда в это время.
- Вы что, нездоровы? - гуднул немолодой работяга. - Я к семи на смену еду.
Все ехали по своим делам.
Оставив их разбираться, Мамрин угрем заскользил к кабине, протискиваясь и извиваясь. Огромную баранку пошевеливала брюнеточка в стрижке "под полубокс" (так это раньше называлось?). Мамрин пленной птицей заколотился в перегородку. У перекрестка она отодвинула форточку:
- Билеты?
- Вы по расписанию едете? Что? по расписанию?
- По, по!.. - захлопнула отдушину и, пробурчав совсем не девичье, но вполне солдатское, нажала педаль хода. "А время?" - булькнул в стекло Мамрин, уж заметив: часы в приборной доске - на половине первого.
- Сейчас ровно час, мужчина, - помог студент, очкатый - бородатый.
- Ночи! - добавил его друг, и, гогоча, они вывалились:
- Сколько времени, ваше величество?
- Сколько вам будет угодно, ваша честь!
Рухнув на площадь Восстания, Мамрин утвердил со всей возможной прочностью ноги и воззрился в охватившее его пространство Гранитный дурацкий карандаш, увенчанный геройской звездой, торчал, как ось, посередине беспорядочного вращения каменной, бензиновой, металлической, людской мешанины. Беспросветный стальной колпак без малейших проблесков светила покрывал ее.
И победно и непререкаемо слали знак на все четыре стороны света циферблаты твердыни Московского вокзала: час. Двадцать минут пятого. Семь сорок. Одиннадцать ноль семь.
- Сколько времени!!! - воззвал к небесам Мамрин. Небеса опустились, и Божья ладонь прихлопнула егозливую букашку.
- ...Почему шумим? - спросил сержант, и передвинул рацию на ремешке к груди.
- Сколько времени? - уцепился Мамрин.
- А в чем, собственно, дело? - сержант неободрительно принюхался.
- Вы знаете, который час?.. - зловеще прошептал Мамрин.
Неохотно:
- Я за временем не приставлен.
- Так посмотрите по сторонам! - визгнула жертва.
Сержант не стал следовать приказу.
- Что вы имеете в виду? - с казенной отчужденностью произнес он.
По сторонам многорядно фырчал и тыркался, буравя клаксонами транспорт. Рваный рок хлестал из ресторанных стекол, и швейцар в сутолоке сеял затоптанные червонцы. Муравейник переливался вкруг вокзала, брачной страстью трубили электрички. Зажглись пустые витрины булочной, гармошкой съехалась очередь за итальянским мороженым. У стоянки такси обнимали букеты мокрые теснимые цветочницы. Загремел засов гастронома, захромала световая реклама, завертелись головы прибывающих толп.
Многоцветная беспокойная пробка закупорила, настолько хватало глаз, Лиговку и Невский. Вскрикнул сдавленно слипшийся ком, валясь в метро. Выражаясь языком дорожно-транспортных происшествий, движение было парализовано.
1 2 3 4