«Мы расположили их по формам комизма, что совпало с расположением по причинам смеха» (с. 171).
Думается, что изучать комическое, анализируя ситуации, вызывающие комическое, не очень уместно, хоть и согласно с индуктивным методом Проппа и господствующим марксизмом, которые тут, на счастье автора, совпадают. Ситуаций, различающихся статусом личности и общества, уровнем образованности, политико-экономического момента и личностных настроений, может быть необьятное количество, На этом нуги когда-то можно осознать и общую структуру всякой ситуации — наличие объекта с недостатком и субъекта с достоинством. Это, однако, ничего не прибавит и не убавит для понимания комического и смеха: они хоть и порождаются в ситуации комизма, но на самом-то деле являются ее собственным содержанием. Вспоминая схему его «Морфологии», надо сказать, что комизм — это композиция, соположение поступков лиц, способных к смеху и комическому, а комическое — это содержание ситуации комизма, сюжет олицетворенных ролей: всегда один смеется, а другой — комичен. Смех, выходит, — соединяющее начало двух противоположных точек зрения. Говоря иначе, но по Проппу, комизм есть система функций комического, или положение поступков, имеющих для смеющихся значение комического. В ситуации комизма поступок и сознание — единое, а это единство есть основа эстетического бытия. В «Морфологии» рассмотрена самая первая, самая видимая структура эстетического, в «Комизме»— попытка рассмотрения его природы, проба смеха на ощупь.
Эта аналогия двух работ Проппа лучше всего показывает их различие: в первом случае его интересует композиция произвольно-вымышленных действий, сказочного события, в последнем — композиция любых реально-непроизвольных действий, самосказывающегося, как бы сказал Бахтин, собьггия бытия. Первое он описывает по аналогии со структурой речевого высказывания, последнее, как следует даже из этого контекста, — по аналогии с речью. Однако ни в пер-вом, ни в последнем случае эта аналогия не проводится сознательно, аналогия с грамматикой подменена аналогией естественнонаучной и поэтической, числом и тропом, в единстве — символом, условным приписыванием значения какому-то знаку. А такое приписывание, или сознание, есть не речь, а язык. Следовательно, возникает путаница внешней, речевой ситуации с внутренней, языковой, — реальности и сознания, бытия и мышления. Все эти характеристики суть определения мышления, отождествляющего вещи и мысль, ход жизни с развивтием идеи, — историко-практического, или мифологического мышления.
Уже говорилось о путанице в жизни Проппа, пытающегося экстенсивно, расширяя предмет, докопаться до сущности («теория»), и замечающего факты только постфактум, только побывав в мясорубке фактов как один из них («практика»). Показательно, что Проппу в жизни повезло смешаться с советской жизнью совершенно естественно и с наименьшим количеством шишек и усилий с его стороны. Ему повезло родиться советским человеком до появления системы советской власти — с уникальной жизне- и трудоспособностью и выдающейся силой практического ума, без которой, конечно, невозможно было выжить в искусственном, но реальном кошмаре.
Говорилось о путанице речи и языка (в виде путаницы синтаксиса и морфологии) в «Морфологии сказки»: функции — члены предложения, действующие лица — части речи; изучаются — функции действующих лиц. Но это игра, смешение двух разных точек зрения ис-следователя на один предмет (синтаксис — точка зрения адресанта, автора речи; морфология — адресата, читателя языка), фигура речи и мысли, превращающая действующее лицо в абстракцию высказывания, Мир читателя смешивается с миром автора, понимаемый с выговариваемым. Возникает знак, новая смешанная реальность, ценность. Так, на школьных уроках говорится «подлежащее выражено существительным» для того, чтобы показать знание, различение раз-ных аспектов целого, позволяющее высказывания правильно строить по одному аспекту и правильно понимать их по другому, Связь двух аспектов, явленная словом «выражено», — это наш домысел, аналогия, речевой узелок памяти, могущий оказаться просто болтовней или — могущим инструментом воспоминания и формулирования мысли. Случайное совпадение памяти и речи в этом узелке всякий раз происходит в живой речевой деятельности: один с каким-то вниманием манипулирует словесными вещами в определенной вещественной ситуации, другой, внимая этим манипуляциям в ситуации своего сознания, что-то понимает. Все зависит от внимания. Леви-Строс увидел в этом болтовню, и большинство последователей Проппа сделало из этого болтовню, а он использовал как инструмент выуживания были из сказки в то время, когда соответствующая ему страна сказку делала былью.
В «Проблемах комизма» в чистом виде проявилось, отчего путаница комического и комизма, ситуации понятий и ситуации вещей стала возможной: оба понятия крутятся, зеркально отражаясь друг в друге, вокруг одного — вокруг понятия смеха. Именно он является той фигурой речи, которая порождала и обе ситуации, и сам текст Проппа, и даже его и всю нашу жизнь со всеми подстановками «одного вместо другого». Все на самом деле крутится вокруг смеха. Он является тем самым узелком памяти, фигурой речи, речевой деягпельностью, в которой тождественны и поэтому неразличаемы ситуация понятий и ситуация вещей, бытие и мышление, авторское и читательское сознания, язык и речь. Поэтому речевая деятельность для Проппа есть, с одной стороны, живая жизнь, с другой — его научное мышление, аналогия разных сторон жизни.
По сути, реабилитируя комическое как эстетическую категорию и вплотную занявшись смехом, пытаясь опробовать его структуру, Пропп даже не подступается к смеху, останавливается на пороге — описывает комизм как речевую ситуацию (насмешливости) эстетического объекта и эстетического субъекта. Он вязнет и пропадает в этой путанице объекта и субъекта, в этом смешении бытия и мышления, неразличения языка и речи, своей теоретической неспособностъю, но практическим топтанием по смеху случайно обнаруживая его природу. Проблема в том, что он сам есть, существует только как это смешение, на нем стоит высшая проба смеха — практический «ум» — такое высокое достоинство природной личности, которое равно полному недостатку духовного человека. Он может что-то понять тео-ретически, только переведя в поле теории какую-то часть своего практического бытия. Но в этом случае он должен перевести, сделать предметом не просто часть, а свою сущность, Эго значит отстранитъся от себя настолько, чтобы стать предметом, перестать быть собой. С имеющейся у Проппа способностью историко-познающего мышления — умереть.
Нужно довести до конца, переводя в сферу метафизического ума, его аналогию-жизнь, то есть вновь спровоцироватьея фактами, проподевтически сведенными в одну книгу, в одну проблему, и сделать попытку иного познаниями. Я с радостью поддаюсь этой провокации, делая очередную пробу смеха.
Весь опыт теоретической и практической жизни Проппа и природа изоморфного ему советского бытия, как мы помним и до сих пор чувствуем на собственной шкуре, сводится к путанице, смешению начал — субъекта и объекта, разного рода оппозиций, пар в производстве, политике, культуре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Думается, что изучать комическое, анализируя ситуации, вызывающие комическое, не очень уместно, хоть и согласно с индуктивным методом Проппа и господствующим марксизмом, которые тут, на счастье автора, совпадают. Ситуаций, различающихся статусом личности и общества, уровнем образованности, политико-экономического момента и личностных настроений, может быть необьятное количество, На этом нуги когда-то можно осознать и общую структуру всякой ситуации — наличие объекта с недостатком и субъекта с достоинством. Это, однако, ничего не прибавит и не убавит для понимания комического и смеха: они хоть и порождаются в ситуации комизма, но на самом-то деле являются ее собственным содержанием. Вспоминая схему его «Морфологии», надо сказать, что комизм — это композиция, соположение поступков лиц, способных к смеху и комическому, а комическое — это содержание ситуации комизма, сюжет олицетворенных ролей: всегда один смеется, а другой — комичен. Смех, выходит, — соединяющее начало двух противоположных точек зрения. Говоря иначе, но по Проппу, комизм есть система функций комического, или положение поступков, имеющих для смеющихся значение комического. В ситуации комизма поступок и сознание — единое, а это единство есть основа эстетического бытия. В «Морфологии» рассмотрена самая первая, самая видимая структура эстетического, в «Комизме»— попытка рассмотрения его природы, проба смеха на ощупь.
Эта аналогия двух работ Проппа лучше всего показывает их различие: в первом случае его интересует композиция произвольно-вымышленных действий, сказочного события, в последнем — композиция любых реально-непроизвольных действий, самосказывающегося, как бы сказал Бахтин, собьггия бытия. Первое он описывает по аналогии со структурой речевого высказывания, последнее, как следует даже из этого контекста, — по аналогии с речью. Однако ни в пер-вом, ни в последнем случае эта аналогия не проводится сознательно, аналогия с грамматикой подменена аналогией естественнонаучной и поэтической, числом и тропом, в единстве — символом, условным приписыванием значения какому-то знаку. А такое приписывание, или сознание, есть не речь, а язык. Следовательно, возникает путаница внешней, речевой ситуации с внутренней, языковой, — реальности и сознания, бытия и мышления. Все эти характеристики суть определения мышления, отождествляющего вещи и мысль, ход жизни с развивтием идеи, — историко-практического, или мифологического мышления.
Уже говорилось о путанице в жизни Проппа, пытающегося экстенсивно, расширяя предмет, докопаться до сущности («теория»), и замечающего факты только постфактум, только побывав в мясорубке фактов как один из них («практика»). Показательно, что Проппу в жизни повезло смешаться с советской жизнью совершенно естественно и с наименьшим количеством шишек и усилий с его стороны. Ему повезло родиться советским человеком до появления системы советской власти — с уникальной жизне- и трудоспособностью и выдающейся силой практического ума, без которой, конечно, невозможно было выжить в искусственном, но реальном кошмаре.
Говорилось о путанице речи и языка (в виде путаницы синтаксиса и морфологии) в «Морфологии сказки»: функции — члены предложения, действующие лица — части речи; изучаются — функции действующих лиц. Но это игра, смешение двух разных точек зрения ис-следователя на один предмет (синтаксис — точка зрения адресанта, автора речи; морфология — адресата, читателя языка), фигура речи и мысли, превращающая действующее лицо в абстракцию высказывания, Мир читателя смешивается с миром автора, понимаемый с выговариваемым. Возникает знак, новая смешанная реальность, ценность. Так, на школьных уроках говорится «подлежащее выражено существительным» для того, чтобы показать знание, различение раз-ных аспектов целого, позволяющее высказывания правильно строить по одному аспекту и правильно понимать их по другому, Связь двух аспектов, явленная словом «выражено», — это наш домысел, аналогия, речевой узелок памяти, могущий оказаться просто болтовней или — могущим инструментом воспоминания и формулирования мысли. Случайное совпадение памяти и речи в этом узелке всякий раз происходит в живой речевой деятельности: один с каким-то вниманием манипулирует словесными вещами в определенной вещественной ситуации, другой, внимая этим манипуляциям в ситуации своего сознания, что-то понимает. Все зависит от внимания. Леви-Строс увидел в этом болтовню, и большинство последователей Проппа сделало из этого болтовню, а он использовал как инструмент выуживания были из сказки в то время, когда соответствующая ему страна сказку делала былью.
В «Проблемах комизма» в чистом виде проявилось, отчего путаница комического и комизма, ситуации понятий и ситуации вещей стала возможной: оба понятия крутятся, зеркально отражаясь друг в друге, вокруг одного — вокруг понятия смеха. Именно он является той фигурой речи, которая порождала и обе ситуации, и сам текст Проппа, и даже его и всю нашу жизнь со всеми подстановками «одного вместо другого». Все на самом деле крутится вокруг смеха. Он является тем самым узелком памяти, фигурой речи, речевой деягпельностью, в которой тождественны и поэтому неразличаемы ситуация понятий и ситуация вещей, бытие и мышление, авторское и читательское сознания, язык и речь. Поэтому речевая деятельность для Проппа есть, с одной стороны, живая жизнь, с другой — его научное мышление, аналогия разных сторон жизни.
По сути, реабилитируя комическое как эстетическую категорию и вплотную занявшись смехом, пытаясь опробовать его структуру, Пропп даже не подступается к смеху, останавливается на пороге — описывает комизм как речевую ситуацию (насмешливости) эстетического объекта и эстетического субъекта. Он вязнет и пропадает в этой путанице объекта и субъекта, в этом смешении бытия и мышления, неразличения языка и речи, своей теоретической неспособностъю, но практическим топтанием по смеху случайно обнаруживая его природу. Проблема в том, что он сам есть, существует только как это смешение, на нем стоит высшая проба смеха — практический «ум» — такое высокое достоинство природной личности, которое равно полному недостатку духовного человека. Он может что-то понять тео-ретически, только переведя в поле теории какую-то часть своего практического бытия. Но в этом случае он должен перевести, сделать предметом не просто часть, а свою сущность, Эго значит отстранитъся от себя настолько, чтобы стать предметом, перестать быть собой. С имеющейся у Проппа способностью историко-познающего мышления — умереть.
Нужно довести до конца, переводя в сферу метафизического ума, его аналогию-жизнь, то есть вновь спровоцироватьея фактами, проподевтически сведенными в одну книгу, в одну проблему, и сделать попытку иного познаниями. Я с радостью поддаюсь этой провокации, делая очередную пробу смеха.
Весь опыт теоретической и практической жизни Проппа и природа изоморфного ему советского бытия, как мы помним и до сих пор чувствуем на собственной шкуре, сводится к путанице, смешению начал — субъекта и объекта, разного рода оппозиций, пар в производстве, политике, культуре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69