Хотя у меня сложилось впечатление, что вначале он хотел, чтоб я сделал это сам. Джим рассматривал меня как своего рода шутку. Возможно, теперь мое присутствие на конном дворе превращало меня из шутки в покупателя. Во всяком случае, ни Джим, ни конюх не увидели ничего, кроме обычного порядка, когда я спросил, нельзя ли провести гнедого шагом по двору. Когда-то во время моего обрывочного жокейского образования доброжелательный старый профессионал сказал и показал мне, что лошадь, которая хорошо ходит, хорошо и галопирует. Длинный медленный шаг предвещает хорошего скакуна на длинные дистанции. Гарцующая лошадь с поспешным коротким шагом и галопировать будет нервно и мелкими прыжками.
Шаг гнедого был достаточно медленный и достаточно длинный, чтобы предположить в нем характер вечного трудяги. Когда конюх с гнедым завершили второй круг по двору, я остановил их и пощупал у мерина ноги (нет ли шишек от прошлых неприятностей с сухожилиями) и заглянул в рот (что, вероятно, не следовало делать, конь-то дареный). Я определил, что ему, наверно, лет семь. Хороший, зрелый возраст для лошади, участвующей в стипль-чезе.
— Куда я могу с ним отправиться? — спросил я Джима. И он показал, как подъехать по двору к воротам, которые вели к огромному полю, главной тренировочной площадке для всей конюшни, как я узнал позже. Вроде бы здесь, в уютной части Девона, не было широких открытых долин, где лошадь могла скакать галопом.
— Вы можете рысью или легким галопом дойти до дальнего конца поля, — объяснил Джим, — а вернуться хафспид-галопом. Гнедой знает дорогу.
Я вспрыгнул на спину лошади и всунул в стремена носки кроссовок, не подходящих для данного случая. Потом удлинял поводья до тех пор, пока не понял, что «чувствую» лошадь.
Возможно, мне никогда не быть великим жокеем. Возможно, порой я выгляжу неуклюжим и теряю координацию, потому что быстро расту и меняются мои размеры. Но я работал с огромным множеством разных лошадей. Во время школьных каникул я нанимался к людям, которые хотели, чтобы кто-нибудь заботился об их лошадях, пока они путешествуют. Я задавал много вопросов тренерам. В последние два года я участвовал в любом заезде, какой мне предлагали. Я двадцать шесть раз выходил на скаковой круг, у меня три победы, два третьих места и три падения.
Гнедой был в хорошем настроении и дал мне об этом знать. Он терпеливо стоял, пока я манипулировал со стременами и поводьями, ждал, пока Джим в сбруйной разберется со шлемом. Джим настоял, чтобы я надел шлем, хотя он и был по размеру слишком мал.
Спина у гнедого была широкой. А я не сидел на лошади три с половиной недели. И если бы в то утро ему взбрело в голову, он мог бы умчаться со мной куда угодно. Не справившись с ним, я выглядел бы дураком. Но он пошел на тренировочное поле так спокойно, как старая рабочая лошадь.
Меня не порадовал его ход рысью, слишком неровный и бросавший всадника из стороны в сторону. Но легкий галоп искупил этот недостаток. Мы достигли гармонии в дальнем конце тренировочного поля, где земля немного понижалась. И первый отрезок возвращения галопом шел вверх по склону, что полезно для укрепления ног.
Работать с гнедым, когда он идет хафспид-галопом; все равно, что сидеть верхом на запущенной ракете. Мощный, целенаправленный, неотвлекавшийся. Чуть запыхавшись, я направил его к воротам, где ждал Джим.
— Ладно, — без оценки произнес он. — Теперь попробуйте другую.
Вторая лошадь — тоже гнедой мерин с черной гривой — выглядел более стройным. И меня поразило, что он казался настоящим лихачом в скорости по сравнению с тем, на котором я только что сидел верхом. Он выше нес голову, оживленнее себя вел и с большим нетерпением ждал, когда его выведут и он помчится своим маховым шагом. Но будет ли такой шаг сохраняться всю дистанцию — это было, пожалуй, сомнительно.
Всю дорогу к дальнему концу поля я простоял носками кроссовок в стременах. Рысь и легкий галоп прошли будто без меня. Эту лошадь не учили позволять всаднику мирно любоваться окрестными пейзажами. Этот парень выкормлен для скачек, и ничего больше его не интересует. В дальнем конце поля вместо того, чтобы спокойно повернуть, он, опустив плечо, сделал один из тех вихляющих пируэтов, при которых беззаботного жокея швыряет наземь. Я видел многих лошадей, которые проводят такой маневр. Меня и самого они сбрасывали со спины. Но я был готов, что гнедой попытается избавиться от меня. Не столько из враждебности, сколько от жажды галопировать.
Его хафспид-галоп к дому превратился в битву с моими руками. Всю дорогу он хотел мчаться гораздо быстрее. Я задумчиво спрыгнул на землю и повел его к Джиму, стоявшему у ворот.
— Ладно, — сказал он. — Какого вы хотите?
— М-м-м... — Я потрепал гнедому с черной гривой шею. Он энергично помотал красивой головой, без неодобрения и, как я догадался, с удовлетворением.
— Как насчет того, чтобы посмотреть племенные книги и формуляры за сандвичем в пабе? — предложили.
Я прекрасно освоил жизнь в пабах после трех с половиной недель, проведенных с отцом.
— Мне сказали, что я должен забрать мальчика-школьника, — засмеялся Джим. — Вы и есть тот самый мальчик-школьник?
— Я кончил школу в прошлом месяце.
— Ага. Это большая разница!
С добродушной иронией он собрал в доме Сталлуорти все необходимые документы, и мы поехали в местный паб, где его дружески встретили как постоянного посетителя. Мы сели на деревянную скамейку с высокой спинкой, и он положил на стол рядом с пивом (его) и диетической колой (моей) племенные книги и другие бумаги.
При выведении животных для стипль-чеза большое значение имеют производительницы. Кобыла, которая дала одного победителя, очень похоже, даст и других. Мать первого гнедого сама никогда не выигрывала, хотя два ее потомка побеждали. Сам гнедой не заканчивал скачки ближе, чем вторым.
Мать гнедого с черной гривой в скачках не участвовала, но все ее потомки, кроме первого жеребенка, побеждали. Сам гнедой с черной гривой выигрывал дважды. Обеим лошадям по восемь лет.
— Расскажите мне о них, — попросил я Джима. — Что мне нужно знать?
Если он получает комиссионные от продажи, конечно, он не собирается говорить мне абсолютную правду. Торговцы лошадьми пользуются такой же дурной славой, как и продавцы автомобилей.
— Почему их продают? — спросил я.
— Владельцам нужны деньги.
— Отец захочет получить свидетельство ветеринара.
— Я прослежу за этим. Какую лошадь вы хотите?
— Я поговорю с отцом и дам вам знать.
Джим криво усмехнулся. Так же как и ресницы, брови у него были белые.
Мне надо подружиться с ним, если я собираюсь часто приезжать сюда на тренировки. С отцовским хитрым политическим чутьем, как это ни печально, я намеренно начал хождение от двери к двери, чтобы убедить Джима голосовать за Бена. Мне пришло в голову, что, наверно, я научился некоторым предосудительным уловкам политиков, пока слушал признания о заботах и желаниях людей.
Джим, смеясь, рассказал мне, что он прибился к Сталлуорти, потому что не мог найти достойного сравнения с ним тренера с дочерью брачного возраста. Хорошо, что я не Ушер Рудд, подумал я.
Спенсер Сталлуорти, видимо, в воскресенье после обеда спал. И в тот день я его больше не видел. Джим к трем часам отвез меня назад в Эксетер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Шаг гнедого был достаточно медленный и достаточно длинный, чтобы предположить в нем характер вечного трудяги. Когда конюх с гнедым завершили второй круг по двору, я остановил их и пощупал у мерина ноги (нет ли шишек от прошлых неприятностей с сухожилиями) и заглянул в рот (что, вероятно, не следовало делать, конь-то дареный). Я определил, что ему, наверно, лет семь. Хороший, зрелый возраст для лошади, участвующей в стипль-чезе.
— Куда я могу с ним отправиться? — спросил я Джима. И он показал, как подъехать по двору к воротам, которые вели к огромному полю, главной тренировочной площадке для всей конюшни, как я узнал позже. Вроде бы здесь, в уютной части Девона, не было широких открытых долин, где лошадь могла скакать галопом.
— Вы можете рысью или легким галопом дойти до дальнего конца поля, — объяснил Джим, — а вернуться хафспид-галопом. Гнедой знает дорогу.
Я вспрыгнул на спину лошади и всунул в стремена носки кроссовок, не подходящих для данного случая. Потом удлинял поводья до тех пор, пока не понял, что «чувствую» лошадь.
Возможно, мне никогда не быть великим жокеем. Возможно, порой я выгляжу неуклюжим и теряю координацию, потому что быстро расту и меняются мои размеры. Но я работал с огромным множеством разных лошадей. Во время школьных каникул я нанимался к людям, которые хотели, чтобы кто-нибудь заботился об их лошадях, пока они путешествуют. Я задавал много вопросов тренерам. В последние два года я участвовал в любом заезде, какой мне предлагали. Я двадцать шесть раз выходил на скаковой круг, у меня три победы, два третьих места и три падения.
Гнедой был в хорошем настроении и дал мне об этом знать. Он терпеливо стоял, пока я манипулировал со стременами и поводьями, ждал, пока Джим в сбруйной разберется со шлемом. Джим настоял, чтобы я надел шлем, хотя он и был по размеру слишком мал.
Спина у гнедого была широкой. А я не сидел на лошади три с половиной недели. И если бы в то утро ему взбрело в голову, он мог бы умчаться со мной куда угодно. Не справившись с ним, я выглядел бы дураком. Но он пошел на тренировочное поле так спокойно, как старая рабочая лошадь.
Меня не порадовал его ход рысью, слишком неровный и бросавший всадника из стороны в сторону. Но легкий галоп искупил этот недостаток. Мы достигли гармонии в дальнем конце тренировочного поля, где земля немного понижалась. И первый отрезок возвращения галопом шел вверх по склону, что полезно для укрепления ног.
Работать с гнедым, когда он идет хафспид-галопом; все равно, что сидеть верхом на запущенной ракете. Мощный, целенаправленный, неотвлекавшийся. Чуть запыхавшись, я направил его к воротам, где ждал Джим.
— Ладно, — без оценки произнес он. — Теперь попробуйте другую.
Вторая лошадь — тоже гнедой мерин с черной гривой — выглядел более стройным. И меня поразило, что он казался настоящим лихачом в скорости по сравнению с тем, на котором я только что сидел верхом. Он выше нес голову, оживленнее себя вел и с большим нетерпением ждал, когда его выведут и он помчится своим маховым шагом. Но будет ли такой шаг сохраняться всю дистанцию — это было, пожалуй, сомнительно.
Всю дорогу к дальнему концу поля я простоял носками кроссовок в стременах. Рысь и легкий галоп прошли будто без меня. Эту лошадь не учили позволять всаднику мирно любоваться окрестными пейзажами. Этот парень выкормлен для скачек, и ничего больше его не интересует. В дальнем конце поля вместо того, чтобы спокойно повернуть, он, опустив плечо, сделал один из тех вихляющих пируэтов, при которых беззаботного жокея швыряет наземь. Я видел многих лошадей, которые проводят такой маневр. Меня и самого они сбрасывали со спины. Но я был готов, что гнедой попытается избавиться от меня. Не столько из враждебности, сколько от жажды галопировать.
Его хафспид-галоп к дому превратился в битву с моими руками. Всю дорогу он хотел мчаться гораздо быстрее. Я задумчиво спрыгнул на землю и повел его к Джиму, стоявшему у ворот.
— Ладно, — сказал он. — Какого вы хотите?
— М-м-м... — Я потрепал гнедому с черной гривой шею. Он энергично помотал красивой головой, без неодобрения и, как я догадался, с удовлетворением.
— Как насчет того, чтобы посмотреть племенные книги и формуляры за сандвичем в пабе? — предложили.
Я прекрасно освоил жизнь в пабах после трех с половиной недель, проведенных с отцом.
— Мне сказали, что я должен забрать мальчика-школьника, — засмеялся Джим. — Вы и есть тот самый мальчик-школьник?
— Я кончил школу в прошлом месяце.
— Ага. Это большая разница!
С добродушной иронией он собрал в доме Сталлуорти все необходимые документы, и мы поехали в местный паб, где его дружески встретили как постоянного посетителя. Мы сели на деревянную скамейку с высокой спинкой, и он положил на стол рядом с пивом (его) и диетической колой (моей) племенные книги и другие бумаги.
При выведении животных для стипль-чеза большое значение имеют производительницы. Кобыла, которая дала одного победителя, очень похоже, даст и других. Мать первого гнедого сама никогда не выигрывала, хотя два ее потомка побеждали. Сам гнедой не заканчивал скачки ближе, чем вторым.
Мать гнедого с черной гривой в скачках не участвовала, но все ее потомки, кроме первого жеребенка, побеждали. Сам гнедой с черной гривой выигрывал дважды. Обеим лошадям по восемь лет.
— Расскажите мне о них, — попросил я Джима. — Что мне нужно знать?
Если он получает комиссионные от продажи, конечно, он не собирается говорить мне абсолютную правду. Торговцы лошадьми пользуются такой же дурной славой, как и продавцы автомобилей.
— Почему их продают? — спросил я.
— Владельцам нужны деньги.
— Отец захочет получить свидетельство ветеринара.
— Я прослежу за этим. Какую лошадь вы хотите?
— Я поговорю с отцом и дам вам знать.
Джим криво усмехнулся. Так же как и ресницы, брови у него были белые.
Мне надо подружиться с ним, если я собираюсь часто приезжать сюда на тренировки. С отцовским хитрым политическим чутьем, как это ни печально, я намеренно начал хождение от двери к двери, чтобы убедить Джима голосовать за Бена. Мне пришло в голову, что, наверно, я научился некоторым предосудительным уловкам политиков, пока слушал признания о заботах и желаниях людей.
Джим, смеясь, рассказал мне, что он прибился к Сталлуорти, потому что не мог найти достойного сравнения с ним тренера с дочерью брачного возраста. Хорошо, что я не Ушер Рудд, подумал я.
Спенсер Сталлуорти, видимо, в воскресенье после обеда спал. И в тот день я его больше не видел. Джим к трем часам отвез меня назад в Эксетер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58