И до того дышать охота!… А ведь надо ещё за дедушкой. Сгорит ведь! А второй раз ещё боязней идти. Закрылся я пиджаком весь – и опять туда. Дымище там. Трещит все. А дедушка Шубин, как увидел меня опять, руками замахал. «Куды ты, – хрипит, – малый, спасайся вон отсюда скорее! Сдалось тебе чужого деда из огня вызволять! Сгоришь! Брось меня! Иди, Никитка, иди…» Я уже правда было бежать, да как он сказал «чужого», так стоп на месте. Я дедушке Шубину говорю: «Какой ты, говорю, чужой, раз мы тут все друг-дружкины». И стал его тащить. Он ходить сам неспособный. У него одна нога, и та задом наперёд ходит. А у меня уже дух кончается. Дым потому что – не продохнуть. Искры зыркают… Боязно. А я всё-таки говорю: «Ничего, дедушка, давай как-нибудь шагать на трёх ногах». Ну и это… вытащил всё-таки. Упал немножко на воле. Но пока из меня дым вышел, не дождался, а сразу бегом за народом! У нас в кузне работали. А пиджак прожёг весь наскрозь. Ну и все. И писать неинтересно.
За свою многолетнюю работу Пётр Андреевич Болотов встречался с самыми различными людьми. Он брал интервью и беседы у наркомов, профессоров, знатных стахановцев, героев воздуха, земли и моря. Но никогда у него не бывало такого удивительного и неожиданного интервью.
Забыв свою профессиональную выдержку, он вскочил, схватил Никиту за плечи.
– Ах ты, Никитка, – пробормотал он, – ах ты, мальчуган ты славный, ах ты… это самое… Ну чего ты на меня уставился?!
Потом он успокоился, посадил перед собой Никиту и стал брать у него беседу-интервью по всем правилам.
Ему хотелось отыскать в этом маленьком, скромном, большеглазом мальчонке какие-то необыкновенные черты. Как он стал героем? Как он решился на свой опасный подвиг? Что заставило его так действовать?
Корреспондент закидал Никиту десятками разнообразнейших вопросов. Что читает Никита? Чем увлекается?
О чём мечтает? Как учится?
Никита отвечал просто и толково, но ничего увлекательного, ничего сверхъестественного не мог обнаружить журналист. Сколько раз уже он видел вот таких мальчиков, которые отвечали, что учатся «ничего», и «отлично» есть, и поведение тоже довольно-таки «ничего».
– Вот недавно у отца книгу читал, – говорил Никита, – это про этого… как его? Ну вот забыл… Арх… Архимеда. Как он в ванне мылся и даже весу потерял двадцать кило… Так выскочил даже из бани. Вот до чего докупался!…
Но о пожаре из него нельзя было вытянуть больше ни слова: он отнекивался, отмалчивался.
– Ведь ты же сам мог сгореть! – воскликнул журналист.
– Ну так что ж! – удивлялся Никита. – А дедушка Шубин тоже мог свободно сгореть! Странное дело! Чай, я всё-таки уже не первый год в школе. Да у нас в пятом классе «Б» каждый мальчишка бы так на моём месте. Девчонки бы даже – и те. Мы все друг-дружкины… Пиджак только жалко. Новый был, ненадёванный. Из братнина сшит. Ну, меня от колхоза новым зато премировали. Ещё лучше.
Больше он ничего не мог рассказать, как ни бился Болотов.
– Это удивительное дело! – сердился корреспондент. – Всю жизнь вот так. Подвиги совершать умеют, а рассказать толком никто не может. Да если бы я на твоём месте… я бы уж расписал. Ведь материал-то какой, играет как!
Упрятав в портфель свои блокноты и записи, корреспондент стал собираться в путь.
– Кто будет читать про меня в газете? – спросил вдруг Никита.
– Ну, все будут!
– Чудно…
Никита прыснул, прикрыл обеими ладонями рот, зажмурился и покрутил головой.
Болотов торопливо распрощался с мальчиком. Вдруг Никита остановил его:
– А что это у вас за значок?
– А, ерунда это. Это я немножко альпинизмом увлекался, на Эльбрус ходил.
– На самую верхушку? Вот так да!
– А ты что думаешь? – взбодрился корреспондент. – Я, брат, раньше-то… Это вот сейчас сердце стало пошаливать, гражданская война сказывается. Я, брат, под Волочаевкой был.
– Ой, вы на фронте участвовали? – так и загорелся Никита. – Ой, дядя, расскажите про войну!
– А что тут рассказывать? Тут рассказывать нечего, да и некогда рассказывать. Окружили нас около сопки, нас было человек пятнадцать, а их добрых полсотни. Ну так гранатами вручную отбились. А меня вот сюда шарахнуло. Ну, в общем, тут нечего рассказывать.
– Вот удивительное дело, – вздохнул мальчик. – Все вот так: воевать умели, да ещё как здорово, а попросишь рассказать – не могут толком, все некогда. Эх, если бы я на вашем месте, так я бы уж рассказал!…
1 2
За свою многолетнюю работу Пётр Андреевич Болотов встречался с самыми различными людьми. Он брал интервью и беседы у наркомов, профессоров, знатных стахановцев, героев воздуха, земли и моря. Но никогда у него не бывало такого удивительного и неожиданного интервью.
Забыв свою профессиональную выдержку, он вскочил, схватил Никиту за плечи.
– Ах ты, Никитка, – пробормотал он, – ах ты, мальчуган ты славный, ах ты… это самое… Ну чего ты на меня уставился?!
Потом он успокоился, посадил перед собой Никиту и стал брать у него беседу-интервью по всем правилам.
Ему хотелось отыскать в этом маленьком, скромном, большеглазом мальчонке какие-то необыкновенные черты. Как он стал героем? Как он решился на свой опасный подвиг? Что заставило его так действовать?
Корреспондент закидал Никиту десятками разнообразнейших вопросов. Что читает Никита? Чем увлекается?
О чём мечтает? Как учится?
Никита отвечал просто и толково, но ничего увлекательного, ничего сверхъестественного не мог обнаружить журналист. Сколько раз уже он видел вот таких мальчиков, которые отвечали, что учатся «ничего», и «отлично» есть, и поведение тоже довольно-таки «ничего».
– Вот недавно у отца книгу читал, – говорил Никита, – это про этого… как его? Ну вот забыл… Арх… Архимеда. Как он в ванне мылся и даже весу потерял двадцать кило… Так выскочил даже из бани. Вот до чего докупался!…
Но о пожаре из него нельзя было вытянуть больше ни слова: он отнекивался, отмалчивался.
– Ведь ты же сам мог сгореть! – воскликнул журналист.
– Ну так что ж! – удивлялся Никита. – А дедушка Шубин тоже мог свободно сгореть! Странное дело! Чай, я всё-таки уже не первый год в школе. Да у нас в пятом классе «Б» каждый мальчишка бы так на моём месте. Девчонки бы даже – и те. Мы все друг-дружкины… Пиджак только жалко. Новый был, ненадёванный. Из братнина сшит. Ну, меня от колхоза новым зато премировали. Ещё лучше.
Больше он ничего не мог рассказать, как ни бился Болотов.
– Это удивительное дело! – сердился корреспондент. – Всю жизнь вот так. Подвиги совершать умеют, а рассказать толком никто не может. Да если бы я на твоём месте… я бы уж расписал. Ведь материал-то какой, играет как!
Упрятав в портфель свои блокноты и записи, корреспондент стал собираться в путь.
– Кто будет читать про меня в газете? – спросил вдруг Никита.
– Ну, все будут!
– Чудно…
Никита прыснул, прикрыл обеими ладонями рот, зажмурился и покрутил головой.
Болотов торопливо распрощался с мальчиком. Вдруг Никита остановил его:
– А что это у вас за значок?
– А, ерунда это. Это я немножко альпинизмом увлекался, на Эльбрус ходил.
– На самую верхушку? Вот так да!
– А ты что думаешь? – взбодрился корреспондент. – Я, брат, раньше-то… Это вот сейчас сердце стало пошаливать, гражданская война сказывается. Я, брат, под Волочаевкой был.
– Ой, вы на фронте участвовали? – так и загорелся Никита. – Ой, дядя, расскажите про войну!
– А что тут рассказывать? Тут рассказывать нечего, да и некогда рассказывать. Окружили нас около сопки, нас было человек пятнадцать, а их добрых полсотни. Ну так гранатами вручную отбились. А меня вот сюда шарахнуло. Ну, в общем, тут нечего рассказывать.
– Вот удивительное дело, – вздохнул мальчик. – Все вот так: воевать умели, да ещё как здорово, а попросишь рассказать – не могут толком, все некогда. Эх, если бы я на вашем месте, так я бы уж рассказал!…
1 2