У всех живых существ способность страдать находится в прямой зависимости от уровня их развития, и более всего это относится к страданиям духовным. Наименее развитые животные, такие, как соловей или мелкие грызуны, переносят тесное заточение несравненно легче, чем ворон, попугай или мангуста, не говоря уже о лемурах и обезьянах. Если вы содержите одно из этих разумных животных и хотите предоставить ему истинно гуманное обращение, то должны время от времени позволить ему побегать на свободе. Такой случайный «отпуск» из клетки, если противополагать его постоянному заточению, кажется на первый взгляд несущественным облегчением судьбы вашего пленника. И, тем не менее, подобное послабление неоценимо способствует психологическому благополучию животного. Различие между животным, постоянно пребывающим в своей клетке, и тем, которому временами предоставляется относительная свобода, столь же велико, как между жизнью каторжника и рабочего, постоянно стеснённого своим зависимым положением.
Предоставить свободу? А не скроется ли немедленно ваш пленник, не убежит ли или не улетит прочь? Как раз такой исход кажется наименее вероятным. Все животные, за исключением наиболее низко стоящих на эволюционной лестнице, строго последовательны в своих привычках и любой ценой стремятся поддержать установившийся образ жизни. Именно по этой причине каждое животное, которому неожиданно предоставляется свобода после длительного заключения, вскоре обязательно вернётся в свою тюрьму, если только сможет найти обратный путь. Большинство певчих птиц, обычно содержащихся в клетках, слишком глупы для этого. Лишь немногие мелкие воробьиные, например, домовой воробей или береговая ласточка, обладают достаточным чувством пространства, чтобы найти дорогу через окно или дверь дома. Они же — единственные из мелких птиц, которым можно предоставить привилегию свободно вылетать из дому. Необходимо только помнить, что такие ручные птички, летающие на свободе, из-за своей доверчивости подвержены особым опасностям, гораздо более обильным по сравнению с теми, что угрожают их диким собратьям, относящимся к тому же виду.
Наши представления, что истинно ручная мангуста, лисица или обезьяна, будучи предоставлены самим себе, должны обязательно попытаться любой ценой вернуть себе «драгоценную свободу», предполагают совершенно неверное очеловечивание мотивов поведения животных. Пленник не желает убежать от нас, он хочет только одного — чтобы ему позволили вернуться назад в клетку. Проблема не в том, чтобы воспрепятствовать ручному ворону, мангусте или обезьяне скрыться; трудность заключается в другом — как помешать этим существам испортить ваш рабочий день или нарушить воскресный вечерний отдых. Мне много лет приходится работать в доме, переполненном озорными животными и ещё более неспокойными детьми. И несмотря на эту многолетнюю практику, меня до сих пор нервирует ворон, пытающийся унести прочь страницы моей рукописи, скворец, сдувающий со стола бумаги взмахами своих крыльев, обезьяна, экспериментирующая за моей спиной с различными ломкими предметами, — каждую минуту я готов услышать неистовый треск.
Когда я усаживаюсь за письменный стол, все детища моего Ноева ковчега должны вернуться в свои клетки. Этих смышлёных созданий, знающих цену своей временной свободе, можно с успехом приучить возвращаться в заточение по команде (за исключением мангусты, которая ни за что не сделает этого). Вы строгим тоном отдаёте распоряжение и тут же начинаете сожалеть об этом, ибо смирение и послушание, с которым ваши питомцы плетутся назад в свои клетки, вызывают искушение отменить приказ — вещь, весьма нежелательная с воспитательной точки зрения. И, тем не менее, эти бедные узники, сидящие скорчившись в своих тюрьмах и умирающие от скуки, сейчас гораздо сильнее действуют вам на нервы, нежели пять минут назад, когда они были свободны. Совершенно то же самое можно наблюдать, когда кто-нибудь из нас позволяет своей маленькой дочери остаться в кабинете в часы работы. Ребёнку строго запрещено разговаривать и вообще, так или иначе, нарушать тишину. Внутренний конфликт между необходимостью «хорошо вести себя» и сдерживаемым желанием задать вопрос драматически отражается на маленьком личике — и это одно из самых трогательных ощущений, которое может доставить вам маленький ребёнок. Но все это гораздо сильнее отвлекает вас от работы, чем целая свора обезьян, воронов и скворцов.
Моя эльзасская сука Тито обладает особым умением расстраивать меня этаким манером. Она принадлежит к той категории чересчур привязанных собак, которые абсолютно не имеют своей личной жизни и существуют только своим хозяином и около него. Она будет лежать подле моих ног даже в том случае, если я час за часом сижу за письменным столом, и при этом настолько тактична, что ни разу не позволит себе взвизгнуть или привлечь к себе моё внимание самым мимолётным знаком. Она только смотрит на меня. В пристальном взгляде янтарно-жёлтых глаз читается вопрос: «Когда же ты выйдешь со мной на улицу?». Этот взгляд — словно голос моей совести, он проникает сквозь самые толстые стены! Я выгоняю собаку из комнаты и, тем не менее, знаю, что она лежит сейчас за дверью, неподвижно устремив пристальный взгляд на дверную ручку.
Написав эту главу — особенно последние страницы, я начал опасаться, что слишком заострил внимание на отрицательных моментах, словно моей задачей было отговорить вас от приобретения маленького питомца. Не поймите меня неверно. Если я уделил так много места тем существам, которых не стоит держать в домашних условиях, то сделал это с одной лишь целью: я опасаюсь, как бы разочарование и напрасная трата нервов при неправильном выборе вашего первого подопечного не разрушили ваших ожиданий и не испортили навсегда впечатление от этого приятнейшего, самого стоящего и наиболее поучительного из всех хобби. Потому что я считаю своей серьёзнейшей задачей пробудить у возможно большего числа людей глубокое понимание внушающего благоговение чуда природы. Я фанатически стремлюсь к появлению новообращённых. И если кто-нибудь из вас, внимательно прочтя эту книгу, позволит себе соблазниться и купить аквариум или парочку золотистых хомячков — в этом случае я, вероятно, приобрету приверженца в хорошем деле.
ЯЗЫК ЖИВОТНЫХ
Он познал всех птиц наречья.
Имена их и секреты.
Вёл при встречах разговоры…
Г. Лонгфелло
Животные не обладают языком в истинном смысле этого слова. У высших позвоночных, а также и у насекомых — главным образом у общественных видов этих обеих больших групп животного царства — каждый индивидуум располагает определённым числом врождённых телодвижений и звуков, служащих для выражения эмоций. Существуют также врождённые способы реакции на эти сигналы, причём реакция наступает всякий раз, когда животное видит или слышит другого представителя своего вида. Некоторые виды птиц, общественная жизнь которых стоит на высоком уровне, такие, как галки и серые гуси, обладают усложнённым кодом, состоящим из ряда подобных сигналов. Каждая птица способна произносить и понимать их без всякого предварительного научения. Согласованность в поведении разных индивидуумов у общественных видов животных, возникающая в результате взаимодействия врождённых сигналов и ответных поступков, вызывает у человека впечатление, что птицы разговаривают и понимают друг друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52