Вячеслав Дурненков
В черном-черном городе
Действующие лица:
Дима
Валентина
Баба Маня
Петр
Наташа
Раиса

На скамейке сидят четверо:
Петр – мужчина лет пятидесяти, в кепке, пиджаке, курит папиросу.
Раиса – его жена.
Валентина – их знакомая с другой улицы, лет сорока пяти.
Баба Маня – мать Валентины, парализованная.
Летний вечер. 19. 45
Валентина. А че Петь, Колька на каникулы собирается?
Петр. А хто его знает, можа и собирается.
Валентина. Че, и не пишет?
Раиса. О то тоже писатель, последнее на Пасху прислал.
Петр. Да че, ему там и так хорошо. Потом, эта у него? как там, Рай?
Раиса. Практика.
Петр. Во, во.
Валентина. Щас вси грамотные стали. Как матка с батькой в навозе ковыряться не хочут.
Раиса. Да нехай, Валь, учится. Пока желание есть.
Валентина. Да, конечно, Рай. Че хоть щас изучает-то?
Петр. Говно изучает.
Валентина. И?
Раиса. Да слушай ты его, Валь, больше, землю Колька изучает, почву нашу.
Валентина. А че ее изучать, землю-то? Вот вся тут видна.
Петр. Так-то оно так. Однакож, чтоб помидора с картохами выросла получче, надо землю знать. Ну не дураки ж там, Валь, сидят.
Валентина. А с этой жистью, Петь, уже и не понять. Вон, вчера по телевизору певца показали, на жабышка похож, растрепанный такой, под себя гадит, а молодежи нравиться. Потом секс этот?
Петр. А че, Валь, дело-то хорошее. Давай как-нибудь, а?
Раиса. Я те дам щас, пень лысый.
Петр. И-эх, куды моя сила-молодость подевались?
Раиса. Самогонку меньше жрать надо.
Валентина. Ты бы, правда, Петь, не пил бы?
Петр. Да рази я пью-то, вон Сашка?
Баба Маня. Ананас.
Петр. Че?
Валентина. Ананас, говорит.
Петр. А…
Раиса. А че она, Валь, еще говорит?
Валентина. «Сирожа» говорит, потом, «заберут вас комоды» говорит.
Раиса. Да, старость не радость.
Валентина. Да не говори Рай, намучилась с ней уже.
Петр. Все такие будем.
Валентина. Это у кого так музыка громко играет?
Раиса. Да эт к Убивакиным родня городская седня утром приехала, невестка ейная с детьми.
Валентина. Эт близняшки-то?
Раиса. Да, Валь, только папа ихний че-то второй год нос не кажет.
Валентина. Я уже и забыла-то, как Игорек выглядит-то.
Раиса. Да как был ханыга, так и остался. Помнишь, Петь, как в десятом классе напилси и на глобус наблевал.
Петр. Игорь-то? Помню, его забудешь? Кольке нашему глаз подбил?
Из калитки, держась за руки, выходят близнецы: Наташа и Дима. Им по восемь лет. 20.00
Наташа и Дима. Здраствуйте.
Раиса. Здравствуйте.
Валентина. Здравствуйте.
Петр. Привет, ребята!
Раиса. Присаживайтесь, ребятки, посидите с нами.
Валентина. Как доехали? Не устали?
Наташа. Не устали.
Дима. Немного устали.
Раиса. А папа ваш почему не приехал?
Наташа. Он работает.
Валентина. А, ну да, конечно.
Дима. Инженером.
Петр. А вы нас-то помните? Как кого зовут?
Дима. Плохо помним.
Петр. Меня дядя Петр, эт тетя Рая, эт тетя Валя, а эт баба Маня.
Наташа. А мы Наташа и Дима.
Дима. Близнецы.
Раиса. Да мы это, ребятки, помним. Подсолнух вам принести?
Наташа. Спасибо, мы сытые.
Дима. Деда свинью заколол.
Валентина. Ай да дед, любит-то внуков своих.
Дима. Любит.
Петр. Ну, расскажите, ребятки, где учитесь, чем занимаетесь?
Наташа. В школе учимся.
Валентина. И стихи знаете, и песни, да?
Дима. Да.
Петр. Ну, почитайте стишок какой-нибудь.
Дима. Какой?
Петр. Да любой. Какой захочется.
Наташа. Сейчас Дима почитает.
Дима. Почему я?
Наташа. Ты хорошо читаешь. С выражением.
Дима. А у тебя интонация четкая.
Наташа. Ну ладно, уговорил.
Раиса. Почитай, девонька, а мы послушаем.
Наташа. Стихотворение:
Бабушка, налей компот
Попросила Надя
Когда дядя Коля проснется
Ехать на рынок не надо
Там будет мчаться машина
Она повернуть не успеет
Дай мне тарелку с малиной
Свитер одень потеплее
Бабушка вслед ей сказала
В клетчатой польской рубахе
Дядя уехал на рынок
Ветка в окно колотилась
Солнце хотело остаться
Подумало и закатилось

Наташа. Вот такое стихотворение.
Раиса. Это про что же, деточка?
Дима. Это про предчувствия.
Валентина. А я ничего не поняла. Видать, совсем дурой стала.
Дима. А тут ничего понимать не надо, тут почувствовать надо.
Петр. А че почувствовать-то?
Дима. Страх, тревогу, необъяснимое.
Раиса. А необъяснимое, это че?
Наташа. Копче.
Петр. А то давайте, ребятки, правда, подсолнух принесу?
Наташа. Дядя Петя, мы ведь уже отказались.
Дима. Дядя Петя, а почему у вас тень без кепки?
Петр. А… как это, бог с вами, ребятки, вон она, кепка-то, на тениной голове.
Дима. Я пошутил.
Валентина. Вы, ребяты, над дядей Петей не смейтесь, он хоть и неграмотный, а всю войну прошел и ордена имеет.
Наташа. Мы не смеемся, мы ему помочь хотим.
Раиса. Это как же?
Дима. А вот так. Дядя Петя…
Петр. А?
Дима. Расскажи им про это?
Петр. А ты откуда про это?
Дима. Оттуда.
Наташа. Тебе сразу легче станет. Вот увидишь. Ну, не будь трусишкой?
Петр встает, подходит к краю сцены. Он растерян и подавлен. Освещение гаснет, Петр стоит в кругу света.
Петр. В 72-ом я почувствовал, что больше не могу жить. Я ничем не болел, хозяйство было налажено, родился Колька, все было хорошо и надежно. Но жить я уже не мог. Тогда-то я и решил поехать к святым местам, мне было уже за тридцать, то есть время, когда понимаешь, что святые места ничем не отличаются от несвятых, те же щелястые заборы, те же крики ребятишек, купающихся в местной полувысохшой речонке со смешным названием. Святое место – это место, где тебя окончательно отпускает и ты можешь подставить лицо ветру и присесть на поросший конским щавелем пригорок, и за этим ничего не последует. Я исколесил свою и соседнюю области и ничего подобного не встретил, везде меня сопровождало ощущение, что свою жизнь я уже прожил и мои руки обвязаны цветными полотенцами, а рот наполнен стеклярусом. Я не мог разговаривать с людьми, им еще предстояло жить, подставляя рот под капли дождя, который казался мне кислотным. На автовокзале в райцентре я встретил человека, похожего на моего отца, которого я помнил смутно, но которого не забуду. Он купил мне билет на автобус и подарил свою кепку. Когда автобус остановился, я пошел по какой-то кривой улице, которая вывела меня к небольшой площади, на которой находились собор XVIII века, универмаг, библиотека и кинотеатр. Я стоял и рассматривал трещины на плавящемся от жары асфальте, вдруг все завертелось у меня перед глазами и я упал. Очнулся я в тенистом городском парке на детских качелях. Какое-то время я не мог видеть, предметы расплывались, но самые таинственные перемены произошли со звуками, они как будто слились в один мультипликационный звукоряд, словно сотни Чебурашек разом жаловались на свою судьбу. В голове проносились картины, какие-то чернильные пятна, похожие на фигуры животных и людей, трава и осколки бутылок перед заброшенным кинотеатром, солнце, которое никак не может закатиться, упруго отталкиваясь от горизонта. Я стал чувствовать свои руки, они казались мне слабыми, что-то забывшими, но легкими, словно в суставах жил весенний ветер, впервые за тридцать с чем-то лет я попытался вздохнуть и это у меня получилось.
– Ну покатался и хватит, – сказал отец и подхватил меня за подмышки.
Потом мы ели мороженое, стреляли в тире, после этого пошли домой. Я вырос, закончил школу, встретил Раису, у нас родился Колька. Иногда по ночам мне чудился во рту привкус стекляруса, но это быстро проходило.
1 2