) в том, что он впервые дал полное описание гидрологии северозападной части Тихого океана – района, в ту пору очень малоизученного. Его исследование стало фундаментом, на котором основывались новые и новые работы иных ученых, пришедших после него. И это самая счастливая судьба всякого научного труда: сделаться неотъемлемой частью (выразимся здесь немного старомодно) великого храма Науки.
В заключении книги Макаров воздал должное своим предшественникам – знаменитым русским мореплавателям начала XIX века. Особенно он ценил Коцебу, совершившего на небольшом бриге «Рюрик» первое в истории нашего флота кругосветное плавание. Последние слова в книге «Витязь» и Тихий океан» таковы: «Капитаны начала нынешнего столетия, оказавшие крупные услуги в свое время, послужат в будущем примером любви и преданности делу. Будущим морякам предстоит плавать не с теми кораблями и не с теми средствами, но можно пожелать, чтобы в них была та же любовь к изучению природы. Любовь эта поможет им быть достойными последователями знаменитых капитанов начала нынешнего столетия».
...И знаменитых капитанов конца прошлого столетия – могли бы добавить мы сегодня.
Макаров дал бессмертие скромному корвету. Еще при жизни адмирала «Витязь» закончил свою службу в военно-морском флоте России. Но память о корабле жива и будет жить долго. В 1950 году книга Макарова снова была переиздана советским Географическим издательством (и тиражом большим, чем довелось увидеть автору!). А вскоре в океанские просторы вышел еще один корабль, на борту которого значилось название «Витязь».
На мачте развевался красный флаг его обновленной социалистической Родины – Советского Союза.
Название кораблей – вещь не шуточная. Ведь это тоже традиция, преемственность славы поколений. Это давно поняли моряки всех стран. В мае 1829 года русский бриг «Меркурий» , вооруженный 20 пушками, принял неравный бой с двумя турецкими линейными кораблями, на которых имелось без малого 200 пушек. Командир и команда корабля решили биться до конца, но флаг не спускать; последний оставшийся в живых офицер должен был взорвать крюйт-камеру, где хранился запас пороха. Бой длился четыре часа, и... турки отступили. Раненый командир привел изувеченный бриг в порт. Тогда-то и появился указ, чтобы в память об этом подвиге в составе Черноморского флота всегда бы имелся корабль с названием «Меркурий». Всегда бы имелся...
Вот почему ныне бороздят моря и океаны советский ракетоносец «Варяг» и океанографическое судно Академии наук СССР «Витязь».
Вот почему совсем недавно, как сообщала печать, на стапелях одного из прославленных наших судостроительных заводов заложен ледокол «Ермак» – внук макаровского «Ермака».
Имя Макарова-океанографа еще в прошлом веке получило заслуженное признание не только в России, но и за ее пределами. В Монако давно уже существует океанографический музей, один из крупнейших в мире. На стене музея начертаны названия судов, с которыми связаны крупнейшие в истории человечества открытия в области океанографии. В этом почетном списке есть слово «Vitiaz» – так обозначено латинскими буквами название русского корабля.
«Макаровские колпачки»
Артиллерийский полигон представлял собой обширное, ровное поле. На одном его краю чернели огромные пушки, издали похожие на сказочных единорогов. Около пушек суетились матросы, чуть поодаль стояла большая группа сухопутных и морских офицеров; в этой группе среди белых офицерских фуражек вкраплено было несколько матово блестящих черных цилиндров. Вдруг суета около пушек стихла, офицер, стоявший несколько в стороне, поднял красный флажок, задержал его ненадолго в воздухе, а потом резко опустил вниз. Грянул оглушительный выстрел. И тотчас же все форменные фуражки и цилиндры двинулись к противоположной стороне поля.
А там, у кромки соснового леса, тускло блестели под весенним солнцем толстые металлические плиты. Они стояли вертикально, прикрепленные к мощным деревянным срубам, наполненным землей. Трава вокруг была выбита начисто, почва опалена огнем и усеяна множеством осколков.
Группа подошла к плите. И сразу же раздались изумленные возгласы на русском языке:
– Не может быть!
– Что случилось?
– Ну и ну... А еще говорят: Англия – мастерская мира.
И возгласы по-английски:
– It's impossibile!
– It's incredible!
Причиной этой сумятицы были три идеально круглых и ровных отверстия, зиявших в плите. Молодой подполковник-артиллерист, энергично жестикулируя, говорил двум морским капитанам:
– Господа, это невероятно! Поверхность гарвеевской стали сильно закалена особым способом и прочна необычайно. Она как бы из двух слоев – поверхностного, тонкого, чрезвычайно твердого, и основной массы, состоящей, как вы знаете, из обычной стали, упругой и вязкой. Сталкиваясь с этой твердой поверхностью, которая, как на пружину, опирается на мощный и упругий слой стали, снаряд делается бессильным. Вы здесь впервые, но я уже неоднократно принимаю гарвеевские броневые плиты. И наши путиловские снаряды, и крупповские, ударяясь в эти плиты, или разбивались вдребезги, или отскакивали от них, как горох. И вот теперь – не понимаю! Смотрите, плита пробита, словно ее шилом проткнули! Не понимаю, господа, не понимаю.
Эти три круглых отверстия в броневой плите и служили темой оживленных споров на русском и английском языках. Гул голосов рос, поднимаясь до самых высоких нот. И вдруг общий шум перекрыл зычный возглас по-английски:
– Gentelmen, it's a sensation!
Шумные споры тотчас прекратились, и все разом обернулись на голос одного человека. То был пожилой коренастый британец в черном сюртуке и цилиндре. Красное толстое лицо его сияло. Он с торжеством, ощущая себя предметом общего внимания, раздельно произнес в наступившей тишине:
– Ничего не случилось. Повторяю, джентльмены, ничего не случилось. Плита перевернута. Плита пробита с изнанки.
Шум тут возник такой, что грянь на полигоне новый выстрел, его бы, пожалуй, не услышали.
...Обратно к орудиям возвращались медленно, вразброд и как-то вяло. Так идут со стадиона, когда команда проиграла важный матч, или из театра после плохого спектакля. Артиллерийский подполковник уже без недавнего оживления говорил своим спутникам.
– «Sensation»!.. – раздраженно передразнил он англичанина. – Какая там сенсация! Бронебойный снаряд легко пробивает мягкую сталь, а потом столь же легко разрушает и закаленный слой, ибо в этом случае тот лишен, так сказать, упругой поддержки.
– И все же мне не совсем понятно, – вежливо вставил один из капитанов, – не все ли равно, как ставить броню? Если она прочна, то с какой стороны в нее ни стреляй...
– Это только так кажется, с какой стороны ни стреляй, все едино, – вновь темпераментно заговорил подполковник. – А не угодно ли вам простейший пример. Свиной окорок или сало небось приходилось резать? Так вот: попробуйте-ка его разрезать со стороны кожи. Намучаетесь! А если нож подвести со стороны шпига, то вы все сало вместе с кожей легко порежете. Вот и все. Видите, как просто. Нет, англичанин не прав: сенсации не получилось. Вот сейчас плиту переставят, как положено, и вы увидите, как будут снаряды раскалываться от удара в нее, словно орехи.
И, махнув рукой, повторил:
– Это не сенсация, а так, мелкий казус.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
В заключении книги Макаров воздал должное своим предшественникам – знаменитым русским мореплавателям начала XIX века. Особенно он ценил Коцебу, совершившего на небольшом бриге «Рюрик» первое в истории нашего флота кругосветное плавание. Последние слова в книге «Витязь» и Тихий океан» таковы: «Капитаны начала нынешнего столетия, оказавшие крупные услуги в свое время, послужат в будущем примером любви и преданности делу. Будущим морякам предстоит плавать не с теми кораблями и не с теми средствами, но можно пожелать, чтобы в них была та же любовь к изучению природы. Любовь эта поможет им быть достойными последователями знаменитых капитанов начала нынешнего столетия».
...И знаменитых капитанов конца прошлого столетия – могли бы добавить мы сегодня.
Макаров дал бессмертие скромному корвету. Еще при жизни адмирала «Витязь» закончил свою службу в военно-морском флоте России. Но память о корабле жива и будет жить долго. В 1950 году книга Макарова снова была переиздана советским Географическим издательством (и тиражом большим, чем довелось увидеть автору!). А вскоре в океанские просторы вышел еще один корабль, на борту которого значилось название «Витязь».
На мачте развевался красный флаг его обновленной социалистической Родины – Советского Союза.
Название кораблей – вещь не шуточная. Ведь это тоже традиция, преемственность славы поколений. Это давно поняли моряки всех стран. В мае 1829 года русский бриг «Меркурий» , вооруженный 20 пушками, принял неравный бой с двумя турецкими линейными кораблями, на которых имелось без малого 200 пушек. Командир и команда корабля решили биться до конца, но флаг не спускать; последний оставшийся в живых офицер должен был взорвать крюйт-камеру, где хранился запас пороха. Бой длился четыре часа, и... турки отступили. Раненый командир привел изувеченный бриг в порт. Тогда-то и появился указ, чтобы в память об этом подвиге в составе Черноморского флота всегда бы имелся корабль с названием «Меркурий». Всегда бы имелся...
Вот почему ныне бороздят моря и океаны советский ракетоносец «Варяг» и океанографическое судно Академии наук СССР «Витязь».
Вот почему совсем недавно, как сообщала печать, на стапелях одного из прославленных наших судостроительных заводов заложен ледокол «Ермак» – внук макаровского «Ермака».
Имя Макарова-океанографа еще в прошлом веке получило заслуженное признание не только в России, но и за ее пределами. В Монако давно уже существует океанографический музей, один из крупнейших в мире. На стене музея начертаны названия судов, с которыми связаны крупнейшие в истории человечества открытия в области океанографии. В этом почетном списке есть слово «Vitiaz» – так обозначено латинскими буквами название русского корабля.
«Макаровские колпачки»
Артиллерийский полигон представлял собой обширное, ровное поле. На одном его краю чернели огромные пушки, издали похожие на сказочных единорогов. Около пушек суетились матросы, чуть поодаль стояла большая группа сухопутных и морских офицеров; в этой группе среди белых офицерских фуражек вкраплено было несколько матово блестящих черных цилиндров. Вдруг суета около пушек стихла, офицер, стоявший несколько в стороне, поднял красный флажок, задержал его ненадолго в воздухе, а потом резко опустил вниз. Грянул оглушительный выстрел. И тотчас же все форменные фуражки и цилиндры двинулись к противоположной стороне поля.
А там, у кромки соснового леса, тускло блестели под весенним солнцем толстые металлические плиты. Они стояли вертикально, прикрепленные к мощным деревянным срубам, наполненным землей. Трава вокруг была выбита начисто, почва опалена огнем и усеяна множеством осколков.
Группа подошла к плите. И сразу же раздались изумленные возгласы на русском языке:
– Не может быть!
– Что случилось?
– Ну и ну... А еще говорят: Англия – мастерская мира.
И возгласы по-английски:
– It's impossibile!
– It's incredible!
Причиной этой сумятицы были три идеально круглых и ровных отверстия, зиявших в плите. Молодой подполковник-артиллерист, энергично жестикулируя, говорил двум морским капитанам:
– Господа, это невероятно! Поверхность гарвеевской стали сильно закалена особым способом и прочна необычайно. Она как бы из двух слоев – поверхностного, тонкого, чрезвычайно твердого, и основной массы, состоящей, как вы знаете, из обычной стали, упругой и вязкой. Сталкиваясь с этой твердой поверхностью, которая, как на пружину, опирается на мощный и упругий слой стали, снаряд делается бессильным. Вы здесь впервые, но я уже неоднократно принимаю гарвеевские броневые плиты. И наши путиловские снаряды, и крупповские, ударяясь в эти плиты, или разбивались вдребезги, или отскакивали от них, как горох. И вот теперь – не понимаю! Смотрите, плита пробита, словно ее шилом проткнули! Не понимаю, господа, не понимаю.
Эти три круглых отверстия в броневой плите и служили темой оживленных споров на русском и английском языках. Гул голосов рос, поднимаясь до самых высоких нот. И вдруг общий шум перекрыл зычный возглас по-английски:
– Gentelmen, it's a sensation!
Шумные споры тотчас прекратились, и все разом обернулись на голос одного человека. То был пожилой коренастый британец в черном сюртуке и цилиндре. Красное толстое лицо его сияло. Он с торжеством, ощущая себя предметом общего внимания, раздельно произнес в наступившей тишине:
– Ничего не случилось. Повторяю, джентльмены, ничего не случилось. Плита перевернута. Плита пробита с изнанки.
Шум тут возник такой, что грянь на полигоне новый выстрел, его бы, пожалуй, не услышали.
...Обратно к орудиям возвращались медленно, вразброд и как-то вяло. Так идут со стадиона, когда команда проиграла важный матч, или из театра после плохого спектакля. Артиллерийский подполковник уже без недавнего оживления говорил своим спутникам.
– «Sensation»!.. – раздраженно передразнил он англичанина. – Какая там сенсация! Бронебойный снаряд легко пробивает мягкую сталь, а потом столь же легко разрушает и закаленный слой, ибо в этом случае тот лишен, так сказать, упругой поддержки.
– И все же мне не совсем понятно, – вежливо вставил один из капитанов, – не все ли равно, как ставить броню? Если она прочна, то с какой стороны в нее ни стреляй...
– Это только так кажется, с какой стороны ни стреляй, все едино, – вновь темпераментно заговорил подполковник. – А не угодно ли вам простейший пример. Свиной окорок или сало небось приходилось резать? Так вот: попробуйте-ка его разрезать со стороны кожи. Намучаетесь! А если нож подвести со стороны шпига, то вы все сало вместе с кожей легко порежете. Вот и все. Видите, как просто. Нет, англичанин не прав: сенсации не получилось. Вот сейчас плиту переставят, как положено, и вы увидите, как будут снаряды раскалываться от удара в нее, словно орехи.
И, махнув рукой, повторил:
– Это не сенсация, а так, мелкий казус.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81