Она так добра ко мне, как могла быть добра родная мать. Я не очень знаю жизнь, но способна думать самостоятельно и понимаю: то, что вы рассказали мне, - невозможно.
- Но я же говорил вам, что она выдала себя своими действиями, когда я рассказал ей, что видел фотографию.
Виви покачала головой:
- Это ваше воображение. Вам хотелось, чтобы она была виновна. - Девушка на мгновение остановилась, потом продолжила слегка дрожащим голосом: - Видите ли, месье, я люблю ее. Я не могу вас слушать. Если же вы настаиваете, то я должна просить вас… я должна попрощаться.
- Простите меня… у меня были добрые намерения, - неловко оправдывался Науманн, поднимаясь с кресла.
Девушка откликнулась:
- Я не сомневаюсь в этом, но вы несправедливы по отношению к ней:
Науманн, стоя перед ней и стараясь, чтобы голос не выдал его, произнес:
- Тогда… раз вы этого хотите… прощайте, мадемуазель.
Он подождал мгновение, но она ничего не ответила, и он направился к двери. Он уже переступил порог холла, когда услышал сзади ее голос, такой тихий, что он едва долетел до его ушей.
- Не уходите.
Он обернулся; Виви поднялась с кресла и стояла, глядя на него. Он подошел к ней.
- Вы что-то сказали, мадемуазель?
Она, глядя ему прямо в глаза, быстро проговорила:
- Да. Зачем вам уходить? Разве мы не можем быть друзьями? Именно друзьями, если вы не против.
- Но вы мне сказали… вы сказали, что я вас обидел.
- Разве я не могу простить вас?
Науманну хотелось взять ее милое, серьезное личико в свои ладони и поцеловать ее в хорошенькие, трепещущие губки. Вместо этого он взял ее руку и, легко коснувшись ее губами, сказал:
- Это привилегия каждой женщины.
Виви улыбнулась… очень серьезной улыбкой:
- Но вы больше ничего не должны говорить об Алине.
Науманн нахмурился:
- Мне трудно это обещать.
- Но вы должны. Видите ли, вам надо быть очень осторожным, чтобы снова не рассердить меня, поскольку я только что простила вас.
Она стояла, с улыбкой глядя на него с новым, почти лукавым выражением, в то время как молодой человек молча пристально вглядывался в нее. Что такого особенного есть в лице этой девушки, что помимо воли привлекает его? Ее свежесть и юность? Возможно; но он знал тысячи похожих на нее. Ее наивная откровенность?
Но ему всегда не нравилось это в женщинах. Впрочем, он быстро оставил этот безнадежный анализ и сказал:
- Итак, о мадемуазель Солини больше ни слова… во всяком случае, сейчас.
- Очень мило с вашей стороны, - спокойно ответила Виви. - Теперь мы просто можем говорить друг с другом.
Чем они и занимались весьма успешно около двух часов. Науманн больше говорил, а Виви больше слушала. Девушка со всепоглощающим интересом отнеслась и к его школьным проделкам, и к его философскому самолюбованию, что ужасно льстило рассказчику. Оказалось, что их взгляды во многом замечательно совпадают, поскольку она соглашалась со всем, что он почтил своей поддержкой.
Один раз, однако, - возможно, только для того, чтобы показать ему, что у нее тоже есть собственное мнение, - она принялась опровергать его утверждение о том, что все мыслящие люди видят в Шопенгауэре разрушителя христианства; и (да позволено будет произнести это самым тихим шепотом) от философа не осталось бы и мокрого места, если бы Науманн не остановился в самом разгаре своей аргументации поэтому только, что она велела подать чай.
К этому времени они уже стали кем-то вроде старых друзей, и церемония чаепития проходила совершенно неформально. Она вспомнила, что в свой предыдущий визит он брал два кусочка лимона, и это вызвало у него трепет удовольствия.
Прислуживающая девушка объявила, что булок нет.
Виви вопросительно посмотрела на Науманна.
- Тартинки? - предложил он.
Виви кивнула.
Молодой человек заметил, что тартинки с абрикосами - просто деликатес.
- Конечно, - с важностью заявила Виви, - ведь я делаю их сама.
- Да?! Правда? Дайте мне еще одну.
Он съел четыре штуки, Виви смеялась над ним.
- Вы заболеете… правда заболеете, - объявила она, погрозив ему пальцем. - Переедание не есть доказательство дружбы, даже если тартинки делала я сама. Это очень грубая лесть.
- Вы правы, - сказал Науманн, - это доказательство любви… - и, помолчав, добавил: - К тартинкам.
Он задержался еще на полчаса, потом собрался уходить. Наступил вечер; в небольшой библиотеке стало так темно, что они с трудом различали лица друг друга. Виви зажгла свет.
- Господи боже! - воскликнул вдруг Науманн. - Уже больше пяти часов, а я должен был появиться в миссии в четыре!
Виви не придала особого значения этим его словам, лишь была несколько озадачена его небрежным отношением к своим обязанностям.
- Итак, мы - друзья? - спросила она в дверях. - Вы не собираетесь забыть меня, как делали это раньше?
- Я вам больше друг, чем вы думаете, - откликнулся он. - И я докажу это. Au revoir.
Она наблюдала сквозь стеклянную дверь, как он быстро сбегает по ступеням и удаляется по дороге.
Медленно возвращаясь в библиотеку, она услышала, как у их дома остановился экипаж, и поспешила в свое кресло перед камином. Вскоре входная дверь открылась и она услышала в холле голос Алины.
- Нет, не благодарите меня, месье. Я сама получила большое удовольствие.
Потом послышался прямо-таки мурлыкающий голос Жюля Шаво:
- Ах, вы дали мне надежду на счастье.
Виви глубже забилась в кресло, глядя на огонь, улыбаясь и бормоча себе под нос:
- Счастье? Кажется, я начинаю понимать, что это такое.
Глава 8 Месье
Стеттон предъявляет ультиматум
В тот же вечер за столом Алина сообщила Виви:
- Сегодня на прогулке мы видели принца.
Мадемуазель Солини сказала это тихо, в своей обычной манере. И как было Виви угадать, что за этим стояло?
Она ничего не знала об амбициях и великих планах компаньонки; она ничего не знала о том, что сегодняшняя, в общем-то обычная прогулка послужила сигналом к началу грандиозной кампании. И что ей было за дело до этого принца Маризи, который, по всей вероятности, страдает подагрой и трясется от старости. У нее есть собственный принц, о котором никто не помешает ей думать.
Мадемуазель Солини не сказала Виви самого важного: Алина не только видела принца, но и принц видел ее, сидящую рядом с Жюлем Шаво в своем открытом экипаже, блестящую, улыбающуюся.
Принца сопровождал генерал Нирзанн, и, когда два экипажа, разъезжаясь, поравнялись, Алина увидела, как великий человек вдруг о чем-то спросил у генерала. Она не сомневалась, что вопрос был о том, кто та золотоволосая дама рядом с месье Шаво, - принц заметил ее.
Интересно, что ответил генерал?
Ответ на свой вопрос она получила на следующее Утро, когда генерал Нирзанн явился в дом номер 341.
Его едва ли не первыми после приветствий словами были:
- Мадемуазель, вы неотразимы. На вас обратил внимание принц Маризи.
Алина бросила на него быстрый изучающий взгляд, но тон ее был спокоен до безразличия, когда она произнесла:
- В самом деле?
- Да, уверяю вас. Он настоятельно желал знать, кто вы такая.
- И вы сказали ему…
Маленький генерал вздернул подрисованные брови, показывая, что вопрос обсуждению не подлежит:
- То же, что сказал бы любому другому, конечно.
Алина, хоть и не была удовлетворена его ответом, сразу сменила тему: генералом Нирзанном следовало управлять со всей осторожностью.
Но каждый вечер в течение недели ее экипаж встречался с экипажем принца на прогулке, и день ото дня она отмечала все возрастающий интерес в его взгляде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
- Но я же говорил вам, что она выдала себя своими действиями, когда я рассказал ей, что видел фотографию.
Виви покачала головой:
- Это ваше воображение. Вам хотелось, чтобы она была виновна. - Девушка на мгновение остановилась, потом продолжила слегка дрожащим голосом: - Видите ли, месье, я люблю ее. Я не могу вас слушать. Если же вы настаиваете, то я должна просить вас… я должна попрощаться.
- Простите меня… у меня были добрые намерения, - неловко оправдывался Науманн, поднимаясь с кресла.
Девушка откликнулась:
- Я не сомневаюсь в этом, но вы несправедливы по отношению к ней:
Науманн, стоя перед ней и стараясь, чтобы голос не выдал его, произнес:
- Тогда… раз вы этого хотите… прощайте, мадемуазель.
Он подождал мгновение, но она ничего не ответила, и он направился к двери. Он уже переступил порог холла, когда услышал сзади ее голос, такой тихий, что он едва долетел до его ушей.
- Не уходите.
Он обернулся; Виви поднялась с кресла и стояла, глядя на него. Он подошел к ней.
- Вы что-то сказали, мадемуазель?
Она, глядя ему прямо в глаза, быстро проговорила:
- Да. Зачем вам уходить? Разве мы не можем быть друзьями? Именно друзьями, если вы не против.
- Но вы мне сказали… вы сказали, что я вас обидел.
- Разве я не могу простить вас?
Науманну хотелось взять ее милое, серьезное личико в свои ладони и поцеловать ее в хорошенькие, трепещущие губки. Вместо этого он взял ее руку и, легко коснувшись ее губами, сказал:
- Это привилегия каждой женщины.
Виви улыбнулась… очень серьезной улыбкой:
- Но вы больше ничего не должны говорить об Алине.
Науманн нахмурился:
- Мне трудно это обещать.
- Но вы должны. Видите ли, вам надо быть очень осторожным, чтобы снова не рассердить меня, поскольку я только что простила вас.
Она стояла, с улыбкой глядя на него с новым, почти лукавым выражением, в то время как молодой человек молча пристально вглядывался в нее. Что такого особенного есть в лице этой девушки, что помимо воли привлекает его? Ее свежесть и юность? Возможно; но он знал тысячи похожих на нее. Ее наивная откровенность?
Но ему всегда не нравилось это в женщинах. Впрочем, он быстро оставил этот безнадежный анализ и сказал:
- Итак, о мадемуазель Солини больше ни слова… во всяком случае, сейчас.
- Очень мило с вашей стороны, - спокойно ответила Виви. - Теперь мы просто можем говорить друг с другом.
Чем они и занимались весьма успешно около двух часов. Науманн больше говорил, а Виви больше слушала. Девушка со всепоглощающим интересом отнеслась и к его школьным проделкам, и к его философскому самолюбованию, что ужасно льстило рассказчику. Оказалось, что их взгляды во многом замечательно совпадают, поскольку она соглашалась со всем, что он почтил своей поддержкой.
Один раз, однако, - возможно, только для того, чтобы показать ему, что у нее тоже есть собственное мнение, - она принялась опровергать его утверждение о том, что все мыслящие люди видят в Шопенгауэре разрушителя христианства; и (да позволено будет произнести это самым тихим шепотом) от философа не осталось бы и мокрого места, если бы Науманн не остановился в самом разгаре своей аргументации поэтому только, что она велела подать чай.
К этому времени они уже стали кем-то вроде старых друзей, и церемония чаепития проходила совершенно неформально. Она вспомнила, что в свой предыдущий визит он брал два кусочка лимона, и это вызвало у него трепет удовольствия.
Прислуживающая девушка объявила, что булок нет.
Виви вопросительно посмотрела на Науманна.
- Тартинки? - предложил он.
Виви кивнула.
Молодой человек заметил, что тартинки с абрикосами - просто деликатес.
- Конечно, - с важностью заявила Виви, - ведь я делаю их сама.
- Да?! Правда? Дайте мне еще одну.
Он съел четыре штуки, Виви смеялась над ним.
- Вы заболеете… правда заболеете, - объявила она, погрозив ему пальцем. - Переедание не есть доказательство дружбы, даже если тартинки делала я сама. Это очень грубая лесть.
- Вы правы, - сказал Науманн, - это доказательство любви… - и, помолчав, добавил: - К тартинкам.
Он задержался еще на полчаса, потом собрался уходить. Наступил вечер; в небольшой библиотеке стало так темно, что они с трудом различали лица друг друга. Виви зажгла свет.
- Господи боже! - воскликнул вдруг Науманн. - Уже больше пяти часов, а я должен был появиться в миссии в четыре!
Виви не придала особого значения этим его словам, лишь была несколько озадачена его небрежным отношением к своим обязанностям.
- Итак, мы - друзья? - спросила она в дверях. - Вы не собираетесь забыть меня, как делали это раньше?
- Я вам больше друг, чем вы думаете, - откликнулся он. - И я докажу это. Au revoir.
Она наблюдала сквозь стеклянную дверь, как он быстро сбегает по ступеням и удаляется по дороге.
Медленно возвращаясь в библиотеку, она услышала, как у их дома остановился экипаж, и поспешила в свое кресло перед камином. Вскоре входная дверь открылась и она услышала в холле голос Алины.
- Нет, не благодарите меня, месье. Я сама получила большое удовольствие.
Потом послышался прямо-таки мурлыкающий голос Жюля Шаво:
- Ах, вы дали мне надежду на счастье.
Виви глубже забилась в кресло, глядя на огонь, улыбаясь и бормоча себе под нос:
- Счастье? Кажется, я начинаю понимать, что это такое.
Глава 8 Месье
Стеттон предъявляет ультиматум
В тот же вечер за столом Алина сообщила Виви:
- Сегодня на прогулке мы видели принца.
Мадемуазель Солини сказала это тихо, в своей обычной манере. И как было Виви угадать, что за этим стояло?
Она ничего не знала об амбициях и великих планах компаньонки; она ничего не знала о том, что сегодняшняя, в общем-то обычная прогулка послужила сигналом к началу грандиозной кампании. И что ей было за дело до этого принца Маризи, который, по всей вероятности, страдает подагрой и трясется от старости. У нее есть собственный принц, о котором никто не помешает ей думать.
Мадемуазель Солини не сказала Виви самого важного: Алина не только видела принца, но и принц видел ее, сидящую рядом с Жюлем Шаво в своем открытом экипаже, блестящую, улыбающуюся.
Принца сопровождал генерал Нирзанн, и, когда два экипажа, разъезжаясь, поравнялись, Алина увидела, как великий человек вдруг о чем-то спросил у генерала. Она не сомневалась, что вопрос был о том, кто та золотоволосая дама рядом с месье Шаво, - принц заметил ее.
Интересно, что ответил генерал?
Ответ на свой вопрос она получила на следующее Утро, когда генерал Нирзанн явился в дом номер 341.
Его едва ли не первыми после приветствий словами были:
- Мадемуазель, вы неотразимы. На вас обратил внимание принц Маризи.
Алина бросила на него быстрый изучающий взгляд, но тон ее был спокоен до безразличия, когда она произнесла:
- В самом деле?
- Да, уверяю вас. Он настоятельно желал знать, кто вы такая.
- И вы сказали ему…
Маленький генерал вздернул подрисованные брови, показывая, что вопрос обсуждению не подлежит:
- То же, что сказал бы любому другому, конечно.
Алина, хоть и не была удовлетворена его ответом, сразу сменила тему: генералом Нирзанном следовало управлять со всей осторожностью.
Но каждый вечер в течение недели ее экипаж встречался с экипажем принца на прогулке, и день ото дня она отмечала все возрастающий интерес в его взгляде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67