Дело Джексона оставило у тебя неприятный привкус; даже в момент триумфа ты испытывал отвращение, и, возможно, с этим ощущением тебе никогда бы не удалось покончить с ним. Помогла необходимость оправдать Эрму и себя. Когда наконец ты добился разоблачения, то не испытал чувства торжества. Тебя поздравляли и нахваливали со всех сторон; правление торжественно принесло свои извинения и благодарность. Дик был полностью разбит, его знамя было приспущено в честь капитуляции. Он послал Эрме целую машину орхидей с запиской: «Ты чертовски умна - так же, как и Билл». Он пригласил тебя на обед и настоял, чтобы ты рассказал ему всю историю с самого начала. С эпизода, который произошел десять лет назад в Кливленде; как ты заподозрил Джексона, как с помощью Шварца впервые обнаружил его связь с людьми из Питтсбурга, как, не имея доказательств, ты постепенно окружал его, пока он, теряя свое могущество, в конце концов обнаружил, что ловушка вот-вот захлопнется, и, с отчаяния достав копию Бетлхема через миссис Хэллоуэй, пытался убрать тебя с дороги и встать наравне с Фэреллом.
Дик задумчиво посмотрел на тебя:
- Значит, ты с самого начала знал, что он нас надувает.
- Я это чувствовал.
- Чертовски неуютная способность. Полагаю, то, что ты чувствуешь относительно моей скромной особы, в годовом отчете выглядело бы не лучшим образом.
- Через сутки у нас появился бы новый президент, - усмехнулся ты.
- Что напоминает мне о необходимости спросить тебя, - сказал Дик, - как тебе понравился бы пост заместителя президента? Вторым после старого Пауэлла, мы должны оставить его первым вице-президентом. Тебе, должно быть, до черта надоел этот девятнадцатый этаж. Мы можем доставить на место главного бухгалтера Лаусона.
Ты покачал головой:
- Если только ты хочешь повысить Лаусона.
- Да нет, я говорю о тебе.
- Ладно, я этого не хочу. Я и так достаточно близок к правлению.
Эта фраза вспомнилась тебе через год, когда как-то вечером ты лениво брел по улице. Да, ты был достаточно близок, слишком близок ко всем делам, тебя едва не задушили все эти чуждые вещи и люди. Джейн с ее мужем, четырехлетним сыном и новорожденным младенцем - чем был для тебя их дом? Почему ты вообще туда ходил? И почему ты ежедневно хоронил себя в этом офисе - все эти макаки, которые бегают вокруг и орут друг на друга из-за пустяков. Эти бессмысленные и бесконечные ряды цифр, восемь миллионов четыреста шестнадцать тысяч девятьсот двенадцать, в прошлом году это было семь миллионов шестьдесят три тысячи пятьсот восемьдесят четыре - чистое безумие. Они называли это деятельностью, строили мосты через реки, чтобы люди могли успешно обменивать скуку с одного конца на глупость - с другого. Хуже всего был твой собственный дом, скорее, дом твоей жены, где тебе ничего не принадлежало и где не было дружеских отношений. Холодная душа Эрмы проникала в каждую комнату и каждый уголок, и даже слуги, отлично вышколенные, были совершенно изолированы от вас и друг от друга.
Да, все это было невыносимо, и ты не видел выхода.
В тот день уехал Ларри, вышвырнул все за борт и отправился на запад. Почему ты не последовал за ним? Там было бы не хуже, чем здесь.
Ты перешел на Бродвей и брел, поглядывая на вывески театров, раздумывая, не пойти ли на какое-нибудь шоу, когда вдруг вспомнил, что тебя ожидают дома на танцы. Ты подозвал такси…
Это было через год или чуть больше, потому что наступила вторая осень после отъезда Ларри в Айдахо, когда ты переехал на Парк-авеню. Ты был женат уже пять лет!
- У меня никогда не было жилища, напоминающего нечто среднее между номером в гостинице и домом, - сказала Эрма. - Слово «квартира» звучит для меня удушающе. Если она нам не понравится, мы сможем без потерь продать ее.
- Думаю, мы как-нибудь сэкономим, - сухо заметил ты, - с девятнадцатью комнатами и восемью ваннами.
Расположение квартиры было идеальным, твои комнаты были размещены в дальней части дома наверху, и в ту ночь, когда впервые спал там, ты благодушно согласился с предложением Эрмы, что она сама будет приходить к тебе. В сущности, так оно и было на протяжении двух лет; теперь это было формально согласовано. Ты испытывал облегчение, что оказалось возможным установить такие условия.
Она истратила порядка полумиллиона на то, чтобы обставить дом, - это больше, чем твоя зарплата за десять лет.
Ты однажды подсчитал с ней эти расходы, но это было до того, как из Италии прибыли портьеры, а также до приобретения ею в Лондоне картин и разных безделушек. Господи, зачем? Она не собиралась устраивать из дома показное шоу, она находила это слишком обременительным для себя. Ты никогда не знал, кого застанешь дома, придя на обед - французского виконта с его косоглазой женой или красного профессора из большевиков. Стол всегда ломился от угощений. Затем в течение месяца ты обедал в клубе, предпочитая это уединение домашнему обеду, Эрма моталась черт знает где, неустанно охотясь за тем, чего никогда не сможет найти.
Ты тоже. Впрочем, ты ничего и не искал. Хотя однажды ты увидел нечто заставившее тебя остановиться посередине тротуара. После слишком обильного ужина в клубе ты вышел, быстро зашагал холодным зимним вечером по Пятьдесят пятой улице и неожиданно на афише «Карнеги-Холл» увидел имя, привлекшее твое внимание: Люси Крофтс. Афиша была огромной, и ее имя было напечатано громадными черными буквами. Ты подошел ближе и дважды перечитал ее - выдающаяся пианистка, европейский триумф, первый концерт в Америке…
Концерт должен был состояться на следующей неделе.
Прошло двенадцать лет, подумал ты, это казалось невероятным. Ей почти тридцать лет. Больше тридцати. Эти свободные пряди волос, этот поток волос вокруг нее. У нее были любовники, она целовала мужчин и обнимала их. И мужчины, имевшие ее, зевали и говорили: «Господи, как же я хочу есть!..»
Люси, Люси.
Да, теперь ты зовешь ее. Если бы ты мог вернуть ее - ты же не так много хочешь, правда? Чтобы она пришла сюда, взбежала бы к тебе по лестнице и ты мог бы пригласить и вежливо представить ее - Люси, это…
К
Он поднимался по второму пролету в полумраке, медленно и устало. Поглядывая наверх, остановился и прислушался - оттуда не доносилось ни звука, и он только мог разглядеть смутные очертания выступа стены на следующей площадке и уголок двери напротив - черного хода, которым редко пользовались.
Невольно - привычным жестом, совершенно бессознательным, - его рука скользнула в карман брюк и достала оттуда кольцо с двумя ключами, и так же машинально он отделил один из них и приготовил его, чтобы вставить в скважину замка. Правой рукой он по-прежнему цеплялся за перила, как будто без этой поддержки потерял бы равновесие и рухнул вниз, как марионетка, отрезанная от своей нитки.
Он ощутил в руке ключи и тупо смотрел на них, удивляясь, как они туда попали.
11
«Люси, позволь мне, это твой дублер. Поздравь меня, дорогая».
В тот вечер на концерте ожидание увидеть ее стало невыносимым. Ты приехал заранее, чтобы не пропустить ее появления, и две чопорные матроны справа от тебя сказали друг другу все, что тебе не интересно было знать.
Одна из них слышала, как Люси играла в Вене, а позднее видела ее в Канне; вторая знала ее мужа, который бросил свое имение в Баварии, чтобы быть с ней во время ее гастролей по Америке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67