Пусть
разиллюминуют
Москву
в миллион свечей.
С этой минуты
навек минуют
войны.
Мы –
эскадра москвичей –
прорвались.
Нас
не видели.
Под водой –
до Америки рейс.
Взлетели.
Ночью
громкоговорители
поставили.
И забасили
на Нью-Йорк, на весь.
"Рабочие!
Товарищи и братья!
Скоро ль
наций
дурман развеется?!
За какие серебреники,
по какой плате
вы
предаете
нас, европейцев?
Сегодня
натравливают:
– Идите!
Европу
окутайте
в газовый мор! –
А завтра
возвратится победитель,
чтоб здесь
на вас
навьючить ярмо.
Что вам
жизнь
буржуями дарена?
Жмут
из вас
то кровь,
то пот.
Спаяйтесь
с нами
в одну солидарность.
В одну коммуну –
без рабов,
без господ!"
Полицейские –
за лисой лиса –
на аэросипедах…
Прожектора полоса…
Напрасно! –
Качаясь мерно,
громкоговорители
раздували голоса
лучших
ораторов Коминтерна.
Ничего!
Ни связать,
ни забрать его –
радио.
Видим,
у них –
сумятица.
Вышли рабочие,
полиция пятится.
А город
будто
огни зажег –
разгорается
за флагом флажок.
Для нас
приготовленные мины
миллиардерам
кладут под домины.
Знаменами
себя
осеня,
атаковывают
арсенал.
Совсем как в Москве
столетья назад
Октябрьская
разрасталась гроза.
Берут,
на версты
гром разбасив,
ломают
замков
хитроумный массив.
Радиофорт…
Охраняющий –
скинут.
Атаковали.
Взят вполовину.
В другую!
Схватка,
с час горяча.
Ухватывают
какой-то рычаг.
Рванули…
еще крутнули…
Мгновение, –
и то чересчур –
мгновения менее, –
как с тыщи
струнищ
оборванный вой!
И тыща
чудовищ
легла под Москвой.
Радость.
В «ура» содрогающимся
ртам еще
хотелось орать
и орать досыта, –
а уже
во все небеса
телеграммищу
вычерчивала
радиороста:
"Мир!
Народы
кончили драться.
Да здравствует
минута эта!
Великая
Американская федерация
присоединяется
к Союзу советов!"
Сомнений –
ни в ком.
Подпись:
«Американский ревком».
Возвращение.
Утром
с запада
появились точки.
Неслись,
себя
и марш растя:
"Мы – летчики
республики
рабочих и крестьян.
Недаром
пролетали –
очищен
небий свод.
Крестьянин!
Пролетарий!
Снижайте самолет!
Скатились
вниз
заводчики,
по облакам свистя.
Мы летчики –
республики
рабочих и крестьян!
Не вступит
вражья
конница,
ни птица,
ни нога.
Наш летчик
всюду гонится
за силами врага.
Наш флаг
меж звезд полощется,
рабочью власть растя.
Мы – летчицы,
мы – летчики
рабочих и крестьян".

II
БУДУЩИЙ БЫТ
Сегодня.
Комната –
это,
конечно,
не роща.
В ней
ни пикников не устраивать,
ни сражений.
Но все ж
не по мне –
проклятая жилплощадь:
при моей,
при комплекции –
проживи на сажени!
Старики,
старухи,
дама с моською,
дети
без счета –
вот население.
Не квартира,
а эскимосское
или киргизское
копченое селение.
Ребенок –
это вам не щенок.
Весь день –
в работе упорной.
То он тебя
мячиком
сбивает с ног,
то
на крючок
запирает в уборной.
Меж скарбом –
тропинки,
крымских окольней.
От шума
взбесятся
и самые кроткие.
Весь день –
звонки,
как на колокольне.
Гуртом,
в одиночку,
протяжные,
короткие…
И за это
гнездо –
между клеток
и солений,
где негде
даже
приткнуть губу,
носишься
весь день,
отмахиваясь
от выселений
мандатом союзным,
бумажкой КУБУ.
Вернешься
ночью,
вымотан в городе.
Морда – в пене, –
смыть бы ее.
В темноте
в умывальной
лупит по морде
кем-то
талантливо
развешенное белье.
Бр-р-р-р!
Мутит
чад кухонный.
Встаю на корточки.
Тянусь
с подоконника
мордой к форточке.
Вижу,
в небесах –
возня аэропланова.
Приникаю
к стеклам,
в раму вбит.
Вот кто
должен
переделать наново
наш
сардиночный
унылый быт!
Будет.
Год какой-то
нолями разнулится.
Отгремят
последние
битвы-грома.
В Москве
не будет
ни переулка,
ни улицы –
одни аэродромы
да дома.
Темны,
неясны
грядущие дни нам.
Но –
для шутки
изображу
грядущего гражданина,
проводящего
одни сутки.
Утро.
Восемь.
Кричит
радиобудильник вежливый:
"Товарищ –
вставайте,
не спите ежели вы!
Завод –
зовет.
Пока
будильнику
приказов нет?
До свидания!
Привет!"
Спросонок,
но весь –
в деловой прыти,
гражданин
включил
электросамобритель.
Минута –
причесан,
щеки –
даже
гражданки Милосской
Венеры глаже.
Воткнул штепсель,
открыл губы:
электрощетка –
юрк! –
и выблестила зубы.
Прислуг – никаких!
Кнопкой званная,
сама
под ним
расплескалась ванная.
Намылила
вначале –
и пошла:
скребет и мочалит.
Позвонил –
гражданину
под нос
сам
подносится
чайный поднос.
Одевается –
ни пиджаков,
ни брюк;
рубаха
номерами
не жмет узка.
Сразу
облекается
от пяток до рук
шелком
гениально скроенного куска.
В туфли –
пару ног…
В окно –
звонок.
Прямо
к постели
из небесных лон
впархивает
крылатый почтальон.
Ни – приказ выселиться,
ни – с налогом повестка.
Письмо от любимой
и дружеских несколько.
Вбегает сын,
здоровяк-
карапуз.
– До свидания,
улетаю в вуз.
– А где Ваня?
– Он
в саду
порхает с няней.
На работу.
Сквозь комнату – лифт.
Присел –
и вышел
на гладь
расцветоченной крыши.
К месту
работы
курс держа,
к самому
карнизу
подлетает дирижабль.
По задумчивости
(не желая надуть)
гражданин
попробовал
сесть на лету.
Сделав
самые вежливые лица,
гражданина
остановила
авиамилиция.
Ни протоколов,
ни штрафа бряцания…
Только –
вежливенькое
порицание.
Высунувшись
из гондолы,
на разные тона
покрикивает
знакомым летунам:
– Товарищ,
куда спешите?
Бросьте!
Залетайте
как-нибудь
с женою
в гости!
Если свободны –
часа на пол
запархивайте
на авиабол!
– Ладно!
А вы
хотите пересесть?
Садитесь,
местечко в гондоле есть! –
Пересел…
Пятнадцать минут.
И вот –
гражданин
прибывает
на место работ.
Труд.
Завод.
Главвоздух.
Делают вообще они
воздух
прессованный
для междупланетных сообщений.
Кубик
на кабинку – в любую ширь,
и сутки
сосновым духом дыши.
Так –
в век оный
из «Магги»
делали бульоны.
Так же
вырабатываются
из облаков
искусственная сметана
и молоко.
Скоро
забудут
о коровьем имени.
Разве
столько
выдоишь
из коровьего вымени!
Фабрика.
Корпусом сорокаярусным.
Слезли.
Сорок –
в рвении яростном.
Чисто-чисто.
Ни копотей,
ни сажи.
Лифт
развез
по одному на этаж.
Ни гуда,
ни люда!
Одна клавиатура –
вроде «Ундервуда».
Хорошо работать!
Легко – и так,
а тут еще
по радио –
музыка в такт.
Бей буквами,
надо которыми,
а все
остальное
доделается моторами.
Четыре часа.
Промелькнули мельком.
И каждый –
с воздухом,
со сметаной,
с молоком.
Не скукситесь,
как сонные совы.
Рабочий день –
четырехчасовый.
Бодро, как белка…
Еще бодрей.
Под душ!
И кончено –
обедать рей!
Обед.
Вылетел.
Детишки.
Крикнул:
– Тише! –
Нагнал
из школы
летящих детишек.
– Куда, детвора?
Обедать пора! –
Никакой кухни,
никакого быта!
Летают сервированные
аэростоловые Нарпита.
Стал
и сел,
Взял
и съел.
Хочешь – из двух,
хочешь – из пяти, –
на любой дух,
на всякий аппетит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120