Наш советский истребитель довольно легко выполнял эту фигуру, как бы переламываясь из одного положения в другое. У «мессершмитта» же она не выходила. Несмотря на все мои усилия, он продолжал нестись вниз. Дело происходило на небольшой высоте. Выручили привычка к автоматизации действий и быстрота реакции. Почти у самой земли удалось вырвать машину и ввести её в горизонтальный полёт.
Пришлось засесть за детальный анализ своих действий и поведения «мессера». Может быть, я просто-напросто допустил грубую ошибку в пилотировании немецкого самолёта? Может быть, окажись в этот момент в его кабине опытный немецкий лётчик, он выполнил бы этот манёвр успешно?
С утра я вновь ушёл в зону. Набрав для предосторожности большую высоту, попытался повторить фигуру. Она снова не получилась. Ещё и ещё раз. Тот же результат. Мессершмитт вёл себя, как говорят лётчики, «дубовато».
Для проверки своих наблюдений я пересел на советскую машину. Манёвр она выполнила как всегда непринуждённо. Вечером снова занялся расчётами. Положив рядом лётные характеристики нашего и немецкого самолётов, я изучал графики их поведения в воздухе на различных режимах полёта. Выводы говорили, что не только в этой фигуре, но и в некоторых других положениях «мессер» в манёвренности уступает советскому истребителю. Узнать это было и приятно и очень важно.
* * *
Борьба в воздухе продолжалась. Врагу наносился всё больший и больший урон. В среде наших лётчиков-истребителей на всех фронтах стали выделяться мастера воздушного боя, зарекомендовавшие себя многими победами. На личном боевом счету ряда лётчиков уже значилось по десятку и более сбитых ими самолётов противника. На каждом фронте были свои, наиболее выделившиеся лётчики. В Заполярье – Борис Сафонов, Алексей Хлобыстов, Виктор Миронов; в осаждённом врагом Ленинграде – Пётр Пилютов, Андрей Чирков, Пётр Покрышев, Иван Пидтыкан; на Волхове – Николай Терёхин, Василий Крутоверцев, Сергей Смушняков; под Калининым – Василий Зайцев, Иван Клещёв, Александр Барабанов, у нас на юге – Михаил Осипов, Михаил Баранов, Константин Ивачёв, Виктор Давидков и другие истребители.
В общей сложности, за несколько месяцев борьбы тридцать-сорок наших лучших лётчиков «свалили» с неба больше, чем полтысячи вражеских самолётов. Это были воздушные бойцы высокого класса, впоследствии ставшие костяком целой плеяды советских асов, умноживших число побед над противником, выработавших особый стиль сокрушительного, наступательного воздушного боя.
Над выработкой такого стиля у себя и других лётчиков – много и часто задумывался и я. Война учила нас видеть и понимать качественные сдвиги в воздушных боях. Тактика борьбы в воздухе не есть нечто застывшее, данное раз и навсегда. Она всё время видоизменяется, совершенствуется. То, что было хорошо вчера, завтра уже может оказаться устаревшим. Таков закон авиации – рода войск, вооружённого быстро прогрессирующей техникой. Кто-то из лётчиков нашей части в одном разговоре о новых приёмах тактики воздушного боя неплохо заметил:
– Всем нам следует думать так, что будто бы «завтра» уже наступило сегодня.
Нельзя было не согласиться с этим. И, конечно, естественное желание осмыслить полученный боевой опыт, разобраться в том, чего мы достигли, в чём мы допускаем ошибки, дать оценку росткам новой тактики – должно было найти и находило определённое отражение в повседневной боевой службе лётчиков-истребителей.
Советские люди не могут жить без критического анализа своих дел, без жёсткой и всесторонней самокритики. Она позволяла нам быстро и энергично реагировать на всякого рода ненормальности в поведении отдельных людей, в тех их взглядах, которые иной раз появлялись во фронтовой действительности. Бывали ведь случаи, когда некоторые лётчики, добившись первых побед, считали, что они уже превзошли всё, достигли таких вершин боевого мастерства, с которых можно смотреть на всё происходящее, если не пренебрежительно, то во всяком случае так, словно от других пилотов уже им взять больше нечего, учиться им не нужно, познавать новое незачем. Если речь заходила об устранении промахов в боевой службе, и при этом высказывались советы, как бы это надо было сделать, лётчики подобного склада мыслей старались отшутиться, что де-«старый конь борозды не испортит».
С излишней самоуверенностью они свой частный опыт ставили превыше всего, не видели и не хотели замечать, что жизнь уже обгоняет их, ставит в хвосте событий. Такие люди, к счастью, были редким явлением, и, как правило, в нашей части не уживались. Они встречали энергичное, решительное осуждение всего коллектива и вынуждены были расставаться со своими негодными взглядами и практикой.
Встречались – и гораздо чаще – лётчики иного склада. Преимущественно это были молодые, храбро дерущиеся с врагом пилоты. Они не особенно-то задумывались о причинах своих успехов, случавшиеся поражения рассматривали как неизбежность войны, не приучали себя заглядывать в ближайшее будущее, жили, что называется, только сегодняшним днём.
– Расчёты… планы…, – говорили они, – да разве можно заранее продумать весь бой? Дело решают секунды. В бою нужно своего рода вдохновение. Увидел противника – бей его, как умеешь: сверху, снизу, в хвост, в лоб…
Конечно, они ошибались, эти молодые воздушные бойцы, воевавшие так, как они говорили, – сгоряча. Но нужно ли было осуждать их так же сурово, как мы осуждали отдельных лётчиков, всерьёз и опасно заболевших зазнайством? Разумеется, нет! И, говоря в своей лётной среде о таких молодых, может быть даже иной раз довольно безрассудных пилотах, мы вспоминали замечательные слова Владимира Ильича Ленина о том, что «умён не тот, кто не делает ошибок. Таких людей нет и быть не может. Умён тот, кто делает ошибки не очень существенные и кто умеет легко и быстро исправлять их».
Молодых пилотов надо было учить, прививать им другие навыки, помочь им заменить излишнюю горячность, непродуманность действий здравой, точной оценкой обстановки, подлинным мастерством. Подавляющее большинство молодёжи училось охотно, с подлинным творческим огоньком. Многие из них впоследствии достигли настоящих высот боевого мастерства, стали лётчиками-истребителями первого класса.
Мало искушённую в тонкостях воздушного боя молодёжь я старался воспитывать и обучать и в воздухе и на земле. Моя землянка на полевом аэродроме шутливо именовалась «конструкторским бюро». Стены её были увешаны схемами и чертежами манёвров истребителей. Всё самое ценное в тактике, что создавалось лётчиками нашей части, находило своё отражение в этих эскизах и схемах. Разбирая их, лётчики изо дня в день улучшали тактику воздушного боя, искали, думали, творили. Всю войну со мною кочевал альбом воздушного манёвра. Он пополнялся новыми фигурами, идеями и мыслями, возникавшими в процессе боёв. Альбом открывался девизом: «Истребитель! Ищи встречи с противником. Не спрашивай: сколько противника, а где он?»
В альбом уже был занесён манёвр с восходящей спиралью. В процессе боёв возник новый манёвр, связанный с уходом под трассу противника. История его такова. Лётчики соседнего полка получили новые машины. Пролетая над нашим аэродромом, они приветствовали нас блестящим каскадом фигур высшего пилотажа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Пришлось засесть за детальный анализ своих действий и поведения «мессера». Может быть, я просто-напросто допустил грубую ошибку в пилотировании немецкого самолёта? Может быть, окажись в этот момент в его кабине опытный немецкий лётчик, он выполнил бы этот манёвр успешно?
С утра я вновь ушёл в зону. Набрав для предосторожности большую высоту, попытался повторить фигуру. Она снова не получилась. Ещё и ещё раз. Тот же результат. Мессершмитт вёл себя, как говорят лётчики, «дубовато».
Для проверки своих наблюдений я пересел на советскую машину. Манёвр она выполнила как всегда непринуждённо. Вечером снова занялся расчётами. Положив рядом лётные характеристики нашего и немецкого самолётов, я изучал графики их поведения в воздухе на различных режимах полёта. Выводы говорили, что не только в этой фигуре, но и в некоторых других положениях «мессер» в манёвренности уступает советскому истребителю. Узнать это было и приятно и очень важно.
* * *
Борьба в воздухе продолжалась. Врагу наносился всё больший и больший урон. В среде наших лётчиков-истребителей на всех фронтах стали выделяться мастера воздушного боя, зарекомендовавшие себя многими победами. На личном боевом счету ряда лётчиков уже значилось по десятку и более сбитых ими самолётов противника. На каждом фронте были свои, наиболее выделившиеся лётчики. В Заполярье – Борис Сафонов, Алексей Хлобыстов, Виктор Миронов; в осаждённом врагом Ленинграде – Пётр Пилютов, Андрей Чирков, Пётр Покрышев, Иван Пидтыкан; на Волхове – Николай Терёхин, Василий Крутоверцев, Сергей Смушняков; под Калининым – Василий Зайцев, Иван Клещёв, Александр Барабанов, у нас на юге – Михаил Осипов, Михаил Баранов, Константин Ивачёв, Виктор Давидков и другие истребители.
В общей сложности, за несколько месяцев борьбы тридцать-сорок наших лучших лётчиков «свалили» с неба больше, чем полтысячи вражеских самолётов. Это были воздушные бойцы высокого класса, впоследствии ставшие костяком целой плеяды советских асов, умноживших число побед над противником, выработавших особый стиль сокрушительного, наступательного воздушного боя.
Над выработкой такого стиля у себя и других лётчиков – много и часто задумывался и я. Война учила нас видеть и понимать качественные сдвиги в воздушных боях. Тактика борьбы в воздухе не есть нечто застывшее, данное раз и навсегда. Она всё время видоизменяется, совершенствуется. То, что было хорошо вчера, завтра уже может оказаться устаревшим. Таков закон авиации – рода войск, вооружённого быстро прогрессирующей техникой. Кто-то из лётчиков нашей части в одном разговоре о новых приёмах тактики воздушного боя неплохо заметил:
– Всем нам следует думать так, что будто бы «завтра» уже наступило сегодня.
Нельзя было не согласиться с этим. И, конечно, естественное желание осмыслить полученный боевой опыт, разобраться в том, чего мы достигли, в чём мы допускаем ошибки, дать оценку росткам новой тактики – должно было найти и находило определённое отражение в повседневной боевой службе лётчиков-истребителей.
Советские люди не могут жить без критического анализа своих дел, без жёсткой и всесторонней самокритики. Она позволяла нам быстро и энергично реагировать на всякого рода ненормальности в поведении отдельных людей, в тех их взглядах, которые иной раз появлялись во фронтовой действительности. Бывали ведь случаи, когда некоторые лётчики, добившись первых побед, считали, что они уже превзошли всё, достигли таких вершин боевого мастерства, с которых можно смотреть на всё происходящее, если не пренебрежительно, то во всяком случае так, словно от других пилотов уже им взять больше нечего, учиться им не нужно, познавать новое незачем. Если речь заходила об устранении промахов в боевой службе, и при этом высказывались советы, как бы это надо было сделать, лётчики подобного склада мыслей старались отшутиться, что де-«старый конь борозды не испортит».
С излишней самоуверенностью они свой частный опыт ставили превыше всего, не видели и не хотели замечать, что жизнь уже обгоняет их, ставит в хвосте событий. Такие люди, к счастью, были редким явлением, и, как правило, в нашей части не уживались. Они встречали энергичное, решительное осуждение всего коллектива и вынуждены были расставаться со своими негодными взглядами и практикой.
Встречались – и гораздо чаще – лётчики иного склада. Преимущественно это были молодые, храбро дерущиеся с врагом пилоты. Они не особенно-то задумывались о причинах своих успехов, случавшиеся поражения рассматривали как неизбежность войны, не приучали себя заглядывать в ближайшее будущее, жили, что называется, только сегодняшним днём.
– Расчёты… планы…, – говорили они, – да разве можно заранее продумать весь бой? Дело решают секунды. В бою нужно своего рода вдохновение. Увидел противника – бей его, как умеешь: сверху, снизу, в хвост, в лоб…
Конечно, они ошибались, эти молодые воздушные бойцы, воевавшие так, как они говорили, – сгоряча. Но нужно ли было осуждать их так же сурово, как мы осуждали отдельных лётчиков, всерьёз и опасно заболевших зазнайством? Разумеется, нет! И, говоря в своей лётной среде о таких молодых, может быть даже иной раз довольно безрассудных пилотах, мы вспоминали замечательные слова Владимира Ильича Ленина о том, что «умён не тот, кто не делает ошибок. Таких людей нет и быть не может. Умён тот, кто делает ошибки не очень существенные и кто умеет легко и быстро исправлять их».
Молодых пилотов надо было учить, прививать им другие навыки, помочь им заменить излишнюю горячность, непродуманность действий здравой, точной оценкой обстановки, подлинным мастерством. Подавляющее большинство молодёжи училось охотно, с подлинным творческим огоньком. Многие из них впоследствии достигли настоящих высот боевого мастерства, стали лётчиками-истребителями первого класса.
Мало искушённую в тонкостях воздушного боя молодёжь я старался воспитывать и обучать и в воздухе и на земле. Моя землянка на полевом аэродроме шутливо именовалась «конструкторским бюро». Стены её были увешаны схемами и чертежами манёвров истребителей. Всё самое ценное в тактике, что создавалось лётчиками нашей части, находило своё отражение в этих эскизах и схемах. Разбирая их, лётчики изо дня в день улучшали тактику воздушного боя, искали, думали, творили. Всю войну со мною кочевал альбом воздушного манёвра. Он пополнялся новыми фигурами, идеями и мыслями, возникавшими в процессе боёв. Альбом открывался девизом: «Истребитель! Ищи встречи с противником. Не спрашивай: сколько противника, а где он?»
В альбом уже был занесён манёвр с восходящей спиралью. В процессе боёв возник новый манёвр, связанный с уходом под трассу противника. История его такова. Лётчики соседнего полка получили новые машины. Пролетая над нашим аэродромом, они приветствовали нас блестящим каскадом фигур высшего пилотажа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39