Утром 23 января Мишин обзвонил своих замов, чтобы сообщить, что Афанасьев решил проверить, как мы себя чувствуем после банкета, и намекнул, что неплохо было бы в ближайшие дни собрать узкий Совет главных по поводу предстоящего пуска Н1 и вообще поговорить о программе лунной экспедиции.
Договорились провести совет 27 января. Этот совет, проводившийся, насколько я понимал, по настоянию Афанасьева и Келдыша, был необычным. Главные конструкторы не отчитывались о готовности своих систем к первому пуску. Эти отчеты отложили до большого сбора на полигоне.
Мишин начал с доклада об ассигнованиях на программу Н1-Л3. Он достаточно эмоционально доказывал, что программа не будет выполнена. По промышленности на 1969 год в бюджете планы сохранили на существующем уровне, а на строительство нужной нам экспериментальной базы финансирование не предусмотрено.
— Экспериментальная база в Госплане идет по статье капитальных вложений, — сказал Афанасьев, — ты же знаешь, что это деньги другие.
— Пусть другие, — возразил Мишин, — но мы должны наконец иметь базу для наземной отработки. Тут вмешался Сербин:
— Министерству были отпущены большие средства на строительство экспериментальной базы у Челомея в Реутове. Почему вы не можете использовать эту базу?
— Мы над этим работаем, — оправдывался Афанасьев.
Судя по ходу обсуждения, никто не был готов выступить с какими-то новыми предложениями… кроме Келдыша. Вначале он дремал. В разгар перепалки по поводу экспериментальной базы он взял слово и высказал то, что не решался сказать ни Мишин, ни министр и никто из нас:
— Состояние работ по Н1-Л3, по-моему, такое, что срок высадки на Луну нам надо перенести на 1972 год. Принять решение по этому поводу в ближайшее время.
Сербин проявил бдительность:
— А кто вам дал право отменять сроки, записанные в ЦК?
Келдыш был очень спокоен, и выпад Сербина его не остановил.
— Задача поставлена, она записана в постановлении правительства, ее никто не отменяет, но надо смотреть на вещи трезво. Постановления должны быть такими, чтобы не расхолаживать коллективы. Нельзя недооценивать престижную роль наших космических успехов. Еще неизвестно, что имело большее значение для обороны страны: боевая межконтинентальная ракета или первый спутник. Давайте честно скажем, действительно ли мы все считаем, что высадка одного человека на Луну будет приоритетом? Можем ли мы опередить в этом американцев или, может быть, нам следует сегодня подумать о Марсе? Автоматы на Луне и даже луноходы мы будем иметь и без Н1. А вот Бармин проектирует лунную базу. Мне даже говорили, что ее уже назвали «Барминград». Зачем? Нужна ли база-станция на Луне? Может быть, выгоднее иметь базу в виде станции-спутника вокруг Луны? Или вокруг Земли? Кто это анализировал? Трудно ожидать, что психология людей завтра изменится. Они будут рассуждать просто — советские ученые не смогли опередить американских. Тем более, что мы свою программу засекретили, в то время как американцы на год вперед все расписывают по часам. Я поднимал вопрос в ЦК о большей открытости, но не убедил. Надо исходить из этого и подумать и о других приоритетных программах. Вот о чем, мне кажется, стоит серьезно поговорить.
Такие крамольные речи вести в присутствии Сербина мог только Келдыш.
Тюлин подал реплику с места:
— Программу Н1-Л3 мы обречены продолжать, но эта работа не обеспечит нам приоритета, мы это понимаем. Келдыш продолжил:
— Американцы построили программу на 10 лет. Народ у них поверил в эту программу. Она была опубликована, и президент за нее отчитывается. Вот они высадятся на Луну, будут торжествовать, а что дальше? Им самим не очень ясно. Они, по-моему, еще три года будут думать, что делать дальше. Может быть, нам воспользоваться этим замешательством. Я не уверен, что надо модернизировать Н1-Л3 ради Луны. Хотя в принципе я за водород. Но нужно иметь цель. Меня беспокоит, что у нас нет такой ясной цели. Сегодня есть две задачи: высадка на Луну и полет к Марсу. Кроме этих двух задач ради науки и приоритета никто ничего не называет. Первую задачу американцы в этом или следующем году решат. Это ясно. Что дальше? Я за Марс. Нельзя делать такую сложную машину, как Н1, ради самой машины и потом подыскивать для нее цель. 1973 год — хороший год для беспилотного полета тяжелого корабля к Марсу. Мы верим в носитель Н1. Я не уверен в 95 тоннах, но 90 будем иметь с гарантией. Последние полеты «Союзов» доказали, что стыковка у нас в руках. Мы можем в 1975 году осуществить запуск пилотируемого спутника Марса двумя носителями Н1 со стыковкой на орбите. Если бы мы первыми узнали, есть ли жизнь на Марсе, это было бы величайшей научной сенсацией. С научной точки зрения Марс важнее Луны.
Выступление Келдыша создавало опасность возникновения инакомыслия по отношению к верховным директивам. Это понимал Афанасьев. Считая дискуссию в присутствии Сербина крайне нежелательной, он выступил с предложением всем над этими вопросами хорошо подумать, а так как Мстислав Всеволодович за Н1 для любой программы, то он попросил Мишина еще раз перед первым пуском все посмотреть и обеспечить своевременный вылет на полигон всех главных и ответственных.
На том совещании дальше этого мероприятия не продвинулись. Поведение Келдыша на этом совете было для нас — разработчиков программы Н1-Л3 сигналом, своего рода просьбой о более активной и организованной поддержке новой стратегии в политике большого космоса. В 1969 году было еще не поздно. История нашей космонавтики могла пойти по-другому, окажись мы храбрее.
Эх, вот когда действительно нашей истории не хватало Королева! Да, он мечтал о Марсе больше, чем о Луне.
Решительно переложить руль мог бы широко и далеко мыслящий руководитель государства. Но такого нам не суждено было иметь.
И вот снова возвращение на полигон. Я поселился на втором этаже первой гостиницы. Здесь уже постоянные номера у Самохина, Шабарова, Дорофеева, Ключарева, Козлова. Мишин остался жить в домике.
Гостиницы постепенно уплотняются по мере приближения даты пуска Н1. Съезжается все больше участвующих, наблюдающих, контролирующих и докладывающих. Начальство предпочитает жить на «двойке». Новый жилой городок — 113-я площадка — в основном заселен «рабочим классом».
Всякий первый пуск новой ракеты — событие. А такой ракеты, как Н1, — событие исключительное. Несмотря на то, что между МИКом «двойки» и огромными зданиями сборочного завода Н1 добрых четыре километра, психологическое напряжение, возникшее вокруг гигантской ракеты, доходило до всех, даже не имеющих к ней отношения.
И люди, такие хорошо знакомые и прежде жизнерадостные, шутившие и смеявшиеся, приезжали на «двойку» в столовую «Люкс» или просто встретиться с приятелями, теперь почерневшие от бессонницы и придавленные ответственностью.
Афанасьев, который был председателем Госкомиссии по Н1, решением правительства был назначен и председателем «Лунного совета».
Обстановка на многолюдных заседаниях Госкомиссии по Н1, которые он проводил, была куда более напряженной, чем на привычных комиссиях по пилотируемым пускам.
Масштабность работ по Н1 потребовала создания в воинской части на полигоне специального управления, координирующего всю подготовку к испытаниям и осуществлению приемки стартовых сооружений, испытательного заправочного и пускового оборудования.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173