Во время небольшого ленча, поданного только для него и Офелии, потому что графиня уже поела раньше, Офелия все время посматривала на него с недоверием, как будто бы весь мир перевернулся у нее перед глазами, и она не понимала, что теперь ей делать. И одновременно в ее глазах читалось, что это чувство было для нее невыносимо волшебным.
Перед самым отъездом, когда графиня в сопровождении Доуса отправилась на свое обычное место в салоне, они остались вдвоем.
Он ничего не говорил, стоял и смотрел на нее, а она спросила неуверенным голосом:
- Вы действительно... подразумеваете именно то, что сказали, или... это для того, чтобы я выглядела более респектабельно?
Он подумал, что это было бы вполне разумным объяснением того, что здесь произошло. Через минуту он сказал ей очень спокойно:
- А вы хотели бы, чтобы это так и было?
- Я думаю о вас...
- А я прошу вас подумать о себе, - сказал граф. - Это то, что вы, в отличие от большинства женщин, постоянно забываете делать.
- Но вы же не можете... действительно хотеть... жениться на мне...
- Почему же?
- Потому что вы такая важная персона... так великолепны... и знаете, что я совершенно не гожусь в жены для такого человека, как вы.
- Думаю, что это я решаю, - ответил граф. - Вы должны простить меня, дорогая, за то, что я не спросил сначала вас, как следовало бы, а сразу сказал двоюродной бабушке, потому что знал, что она позаботится о вас так, как мне бы того хотелось.
- Вы действительно... хотите сказать... что так и есть? - неуверенно спросила Офелия.
- Именно это я и хотел сказать, - ответил граф, - что больше всего в жизни я хочу, чтобы вы стали моей женой.
Ему показалось, что комната внезапно осветилась светом тысячи свечей, когда он встретил взгляд Офелии. Затем, пробормотав что-то неразборчивое, она приблизилась к нему и спрятала лицо у него на плече.
- Я... мне снится сон, - прошептала она. - Я даже не осмеливалась молиться, чтобы вы когда-нибудь полюбили меня...
- А вы хотели этого?
- Я вас любила... я думаю, уже миллион лет, - ответила она. - В вас есть все, что должно быть в настоящем мужчине... Мне ни на секунду и в голову не могло прийти, что я могу что-то для вас значить.
Граф повернул ее лицо к себе.
- Когда у нас будет немного больше времени, - сказал он, - я расскажу вам, что вы значите для меня и как я вас люблю.
С этими словами он наклонил голову, и его губы коснулись ее губ. Он не мог вообразить, что губы женщины могут быть такими нежными, покорными и в то же время такими волнующими.
Сначала он целовал ее очень нежно, почти как ребенка, которым он ее и считал. Затем, чувствуя, как она всем телом прижимается к нему, ощутив, что внезапный порыв страсти заставляет ее ответить на его поцелуй, он понял, насколько это отличается от всего, что было когда-либо ранее. В нем пробуждались чувства, доселе незнакомые ему, в которых было нечто священное и вместе с тем гораздо более волнующее и чудесное, чем все, что может испытывать человек.
Офелии казалось, что он наполняет собою мир, землю и небо и что это и есть то, чего она всегда хотела, - это любовь, являющаяся частью Бога.
Объятия графа приносили ей чувство безопасности и надежности, присутствие его рядом отгоняло прочь все страхи и даже воспоминания о том, что когда-либо заставляло ее бояться.
Ей чудилось, что он возносит ее на небеса, что она не стоит больше ногами на земле, а слышит музыку сфер, и все темное и угрожающее осталось позади.
- Я люблю вас... я люблю вас, - прошептала она, когда наконец он поднял голову и, глядя в ее лицо, сказал:
- Я люблю вас, моя дорогая.
Его голос прозвучал необычно, слегка хрипло и неровно. Затем он снова привлек ее к себе и целовал до тех пор, пока она не подумала, что невозможно чувствовать то, что чувствует, и не умереть от счастья.
Она не знала, что в этот момент граф вспомнил, как чуть не потерял ее.
Он отпустил ее и сказал:
- Я должен кое-что сделать, дорогая. То, что необходимо сделать. Но вы останетесь в безопасности с бабушкой Аделаидой. И если я не вернусь сегодня вечером, то вернусь завтра утром. И тогда мы решим, как скоро мы поженимся.
- А может это быть... очень скоро? - спросила Офелия.
- Как только вы позволите это сделать, - ответил граф. - На самом деле, как только вы будете готовы.
- Я готова сейчас, - ответила Офелия.
Он засмеялся:
- Вы должны дать мне время получить специальное разрешение, если хотите, чтобы нас обвенчали со всей полагающейся помпой на Сент-Джордж-Ганновер-сквер.
Офелия слегка вскрикнула:
- Нет... пожалуйста, только не торжественная свадьба! И... - Она остановилась.
- Что вы хотели сказать? - спросил он.
- Я не могу вынести... что мачеха будет там и будет... ненавидеть меня.
- Ее там не будет, - твердо сказал граф. - Предоставьте это мне.
Он поцеловал ее снова, еще более нежно, и затем, обняв за плечи, привел в салон.
- Присмотрите за ней, бабушка Аделаида, - попросил он. - Это драгоценная личность, и я не могу теперь представить себе жизни без нее.
Он говорил с искренностью, заставившей графиню бросить на него быстрый взгляд.
- Ты удивляешь меня, Рейк, - сказала она, - и в то же время я тебе верю.
- Вы должны мне верить. Помните, вы единственный человек, которому мы доверяем наш секрет в надежде, что вы его сохраните.
- Вы доверяли мне и в прошлом, - сухо заметила графиня.
- И вы никогда меня не подводили, - подтвердил граф, - но происходящее сейчас для меня гораздо важнее всего, что со мной когда-либо случалось.
Он поцеловал руку графине и затем Офелии.
Они посмотрели друг другу в глаза и замерли в неподвижности.
Когда граф закрыл за собой дверь, графиня обратилась к Офелии:
- Я вижу, что вы совершенно необыкновенная молодая женщина, и именно та, которая нужна моему непредсказуемому и невозможному внуку, чье поведение в прошлом зачастую было предосудительным.
Глава 7
В наступивших сумерках на Лимбрик-лейн появилась высокая женщина. Нервная походка выделяла ее среди прохожих, хотя на этой грязной улице не было ничего, что могло бы ее испугать, если не считать старика-старьевщика, собиравшего мусор в свой грязный мешок. Длинные седые волосы спутанными космами свисали на плечи, неприглядная черная шляпа была низко надвинута на лоб, прохудившиеся сапоги и драная куртка делали его похожим на пугало. Его двухколесная тележка, в которой не хватало половины спиц, стояла на углу улицы, уже нагруженная тремя наполненными мешками.
Однако женщина, шедшая посередине улицы, была озабочена только тем, чтобы найти нужный дом. Отыскав его и зайдя в парадное, она постучала, и дверь немедленно отворилась. Сумерки осветились светом изнутри, и улица наполнилась острым и сладковато-терпким запахом ладана.
Дверь не успела закрыться, когда еще один человек показался на улице. На этот раз это был пожилой мужчина, хорошо одетый, с бородой и с длинными волосами, уже вышедшими из моды. Через некоторое время за ним последовал еще один человек - бледный, утонченного вида; его руки были глубоко засунуты в карманы плаща, и видно было, что ему не по себе. Он постоянно озирался по сторонам, подходя к дому, и прежде, чем постучать в дверь, оглянулся через плечо.
Старьевщик продолжал наполнять свой мешок.
Номер 13 по Лимбрик-лейн примыкал вплотную к дому 14, но между номерами 12 и 13 был проход, благодаря которому обитатели обоих домов могли пользоваться и черным и парадным ходом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34