Гафурова, вернее, той части его выступления, где он касается литературы. Тов. Гафуров прав, когда он говорит об отставании литературы. Но т. Гафуров не прав, когда это отставание объясняет спадом творческой активности. Не в этом дело.
Определенное отставание литературы от жизни вполне закономерно, потому что серьезная литература — не кинохроника, и создание больших полотен требует, как говорил Лев Толстой, не только изнурительного труда, но и очень длительного времени.
Известно ли т. Гафурову, что Алексей Толстой писал свой роман «Хождение по мукам» двадцать два года, а роман «Петр Первый» писал пятнадцать лет и так и не успел закончить?
Таких примеров можно привести множество, и все это, наверное, т. Гафурову известно. Но я уверен, что ему не известна хорошая, но соленая украинская поговорка: «Скоро робят — слепых родят». И к этому есть множество примеров, когда скороспелые произведения, родившись из-под пера писателей слепыми или подслеповатыми, так и не увидели широких масс читателей.
Наш советский читатель простит нам медлительность, но никогда не простит плохой, серой книги!
В жизни, как и вы, т. Гафуров, я предпочитаю самолет арбе, ну, а в литературе я предпочитаю другое: лучше уж ехать на арбе с полезной для народа тяжелой кладью, нежели лететь на самолете с легоньким несессером в руках, с напилочками для ногтей, с разнокалиберными щеточками и прочими фатовскими принадлежностями личного обихода. К слову сказать, и в выступлениях на литературные темы зачастую бывает полезнее идти тяжеловатой и медлительной поступью, чем порхать этаким легковесным и легкодумным мотыльком.
Не обижайтесь, дорогой товарищ Гафуров, и простите мне, возможно, излишнюю полемическую запальчивость. Но ведь я тоже, как и вы, южанин и привык спорить темпераментно, а не плестись в хвосте у противника. Вы говорили о творческом горении. Ну, знаете ли, эту штуку градусником не измеришь, а вот полемическая температура у нас с вами одинаковая, несмотря на то, что вы — таджик, а я русский. Вы — читатель, я — писатель, и мы здесь с вами наглядно продемонстрировали, как пылко вы меня любите и какой огромной взаимностью я вам отвечаю. А вы еще говорите об отсутствии взаимности у писателей к читателям. Какое там отсутствие, когда нас водой не разольешь! Что ж, надеюсь, мы квиты с вами, товарищ Гафуров? Ну, вот и хорошо!
Нет книг за последнее время, таких книг, которые завоевали бы сердца и любовь широчайших читательских масс. Кто же в этом виноват? Разумеется, прежде всего — сами писатели, но повинны в этом и партийные организации, призванные заниматься вопросами культуры, да и читатели не в стороне, а в бороне, в бороне ответственности за нынешнее состояние литературы, потому что литература, как известно, не только внутреннее дело самих писателей, но и общенародное, и прежде всего — партийное дело.
Партия не раз поправляла Союз писателей за идеологические срывы на отдельных участках литературной борьбы, и мы всегда чувствовали ее твердую, направляющую руку. Спасибо ей за это!
Но вот как все мы просмотрели то, что значительное число писателей давно уже находится не у дел, живет в отрыве от жизни, — это уму непостижимо! Вспомните, когда некоторые из наших тридцатитысячников — председатели колхозов, директора МТС — попробовали жить на старых местах работы, а в колхозы и МТС только наезжать, в стране началась целая кампания: об этом неоднократно писала «Правда», была поднята на ноги вся печать. Таких руководителей, которые пробовали жить в стороне от основного места своей работы, сурово осуждала вся наша общественность. А вот писатели годами, десятилетиями живут в отрыве от своего литературного производства, и никто им и слова не молвит, как будто так и надо, как будто для бойца второй эшелон — не временное местопребывание, а нечто вроде постоянного, оседлого местожительства.
Надо решительно перестроить всю работу Союза писателей. Разве никому из нас не видно было после смерти Горького, что среди писателей нет такого человека, который был бы ему хотя бы по плечо. Среди нас не было и нет, а возможно, и не будет равного Горькому по той безмерной любви, которую снискал он всей своей жизнью и творчеством у рабочего класса, у тружеников нашей страны и далеко за ее пределами.
На что мы пошли после смерти Горького? Мы пошли на создание коллективного руководства в Союзе писателей во главе с тов. Фадеевым, но ничего путевого из этого не вышло. А тем временем постепенно Союз писателей из творческой организации, какой он должен бы быть, превращался в организацию административную, и, хотя исправно заседали секретариат, секции прозы, поэзии, драматургии и критики, писались протоколы, с полной нагрузкой работал технический аппарат и разъезжали курьеры, — книг все не было. Несколько хороших книг в год для такой страны, как наша, это предельно мало.
В писательский обиход вошли довольно странные, на мой взгляд, выражения: например, «творческая командировка». О какой творческой командировке может идти речь, когда писатель всю жизнь должен находиться в атмосфере творчества. Или еще хлеще: «Секретарь союза такой-то получил годичный творческий отпуск». Да что же это такое, как не прямое признание того, что писатель до «творческого отпуска» занимался черт знает чем, только не творчеством! Ну, и пошла писать губерния… Фадеев оказался достаточно властолюбивым генсеком и не захотел считаться в работе с принципом коллегиальности. Остальным секретарям работать с ним стало невозможно. Пятнадцать лет тянулась эта волынка. Общими и дружными усилиями мы похитили у Фадеева пятнадцать лучших творческих лет его жизни, а в результате не имеем ни генсека, ни писателя. А разве нельзя было в свое время сказать Фадееву: «Властолюбие в писательском деле — вещь никчемная. Союз писателей — не воинская часть и уж никак не штрафной батальон, и стоять по стойке „смирно“ никто из писателей перед тобой не будет, товарищ Фадеев. Ты — умный и талантливый писатель, ты тяготеешь к рабочей тематике, садись и поезжай-ка годика на три-четыре в Магнитогорск, Свердловск, Челябинск или Запорожье и напиши хороший роман о рабочем классе».
Не беда, если бы мы в то время потеряли генсека Фадеева, но зато с какой огромной радостью мы обрели бы потом Фадеева-писателя, с новой книгой, возможно равной по значимости «Разгрому».
Чем занимался Фадеев на протяжении этих пятнадцати лет? Идейно и политически руководил Союзом писателей? Нет, мы всегда и не без оснований считали и считаем, что руководит нами партия. Долгие годы Фадеев участвовал в творческих дискуссиях, выступал с докладами, распределял квартиры между писателями и ничего не писал. Некогда ему было заниматься такими «пустяками», как писание книг. Но достаточно было Фадееву с 1944 года на несколько лет освободиться от секретарских обязанностей, и он за короткий срок создал прекрасное произведение о молодогвардейцах Краснодона. Пожалуй, как никто из нас — прозаиков, Фадеев обладает чудесной особенностью глубоко и взволнованно писать о молодежи, и в «Молодой гвардии» в полную меру раскрылась эта черта его большого таланта.
Прошло несколько лет, и снова не стало Фадеева-писателя, снова появился Фадеев — деятель от литературы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59