Он опустил в него пальцы и сбросил в сторону несколько капель. Зажмурился. Выпил. Потянулся к огурцу.
- Обедай, обедай, такую твою мать! - хохотал Саенко.
Водка ударила Загирову в голову.
Он опять опустил пальцы в стакан, стряхнул на стружки и выпил.
Он подражал старым татарам. Аллах запрещает пить водку. В Коране написано, говорят старики, что в капле водки сидит дьявол. Но они были хитрые, эти старики. Они опускали в стакан шафранные пальцы и сбрасывали на пол каплю, ту самую каплю, в которой сидит дьявол. А остальные уже можно было пить безопасно.
Загиров пил натощак и быстро хмелел.
Ему захотелось рассказать дружку про хитрых стариков, про каплю, про дьявола и про Коран.
- Слушай. Коля, - говорил он, доверчиво разводя рот до ушей, до острых, глиняных, движущихся ушей, - слушай, Коля, что я тебе скажу. Как наши старики пьют, так непременно каплю сбрасывают. Ну, сбрасывают прямо пальцами каплю, потому что в той капле обязательно нечистая сила, то есть в той капле обязательно черт; такие хитрые у нас старики, и книга есть. Коран называется, понимаешь, Коля... Коран называется, старики говорят...
Саенко злобно смеялся.
- А, татарская твоя морда, понимаю, бога своего хочете обманывать.
- Бога не обманешь, бога не обманешь, - бормотал хозяин, крестясь в черный угол. - Его не обманешь.
- Твой бог дурак, идеот, пить людям не позволяет, а наш бог - во, что надо, на большой палец, жри сколько хочешь! Не правда, хозяин?
Загиров миролюбиво ухмылялся:
- Зачем так говоришь, Коля? Наш бог, ваш бог, татарский бог, православный бог. Один бог у всех людей, один хороший бог у всех людей.
Он с радостным бессмыслием бормотал эти слова, много раз слышанные в детстве от разных людей. Он широко, нежно и робко улыбался.
LII
Хозяин надел очки. Он тянул с полки маленькую толстую книжечку в черном шагреневом переплете с золотыми словами "Духовные песни".
Он открыл ее и перекрестился.
- Блажен народ, у которого господь есть бог, - прошептал он, благолепно закрывая глаза.
И вдруг он вразумительно запел высоким, негнущимся, заунывным голосом:
Велика страна родная;
Как могучий богатырь,
Полушарье край от края
Охватила ее ширь.
Но к величию пространства
Возвеличь ее, благой;
Правдой первохристианства,
Жизнью истинно святой,
Силой духа, силой слова
Осчастливь судьбу Руси.
К высям царствия Христова
Мысль народа вознеси.
Хозяин поднял целый глаз к темному потолку и повторил с наставительным, углубленным выражением:
К высям царствия Христова
Мысль народа вознеси!
- А ты говоришь - ваш бог, наш бог! - закричал Саенко. - Наш бог вот какой, эх ты, татарская твоя морда.
- Зачем, Коля, ругаешься? - жалобно сказал Загиров. - Ай, как нехорошо, ай, как плохо. Что я тебе сделал такое?
Хозяин продолжал, строго взглянув на товарищков:
Да умрет кумир телесный,
Материальный идеал;
Дай, чтоб идеал небесный
Над страною воссиял!
Изо всей силы захлопнулась дверь и вновь распахнулась.
Ветер, пыль и дождь ворвались в сарай.
Сухим облаком встали и закружились стружки, С полки полетела жестянка с гвоздями. Книжка замелькала листами и закрутилась, как подстреленный голубь.
Через двор пролетала вырванная с дерева ветка.
Черные башни бурана рушились на станицу.
Свет померк.
Хозяин бросился к двери. С грохотом посыпались гробы. Метались и хлопали вишневые полотнища знамен.
Хозяин тащил распахнувшуюся дверь за веревку, как упрямую лошадь. Наконец, он ее захлопнул.
Бежала совершенно уже черная конопля.
- Ай, плохо ребятам на участке, ай, плохо, - бормотал Загиров.
- Пей, татарская морда! - кричал в беспамятстве Саенко. - Слыхал: да умрет кумир телесный, матерьяльный идеал!.. Крой!.. Крой дальше! Пусть его вывернет из земли, к чертовой бабушке! Пускай чисто все поваляет!
Башни бурана летели через станицу, через плотину, через озеро - к площадке строительства.
- Эй, хозяин, хороший человек, седай ко мне, слушай, что я тебе скажу. Смотри сюда.
Саенко отвернулся и, валясь, стал поспешно рыться потайном кармане. Он вытащил протертый до дыр листок бумаги, исписанный полинявшим химическим карандашом.
- Смотри здесь, смотри здесь, хозяин. Папаши моего, отца моего родного письмо. Три месяца назад получил. Его как угнали, папашу моего, отца моего родного. Как записали в кулаки, как угнали... Письмо оттудова пришло. Стой! Не хватай! Не хватай руками папаши моего родного слова. Не заслоняй мне света, не заслоняй, а то убью!
Саенко припал головой к плечу хозяина.
- Слышишь, что папаша оттудова пишет: "Ничего не препятствуй", - пишет. Видишь? "Ничего, пишет, не препятствуй. А где у кого какая наша скотина возьми на заметку. На память возьми скотину. А бжёл поморозь, пускай бжёлы лучше подохнут, чем им достанутся". Можешь ты меня понять, хозяин?
По лицу Саенко текли слезы.
- Так, так, так, - кивал головой хозяин, шептал: - Правильно. Пусть лучше померзнут... Верно пишет, верно.
- Стой! Дальше. Смотри дальше: "В колхоз погоди, а впротчем, как хотишь". Можешь ты это понимать, хозяин? "Впротчем, как хотишь, как хотишь..."
Саенко упал головой в стружки и вдруг вскочил.
- Пей, татарин. Пей, паразит. Моего отца родного угнали, а ты пить не хотишь!
Он в ярости схватил татарина за голову и стал наливать в рот из бутылки.
Водка текла по подбородку, заливалась за ворот.
- Ты чего меня мучишь? - шептал, вырываясь, Загиров. - Какой я тебе паразит?
Его зубы были тесно сжаты, он дрожал. Водка била ему в голову. Голова кружилась. В глазах текло окно.
- Молчи, морда! Молчи! Ребят на участке жалеешь? А отца моего родного не жалеешь? Пей, татарская харя.
- Не ругайся!
Загиров страшно побледнел.
- Я тебе не говорю - русская морда. Все люди одинаковые.
- Брешешь, сукин сын, брешешь. Я с тобой не одинаковый. Я тебя купил и продал. Я тебя купил за десятку со всеми твоими татарскими потрохами. Ты теперь мой холуй. Эй, холуй, снимай с меня чуни! М...морда! Х...холуй!..
Загиров густо покраснел. Его карие глаза налились кровью и стали как спелые вишни.
- Собака! Ты собака! Ты хуже, чем собака!
Трясясь мелкой дрожью, Загиров всунул Саенко в рот указательные пальцы и стал разрывать, выворачивать губы, крашенные анилином.
- Я тебе убью! Я тебе убью! Я тебе понимаю, какой ты... - хрипел он. Я тебе в Гепеу тащить буду. Пусть тебя убьют. Ты хуже, чем бешеная собака. Ты кулацкий сын, ты кулацкий пес.
Он с наслаждением, рыча, как собака, повторял:
- Ты кулацкий пес, ты кулацкий пес! Те - люди, а ты кулацкий пес, тебя стрелить надо!.. Ты - жулик!
Саенко растопыренными пальцами уперся в горячее лицо татарина. Из углов его рта, как вожжи, потекли кровавые слюни.
- Гости, гости, полегче, - бормотал хозяин. - Гости-и!
Они покатились по полу.
Хозяин изловчился и ударил Загирова пяткой в спину.
Загиров вскочил на ноги и, натыкаясь на опрокинутые вещи, на гробы и табуретки, путаясь в знаменах, кинулся к двери.
Он рванул ее и выскочил во двор.
Ему не пришлось бежать. Вихрь подхватил его, опрокинул и кубарем прокатил через прижатый к земле бурьян.
Калитка слетела с нетель. Загремела вывеска.
Вдоль заборов летел, кувыркаясь в воздухе, петух, точно вышивка, сорванная с полотенца.
Бешено крутились нарисованные стрелки часов.
Впереди стояла черная стена уходящего по ветлам бурана.
LIII
Налбандов резко снимает трубку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
- Обедай, обедай, такую твою мать! - хохотал Саенко.
Водка ударила Загирову в голову.
Он опять опустил пальцы в стакан, стряхнул на стружки и выпил.
Он подражал старым татарам. Аллах запрещает пить водку. В Коране написано, говорят старики, что в капле водки сидит дьявол. Но они были хитрые, эти старики. Они опускали в стакан шафранные пальцы и сбрасывали на пол каплю, ту самую каплю, в которой сидит дьявол. А остальные уже можно было пить безопасно.
Загиров пил натощак и быстро хмелел.
Ему захотелось рассказать дружку про хитрых стариков, про каплю, про дьявола и про Коран.
- Слушай. Коля, - говорил он, доверчиво разводя рот до ушей, до острых, глиняных, движущихся ушей, - слушай, Коля, что я тебе скажу. Как наши старики пьют, так непременно каплю сбрасывают. Ну, сбрасывают прямо пальцами каплю, потому что в той капле обязательно нечистая сила, то есть в той капле обязательно черт; такие хитрые у нас старики, и книга есть. Коран называется, понимаешь, Коля... Коран называется, старики говорят...
Саенко злобно смеялся.
- А, татарская твоя морда, понимаю, бога своего хочете обманывать.
- Бога не обманешь, бога не обманешь, - бормотал хозяин, крестясь в черный угол. - Его не обманешь.
- Твой бог дурак, идеот, пить людям не позволяет, а наш бог - во, что надо, на большой палец, жри сколько хочешь! Не правда, хозяин?
Загиров миролюбиво ухмылялся:
- Зачем так говоришь, Коля? Наш бог, ваш бог, татарский бог, православный бог. Один бог у всех людей, один хороший бог у всех людей.
Он с радостным бессмыслием бормотал эти слова, много раз слышанные в детстве от разных людей. Он широко, нежно и робко улыбался.
LII
Хозяин надел очки. Он тянул с полки маленькую толстую книжечку в черном шагреневом переплете с золотыми словами "Духовные песни".
Он открыл ее и перекрестился.
- Блажен народ, у которого господь есть бог, - прошептал он, благолепно закрывая глаза.
И вдруг он вразумительно запел высоким, негнущимся, заунывным голосом:
Велика страна родная;
Как могучий богатырь,
Полушарье край от края
Охватила ее ширь.
Но к величию пространства
Возвеличь ее, благой;
Правдой первохристианства,
Жизнью истинно святой,
Силой духа, силой слова
Осчастливь судьбу Руси.
К высям царствия Христова
Мысль народа вознеси.
Хозяин поднял целый глаз к темному потолку и повторил с наставительным, углубленным выражением:
К высям царствия Христова
Мысль народа вознеси!
- А ты говоришь - ваш бог, наш бог! - закричал Саенко. - Наш бог вот какой, эх ты, татарская твоя морда.
- Зачем, Коля, ругаешься? - жалобно сказал Загиров. - Ай, как нехорошо, ай, как плохо. Что я тебе сделал такое?
Хозяин продолжал, строго взглянув на товарищков:
Да умрет кумир телесный,
Материальный идеал;
Дай, чтоб идеал небесный
Над страною воссиял!
Изо всей силы захлопнулась дверь и вновь распахнулась.
Ветер, пыль и дождь ворвались в сарай.
Сухим облаком встали и закружились стружки, С полки полетела жестянка с гвоздями. Книжка замелькала листами и закрутилась, как подстреленный голубь.
Через двор пролетала вырванная с дерева ветка.
Черные башни бурана рушились на станицу.
Свет померк.
Хозяин бросился к двери. С грохотом посыпались гробы. Метались и хлопали вишневые полотнища знамен.
Хозяин тащил распахнувшуюся дверь за веревку, как упрямую лошадь. Наконец, он ее захлопнул.
Бежала совершенно уже черная конопля.
- Ай, плохо ребятам на участке, ай, плохо, - бормотал Загиров.
- Пей, татарская морда! - кричал в беспамятстве Саенко. - Слыхал: да умрет кумир телесный, матерьяльный идеал!.. Крой!.. Крой дальше! Пусть его вывернет из земли, к чертовой бабушке! Пускай чисто все поваляет!
Башни бурана летели через станицу, через плотину, через озеро - к площадке строительства.
- Эй, хозяин, хороший человек, седай ко мне, слушай, что я тебе скажу. Смотри сюда.
Саенко отвернулся и, валясь, стал поспешно рыться потайном кармане. Он вытащил протертый до дыр листок бумаги, исписанный полинявшим химическим карандашом.
- Смотри здесь, смотри здесь, хозяин. Папаши моего, отца моего родного письмо. Три месяца назад получил. Его как угнали, папашу моего, отца моего родного. Как записали в кулаки, как угнали... Письмо оттудова пришло. Стой! Не хватай! Не хватай руками папаши моего родного слова. Не заслоняй мне света, не заслоняй, а то убью!
Саенко припал головой к плечу хозяина.
- Слышишь, что папаша оттудова пишет: "Ничего не препятствуй", - пишет. Видишь? "Ничего, пишет, не препятствуй. А где у кого какая наша скотина возьми на заметку. На память возьми скотину. А бжёл поморозь, пускай бжёлы лучше подохнут, чем им достанутся". Можешь ты меня понять, хозяин?
По лицу Саенко текли слезы.
- Так, так, так, - кивал головой хозяин, шептал: - Правильно. Пусть лучше померзнут... Верно пишет, верно.
- Стой! Дальше. Смотри дальше: "В колхоз погоди, а впротчем, как хотишь". Можешь ты это понимать, хозяин? "Впротчем, как хотишь, как хотишь..."
Саенко упал головой в стружки и вдруг вскочил.
- Пей, татарин. Пей, паразит. Моего отца родного угнали, а ты пить не хотишь!
Он в ярости схватил татарина за голову и стал наливать в рот из бутылки.
Водка текла по подбородку, заливалась за ворот.
- Ты чего меня мучишь? - шептал, вырываясь, Загиров. - Какой я тебе паразит?
Его зубы были тесно сжаты, он дрожал. Водка била ему в голову. Голова кружилась. В глазах текло окно.
- Молчи, морда! Молчи! Ребят на участке жалеешь? А отца моего родного не жалеешь? Пей, татарская харя.
- Не ругайся!
Загиров страшно побледнел.
- Я тебе не говорю - русская морда. Все люди одинаковые.
- Брешешь, сукин сын, брешешь. Я с тобой не одинаковый. Я тебя купил и продал. Я тебя купил за десятку со всеми твоими татарскими потрохами. Ты теперь мой холуй. Эй, холуй, снимай с меня чуни! М...морда! Х...холуй!..
Загиров густо покраснел. Его карие глаза налились кровью и стали как спелые вишни.
- Собака! Ты собака! Ты хуже, чем собака!
Трясясь мелкой дрожью, Загиров всунул Саенко в рот указательные пальцы и стал разрывать, выворачивать губы, крашенные анилином.
- Я тебе убью! Я тебе убью! Я тебе понимаю, какой ты... - хрипел он. Я тебе в Гепеу тащить буду. Пусть тебя убьют. Ты хуже, чем бешеная собака. Ты кулацкий сын, ты кулацкий пес.
Он с наслаждением, рыча, как собака, повторял:
- Ты кулацкий пес, ты кулацкий пес! Те - люди, а ты кулацкий пес, тебя стрелить надо!.. Ты - жулик!
Саенко растопыренными пальцами уперся в горячее лицо татарина. Из углов его рта, как вожжи, потекли кровавые слюни.
- Гости, гости, полегче, - бормотал хозяин. - Гости-и!
Они покатились по полу.
Хозяин изловчился и ударил Загирова пяткой в спину.
Загиров вскочил на ноги и, натыкаясь на опрокинутые вещи, на гробы и табуретки, путаясь в знаменах, кинулся к двери.
Он рванул ее и выскочил во двор.
Ему не пришлось бежать. Вихрь подхватил его, опрокинул и кубарем прокатил через прижатый к земле бурьян.
Калитка слетела с нетель. Загремела вывеска.
Вдоль заборов летел, кувыркаясь в воздухе, петух, точно вышивка, сорванная с полотенца.
Бешено крутились нарисованные стрелки часов.
Впереди стояла черная стена уходящего по ветлам бурана.
LIII
Налбандов резко снимает трубку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72