.. А то такая ерунда получилась! В последний раз поклонился Родион своему родному кораблю. - Ладно, - сказал он сквозь зубы, - ладно. За нами не пропадет. Все равно всю Россию подымем. Через несколько дней, купив на последние деньги вольную одежду, он ночью переправился через гирло Дуная, возле Вилково, на русскую сторону. План у него был такой: добраться степью до Аккермана, оттуда на барже или на пароходе в Одессу; из Одессы до родного села Нерубайского - рукой подать. А там - как выйдет... Одно только знал Родион наверняка: что к прошлому для него все пути заказаны, что прежняя его жизнь, подневольная матросская жизнь на царском броненосце и трудная родная крестьянская жизнь дома, в голубой мазанке с синими окошками среди желтых и розовых мальв, отрезана от него навсегда. Теперь - либо на виселицу, либо скрываться, поднять восстание, жечь помещиков, идти в город искать комитет. Он почувствовал себя худо еще в дороге. Но останавливаться было уже нельзя. Он шел больной. И вот теперь... Что это с ним происходит? Где он лежит? Почему в дверях качаются звезды? И звезды ли это? Черным морем обступила. Родиона ночь. Звезды сгустились, разгорелись и легли перед глазами низкими карантинными огнями. Зашумел город, загорелась в порту эстакада, побежали люди, путаясь в бунтующем огне. Длинными рельсами упали вдоль мостовых железные винтовочные залпы. Качнулась ночь корабельной палубой. Зеркальный круг прожектора побежал по волнистому берегу, добела раскаляя углы домов, вспыхивая в стеклах, выдергивая из темноты бегущих солдат, красные лоскутья флагов, зарядные ящики, лафеты, поваленные поперек улицы конки. И вот он видит себя в орудийной башне. Наводчик глазом припал к дальномеру. Башня поворачивается сама собой, наводя на город пустое дуло, сияющее внутри зеркальными нарезами. Стоп! Как раз точка в точку против синего купола театра, где осанистый генерал держит военный совет против мятежников. В башне канителится жидкий телефонный звонок. А может быть, это сверчки воркуют в степи? Нет, это телефон. Электрический подъемник с медленным лязгом выносит из погреба снаряд - он качается на цепях - прямо в руки Родиона. А может быть, это не снаряд, а прохладная дыня? Ах, как хорошо было б напиться! Но нет, нет, это снаряд. - Башенное, огонь! И в тот же миг зазвенело в ушах, словно ударило снаружи в башенную броню, как в бубен. Вспыхнул огонь, и обварило запахом жженого гребня. Дрогнул рейд во всю ширь. Закачались на рейде шлюпки. Железная полоса легла между броненосцем и городом. Перелет. Разгорелись у Родиона руки. Но вот опять сверчки хрустальным ручейком пробираются среди частых звезд и бурьяна. А может, это воркует телефон? И второй снаряд сам собой лезет из подъемника в руки матроса. Доконаем генерала, погоди! - Башенное, огонь! Башенное, огонь! - Ляжь, не кричи... Может, тебе дать напиться? Ляжь тихо... ... И вторая полоса легла поперек бухты. Опять перелет. Ничего, авось в третий раз не промажем! Снарядов небось хватит. Полны погреба. Легче пушинки и вместе с тем тяжелее дома лег в ослабевшие ладони третий снаряд. Только бы пустить его поскорее. Только бы дым повалил поскорее из синего купола. А там и пойдет, и пойдет!.. Но что-то не воркует телефон, перестали звенеть сверчки... Поумирали там все наверху, что ли? Или это утро наступает такое тихое и такое розовое? Башня словно сама собой поворачивается обратно. "Отбой!" - и снаряд, выскользнув из упавших рук, опускается обратно в погреб, гремя цепями подъемника. Нет, нет, это покатилась из пальцев кружка и нежно журчит водица с койки на пол. И тишина, тишина... "Да что ж это такое? Эх, продали, продали волю, чертовы шкуры! Сдрейфили! Уж если бить, так бить до конца! Чтоб камня на камне не осталось!" - Бей, башенное, бей!.. - Ох, господи, господи, святой чудотворец Николай! Ляжь, выпей еще воды. Несчастье!.. Слабая, розовая тишина утра нежно и успокоительно прилегла к воспаленной щеке Родиона. Далеко на золотистом обрыве кричали петухи.
17 ХОЗЯИН ТИРА
Дедушка и внучек обсудили положение и решили, что больного покуда не следует никому показывать. Тем более не следует отправлять его в городскую больницу, где обязательно спросят паспорт. По мнению дедушки, у матроса - обыкновенная, не слишком даже сильная горячка, которая скоро пройдет. А там пускай сам себе обдумает. Между тем уже совсем рассвело, и надо было опять выходить в море. Больной не спал. Ослабевший от ночного пота, он неподвижно лежал на спине, глядя живыми, сознательными глазами на образ чудотворца с пучком свежих васильков, заткнутых за согнутую от времени темную доску. - Чуешь? - спросил дедушка, подходя к больному. Тот слабо пошевелил губами, как бы желая промолвить: "Чую". - Полегчало? Больной в знак утверждения прикрыл глаза. - Может, ты хочешь кушать? Дедушка покосился на полку с хлебом и кашей. Матрос слабо качнул головой: "Нет". - Ну, как хочешь. Слухай, сынок... Нам надо выходить в море по бычки, чуешь? Так мы тебя здесь оставим одного и запрем на замочек. Можешь нам свободно доверять. Мы такие же самые люди, как ты, - черноморские. Чуешь? Ты себе тута тихонечко лежи и отдыхай. А если кто-нибудь постучится, так ты просто молчи, и больше ничего. Мы с Гавриком зараз управимся и тоди быстренько вернемся. Я тебе тут в кружечке воду поставлю: захочешь, так напейся, это ничего. И ни об чем не думай, можешь вполне надеяться. Ты чуешь? Старик разговаривал с больным, как с несмышленым ребенком, через каждые два слова приговаривая: "Чуешь?" Матрос смотрел на него улыбающимися через силу глазами и прикрывал их изредка: дескать, не беспокойся, понимаем, спасибо. Заперев матроса, рыбаки отправились на промысел и часа через четыре возвратились назад, найдя дома все в полном порядке. Больной спал. На этот раз им повезло. Они сняли с перемета сотни три с половиной прекрасных, крупных бычков, и дедушка, благосклонно посмотрев на чудотворца и пожевав морщинистыми губами, заметил: - Ничего. Сегодня ничего. Хотя и на креветку, а крупные. Дай бог тебе здоровья. Но чудотворец, в полном сознании своего могущества, смотрел на деда строго и даже высокомерно, как бы желая сказать: "А ты еще сомневался, хреном называл. Сам ты хрен". Дедушка решил сам идти с бычками на привоз. Надо было наконец выяснить отношения с мадам Стороженко. А то что ж это такое получается: сколько ни носи товара, все равно остается долг, а живых денег не видно! Так и рыбачить, выходит, неинтересно. Сегодня для этого представлялся самый подходящий случай. Не стыдно показать товар. Бычки - один в одного. Гаврику, конечно, тоже бы хотелось сходить сегодня на привоз, чтобы на обратном пути повидаться с Петькой и наконец выпить на углу квасу. Но опасно было оставлять матроса одного, так как было воскресенье: на берег, наверно, понаедет множество народа из города. Дедушка взвалил на плечо еще мокрый садок и пошлепал на привоз, а Гаврик переменил в кружке воду, прикрыл матросу ноги, чтоб не кусали мухи, и, навесив на дверь замок, отправился немножко пройтись. Тут совсем недалеко, на берегу, находились различные увеселительные заведения: ресторанчик с садом и кегельбаном, тир, карусель, будки с зельтерской водой и восточными сладостями, автоматы-силомеры - словом, маленькая ярмарка. Походить по ней и поглазеть было для мальчика настоящей радостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64