слава богу, дожили! Ну и нагнали своими радостями страху на весь квартал! (Кшепшицюльскому.) Ну, а ты, друг, что ты-то ему сказал?
Кшепшицюльский. Да нет же ж, говору, зачем мне врать, мы же всякий вечер с ними в сибирку играем. Зачем врать?
Глумов. Так! Поберегай, братец, нас! Поберегай! Спасибо тебе...
Рассказчик. Ну, и что он, поверил? Как ты об этом понимаешь?
Кшепшицюльский. Он так головкой покачал. (Показывает.)
Глумов. Как? Так? (Тоже показывает.)
Кшепшицюльский. Да нет же ж... так... (Показывает.)
Рассказчик. Так? (Показывает.)
Все показывают по-разному, обдумывают этот жест и не
замечают, что Иван Тимофеевич сам, собственной персоной,
уже здесь, в комнате.
Кшепшицюльский. Да нет... И еще он сказал...
Глумов. Что?
Кшепшицюльский. "Я еще, может, их самулично навещу", - говорит... (Не закончив фразу, увидел Ивана Тимофеевича.) Прошу бардзо.
Глумов (он опомнился первым). Иван Тимофеевич... ваше благородие... вы?
Рассказчик. Иван Тимофеевич! Господи...
Иван Тимофеевич. Самолично. А что? Заждались?.. Ха-ха! (Благодушно смеется, пожимает им руки.) Будьте здоровы, господа! (Осматривается. Вдруг лицо его омрачилось: где-то в дальнем углу он заприметил книгу.)
Рассказчик (поспешно перехватив взгляд). Нет, Иван Тимофеевич, нет! Это "Всеобщий календарь"! (Подбежав, принес календарь, сует Ивану Тимофеевичу.)
Иван Тимофеевич (берет книгу, внимательно разглядывает). А... да? А я, признаться, книгу было заподозрил.
Глумов. Нет, Иван Тимофеевич, мы уж давно... Давно уж у нас насчет этого...
Иван Тимофеевич. И прекрасно делаете. Книги - что в них! Был бы человек здоров да жил бы в свое удовольствие - чего лучше! Безграмотные-то и никогда книг не читают, а разве не живут?
Рассказчик. Да еще как живут-то! А которые случайно выучатся, сейчас же под суд попадают!
Иван Тимофеевич (благосклонно). Ну, не все! Бывают, которые с умом читают.
Глумов. Все! Все! Ежели не в качестве обвиняемых, так в качестве свидетелей! Помилуйте! Разве сладко свидетелем-то быть?
Иван Тимофеевич. Какая уж тут сладость! Первое дело - за сто верст киселя есть, а второе - как еще свидетельствовать будешь! Иной раз так об себе засвидетельствуешь, что и домой потом не попадешь... ахти-ихти, грехи наши, грехи! (Помолчав, пристально оглядел обоих.) Хорошенькая у вас квартирка... очень, очень даже удобненькая. Вместе, что ли, живете?
Глумов и Рассказчик. Вместе. (Вдруг поняв.) Что вы!
Иван Тимофеевич. Грехи наши тяжкие... Садитесь, господа. Ну-тка скажите мне - вы люди умные! Завелась нынче эта пакость везде... всем мало, всем хочется... Ну чего? Скажите на милость: чего?
Рассказчик приложил руку к сердцу, хотел ответить, что
ничего не хочется, но Иван Тимофеевич жестом остановил
его.
Право, иной раз думаешь-думаешь: ну чего? И то переберешь, и другое припомнишь - все у нас есть? Ну, вы - умные люди! Так ли я говорю?
Рассказчик. Как перед богом, так и...
Иван Тимофеевич (снова его останавливает). Хорошо. А начальство между тем беспокоится. Туда-сюда - везде мерзость! Даже тайные советники и те нынче под сумнением состоят.
Глумов. Ай-яй-яй...
Иван Тимофеевич (вдруг). Ах и хитрые же вы, господа! Право, хитрые! (Улыбнулся и погрозил пальцем.) Наняли квартирку, сидят по углам, ни сами в гости не ходят, ни к себе не принимают - и думают, что так-таки никто их и не отгадает! Ах-ах-ах!
Все немножко похихикали.
Глумов. Но мы надеемся, что последние наши усилия будут приняты начальством во внимание...
Рассказчик... И хотя до некоторой степени послужат искуплением тех заблуждений, в которые мы могли быть вовлечены отчасти по неразумению...
Глумов. А отчасти и вследствие дурных примеров.
Иван Тимофеевич (не отвечая, после паузы). Заболтался я с вами, друзья! Прощайте.
Рассказчик. Иван Тимофеевич! Куда же так скоро? А винца?
Иван Тимофеевич. Винца - это после, на свободе когда-нибудь! Вот от водки и сию минуту не откажусь!
Глумов. Чем закусить желаете?
Иван Тимофеевич. Кусок черного хлеба с солью - больше ничего.
Рассказчик и Глумов бегом бросились за угощением,
выносят поднос с водкой и закуской. Иван Тимофеевич
опрокинул в рот рюмку водки, понюхал корочку хлеба,
крякнул. Приятели в умилении наблюдают над действиями
дорогого гостя.
Благодарствую. (Поднялся, собираясь уходить.) Да! Чуть было не забыл! Шел мимо, дай, думаю, зайду проведаю, домой к себе в квартал на чашку чая приглашу. Так что милости просим завтра ко мне пожаловать. Танцы, музыка и все такое прочее...
Глумов. Сочтем за великую честь.
Иван Тимофеевич. Будем рады! Прощайте! (Кивнул Кшепшицюльскому.) Проводи! (Уходит, за ним Кшепшицюльский.)
Глумов и Рассказчик в оцепенении смотрят друг на друга.
Глумов. Вот это да...
Рассказчик. Что делать-то, Глумов?
Глумов. Что и прежде - годить, да еще в большую меру годить пора настала. А завтра - в квартал, на чашку чая.
Рассказчик. Устал я, Глумов.
Глумов. Что?
Рассказчик. Устал, говорю.
Глумов. Устал? А я, думаешь, не устал? Ничего, брат. Ничего... (Зовет.) Кшепшицюльский!
Кшепшицюльский возвращается.
А в чем идти? Во фраке? В сюртуке?
Рассказчик. А что делать заставят? Плясать русскую или петь "Вниз по матушке по Волге..."? Я ведь не пою.
Глумов. Может, просто поставят штоф водки и скажут: "Пейте, благонамеренные люди!"
Кшепшицюльский. Вудка буде непременно. Петь вас, може, и не заставят...
Рассказчик. А что заставят?
Кшепшицюльский (наслаждаясь паузой). Философский разговор заведут.
Глумов. Философический?
Кшепшицюльский. Философический. А после, може, и танцевать прикажут, бо у Ивана Тимофеевича дочка есть... от то слична девица! Мысли испытывать будут. (Выпивает рюмку водки.) Дзякую бардзо. (Идет, останавливается.) Приглашение такого лица вам большую честь делает... До видзення... (Ушел.)
Пауза.
Глумов. А ведь Иван Тимофеевич нас в полицейские дипломаты прочит...
Рассказчик. А может, как чадолюбивый отец, хочет одному из нас предложить руку и сердце своей дочери?
Глумов. А что? Ежели смотреть на этот брак с точки зрения самосохранения...
Рассказчик. Глумов! Голубчик! Ты что?! Ты что?!
Глумов. Ну, а ежели он места сыщиков предлагать будет?
Рассказчик. Но почему же ты это думаешь?
Глумов. Я не думаю, а во-первых, предусматривать никогда не лишнее. И, во-вторых, Кшепшицюльский на днях жаловался: непрочен, говорит, я.
Рассказчик (решительно). Воля твоя, а я в таком случае притворюсь больным!
Глумов. И это не резон, потому что век больным быть нельзя. Не поверят, доктора освидетельствовать пришлют - хуже будет. Слушай! Говори ты мне решительно: ежели он нас поодиночке будет склонять, ты как ответишь?
Рассказчик. Глумов, голубчик, не будем об этом говорить!
Глумов. Нет, брат, надо внутренне к этой чашке чая подготовиться... С мыслями собраться сообразно желаемого результата.
Рассказчик. На чашку чая... в квартал...
Глумов. Мысли испытывать будут... Ох!
Затемнение
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
Рассказчик (в зал). Мы почти не спали и думали только о предстоящем визите к Ивану Тимофеевичу, долго и тревожно беседовали об чашке чая... Наконец настал этот вечер, и мы отправились в квартал, где были приняты самим Иваном Тимофеевичем.
Гостиная в доме Ивана Тимофеевича. Званый вечер в
разгаре. Полицейские в форме браво отплясывают с дамами
кадриль. Иван Тимофеевич вводит Глумова и Рассказчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14