Этого же мнения придерживалась и продавщица, но Кудрявцев быстренько вывел ослабевшего товарища на улицу, сунул в машину, прыгнул за руль и «Волга» в мгновение ока растворилась в темноте арки двора.
В лифте Лекову снова стало плохо, он побледнел, на лбу его выступил пот, но до тошноты дело не дошло — питерский гость громко рыгнул, обдав окружающих густым пивным духом и в очередной раз заставив девушку Наташу скукожиться. Отрадный же, по своему обыкновению, делал вид, что все происходящее вокруг его совершенно не касается, а Кудрявцев пристально посмотрел на своего товарища и спросил:
— Нехорошо тебе, Василий?
— Нехорошо матом ругаться при детях. А мне дурно, — просто ответил Леков. — Но это сейчас пройдет. Вы не бойтесь.
Он посмотрел на девушку Наташу.
— А я и не боюсь, — ответила та, глядя на Лекова снизу вверх.
— И правильно, — согласился Кудрявцев. — Вася — он хороший.
— Да я вижу, — кивнула Наташа. — Вижу.
— Вот только не надо иронизировать, — строго заметил Леков, утирая пот со лба. — Не надо, девушка. Вы такая красивая, а такие глупости начинаете говорить. Мы ведь с вами совсем незнакомы. Как же можно-с, вот так, незнакомого человека смешивать прилюдно с говном-с? А? Хорошо ли это?
— Приехали? — с надеждой спросил Отрадный, когда лифт остановился и двери его со скрипом разъехались в стороны.
— Да. — Кудрявцев сделал рукой приглашающий жест. — Прошу на выход. С вещами.
***
В квартире Романа Отрадный, наконец, расслабился. Он явно чувствовал себя в своей тарелке — даже облик его очень хорошо сочетался со шкафчиками карельской березы, с мягким, старинным кожаном диваном, на резную деревянную спинку которого Отрадный небрежно закинул руку, с тяжелыми бархатными портьерами, закрывающими окна, с иконами и картинами, висящими на стенах.
Отрадный, пожалуй, единственный из всей компании выглядел в апартаментах Кудрявцева на своем месте — даже хозяин в своих потертых джинсах и кожаном пиджачке казался гостем в собственном доме, не говоря уже о покачивающемся Лекове и окончательно потерявшейся девушке Наташе, которая, войдя в квартиру, юркнула в массивное кресло и затихла, снова сосредоточив все свое внимание на Отрадном.
Артист сидел, закинув ногу на ногу и курил дорогую, длинную сигарету. Поблескивал очками, поглядывал по сторонам.
— Хорошо у тебя, Рома, — наконец, молвил артист. — Я, знаешь, редко в гости хожу… Все работаю, работаю… А у тебя — просто прелесть, что за дом. Можно посидеть по-человечески…
— Сейчас, сейчас, все будет по-человечески, — пробормотал Леков, срывая винтовые пробки с водочных бутылок.
Когда Кудрявцев, гремевший на кухне тарелками и хлопающий дверцей холодильника, появился в комнате с подносом, на котором лежали закуски — копченая колбаса, буженина, хлеб, зелень, тонко нарезанный, ароматный сыр, Леков уже выпил свои первые двести грамм.
— Не гони, Василий, — строго сказал Роман. — А то вырубишься раньше времени.
— А когда, позволь спросить, это время, до которого мне нельзя вырубаться?
Лекову, очевидно, стало лучше. Пот на лбу высох, лицо порозовело, в глазах заиграли злые, веселые искорки.
— Я хотел тебя попросить спеть последние твои песни. Из нового альбома. И Сережа бы послушал. Хочешь, Сережа?
Кудрявцев посмотрел на артиста. Тот пожал широкими плечами и как-кто странно сморщил лицо. При желании, конечно, выражение, которое приобрела физиономия Отрадного можно было назвать заинтересованностью, но с тем же успехом к нему подходило и определение «отвращение». Он провел ладонью по длинным, густым, холеным волосам, зачесывая их со лба на затылок и прромычал что-то неопределенное.
— Ну да, Сережа у нас только свои песни любит слушать, — ехидно заметил Кудрявцев.
— Ну, отчего же, — прикрыл глаза артист. — «Битлз» я слушаю с удовольствием… Вы как, — нарочито-официально обратился он к Лекову. — Как насчет «Битлз»?
— Нормально, — ответил Леков, странно глядя на статного артиста. — Нормально насчет «Битлз».
— «Нормально», — вздохнул Отрадный. — Эх, молодость, молодость… Это гениальные композиторы.
Сказавши это, артист снова прикрыл распахнутые было глаза и погрузился в самосозерцание.
— Глубоко, — констатировал Леков. — Глубоко. Гениальные, значит. Ну, ладно. Раз в консерватории так считают, я, что же, я ничего…
Артист не реагировал.
— Ладно, Рома, давай еще по двести и споем.
— Не много будет тебе?
— Ты чего, Рома? Я свою дозу знаю. Гитарку вашу можно взять, Сергей… по отчеству, извините, не помню?… А?
— Не надо, не надо, — Кудрявцев быстро погасил пожар, заметавшийся в мгновенно открывшихся глазах Отрадного — пожар, который, кажется, вот-вот готов был расплавить дорогую золоченую оправу его очков. — Не надо. У меня есть гитара.
Он метнулся в кухню и, через секунду, вручил Лекову двенадцатиструнный инструмент.
— Специально купил, — сказал Роман. — Как, ничего?
— Говно, — коротко ответил Леков. Отрадный усмехнулся.
— Говно, — повторил Леков. — У нас хороших гитар на заводах не делают. Не умеют.
— Ну, ладно, — пожал плечами Роман. — Как-нибудь с тобой походим по Москве. Поможешь выбрать…
— Если только по комиссионкам — сказал Леков. — Ладно, сыграем пока и на этой…
С дивана, на которым восседал артист донеслось какое-то сдавленное шипение.
— Последняя песня, — объявил Леков и быстро налил себе полстакана водки. — Называется «Время Богов».
— Можно водки выпить? — глухо спросил Отрадный.
— Конечно, — Кудрявцев быстро поднес артисту требуемое. — И огурчик возьми, Сережа, огурчик.
— Спасибо.
Отрадный залпом выпил водку. Леков, наблюдавший за ним с гитарой в руках, одобрительно кивнул.
— Ну, понеслась, — сказал он, когда артист прожевал и проглотил крохотный, крепенький соленый огурчик.
***
Отрадный потянулся за сигаретой, его качнуло и он вляпался растопыренной ладонью в блюдце с крупно нарезанными помидорами. Очень серьезно рассмотрев свои, вымазанные в розовой помидорной кашице пальцы, артист, не найдя салфетки, потащил из кармана брюк носовой платок, попутно заляпав и черную рубашку и, собственно, брюки, умудрился окропить скатерть и накапать на пол.
— У тебя гитара…
Язык артиста заплетался, лицо раскраснелось и покрылось капельками пота. Кудрявцев наблюдал за именитым гостем с видимым удивлением. Прежде он не видел Отрадного в подобном состоянии.
Артист, конечно, выпивал. Но никогда — по крайней мере последние несколько лет — никогда и никто не видел его пьяным. Может быть, только родные и близкие, дома, ночью… В общественных же местах артист старался (и у него это получалось) выглядеть образцом трезвости. Живым символом здорового образа жизни. Раньше, в молодости, конечно, всякое бывало. Но за те несколько лет, которые сделали артиста популярным, и не просто популярным, но по-настоящему знаменитым, едва ли не символом поколения, которое он перерос давным-давно — за эти годы артист успел так мощно «засветиться», дать такое количество журнальных, газетных, а, главное, теле-интервью, такое количество концертов, выпустить столько пластинок, что иначе, как трезвенником и борцом за нравственность и чистоту искусства его уже никто и не воспринимал.
Он пел романсы на стихи русских поэтов, записывал народные песни, арии из итальянских опер, сам писал — и очень много — концерты артиста длились иной раз часа по три.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
В лифте Лекову снова стало плохо, он побледнел, на лбу его выступил пот, но до тошноты дело не дошло — питерский гость громко рыгнул, обдав окружающих густым пивным духом и в очередной раз заставив девушку Наташу скукожиться. Отрадный же, по своему обыкновению, делал вид, что все происходящее вокруг его совершенно не касается, а Кудрявцев пристально посмотрел на своего товарища и спросил:
— Нехорошо тебе, Василий?
— Нехорошо матом ругаться при детях. А мне дурно, — просто ответил Леков. — Но это сейчас пройдет. Вы не бойтесь.
Он посмотрел на девушку Наташу.
— А я и не боюсь, — ответила та, глядя на Лекова снизу вверх.
— И правильно, — согласился Кудрявцев. — Вася — он хороший.
— Да я вижу, — кивнула Наташа. — Вижу.
— Вот только не надо иронизировать, — строго заметил Леков, утирая пот со лба. — Не надо, девушка. Вы такая красивая, а такие глупости начинаете говорить. Мы ведь с вами совсем незнакомы. Как же можно-с, вот так, незнакомого человека смешивать прилюдно с говном-с? А? Хорошо ли это?
— Приехали? — с надеждой спросил Отрадный, когда лифт остановился и двери его со скрипом разъехались в стороны.
— Да. — Кудрявцев сделал рукой приглашающий жест. — Прошу на выход. С вещами.
***
В квартире Романа Отрадный, наконец, расслабился. Он явно чувствовал себя в своей тарелке — даже облик его очень хорошо сочетался со шкафчиками карельской березы, с мягким, старинным кожаном диваном, на резную деревянную спинку которого Отрадный небрежно закинул руку, с тяжелыми бархатными портьерами, закрывающими окна, с иконами и картинами, висящими на стенах.
Отрадный, пожалуй, единственный из всей компании выглядел в апартаментах Кудрявцева на своем месте — даже хозяин в своих потертых джинсах и кожаном пиджачке казался гостем в собственном доме, не говоря уже о покачивающемся Лекове и окончательно потерявшейся девушке Наташе, которая, войдя в квартиру, юркнула в массивное кресло и затихла, снова сосредоточив все свое внимание на Отрадном.
Артист сидел, закинув ногу на ногу и курил дорогую, длинную сигарету. Поблескивал очками, поглядывал по сторонам.
— Хорошо у тебя, Рома, — наконец, молвил артист. — Я, знаешь, редко в гости хожу… Все работаю, работаю… А у тебя — просто прелесть, что за дом. Можно посидеть по-человечески…
— Сейчас, сейчас, все будет по-человечески, — пробормотал Леков, срывая винтовые пробки с водочных бутылок.
Когда Кудрявцев, гремевший на кухне тарелками и хлопающий дверцей холодильника, появился в комнате с подносом, на котором лежали закуски — копченая колбаса, буженина, хлеб, зелень, тонко нарезанный, ароматный сыр, Леков уже выпил свои первые двести грамм.
— Не гони, Василий, — строго сказал Роман. — А то вырубишься раньше времени.
— А когда, позволь спросить, это время, до которого мне нельзя вырубаться?
Лекову, очевидно, стало лучше. Пот на лбу высох, лицо порозовело, в глазах заиграли злые, веселые искорки.
— Я хотел тебя попросить спеть последние твои песни. Из нового альбома. И Сережа бы послушал. Хочешь, Сережа?
Кудрявцев посмотрел на артиста. Тот пожал широкими плечами и как-кто странно сморщил лицо. При желании, конечно, выражение, которое приобрела физиономия Отрадного можно было назвать заинтересованностью, но с тем же успехом к нему подходило и определение «отвращение». Он провел ладонью по длинным, густым, холеным волосам, зачесывая их со лба на затылок и прромычал что-то неопределенное.
— Ну да, Сережа у нас только свои песни любит слушать, — ехидно заметил Кудрявцев.
— Ну, отчего же, — прикрыл глаза артист. — «Битлз» я слушаю с удовольствием… Вы как, — нарочито-официально обратился он к Лекову. — Как насчет «Битлз»?
— Нормально, — ответил Леков, странно глядя на статного артиста. — Нормально насчет «Битлз».
— «Нормально», — вздохнул Отрадный. — Эх, молодость, молодость… Это гениальные композиторы.
Сказавши это, артист снова прикрыл распахнутые было глаза и погрузился в самосозерцание.
— Глубоко, — констатировал Леков. — Глубоко. Гениальные, значит. Ну, ладно. Раз в консерватории так считают, я, что же, я ничего…
Артист не реагировал.
— Ладно, Рома, давай еще по двести и споем.
— Не много будет тебе?
— Ты чего, Рома? Я свою дозу знаю. Гитарку вашу можно взять, Сергей… по отчеству, извините, не помню?… А?
— Не надо, не надо, — Кудрявцев быстро погасил пожар, заметавшийся в мгновенно открывшихся глазах Отрадного — пожар, который, кажется, вот-вот готов был расплавить дорогую золоченую оправу его очков. — Не надо. У меня есть гитара.
Он метнулся в кухню и, через секунду, вручил Лекову двенадцатиструнный инструмент.
— Специально купил, — сказал Роман. — Как, ничего?
— Говно, — коротко ответил Леков. Отрадный усмехнулся.
— Говно, — повторил Леков. — У нас хороших гитар на заводах не делают. Не умеют.
— Ну, ладно, — пожал плечами Роман. — Как-нибудь с тобой походим по Москве. Поможешь выбрать…
— Если только по комиссионкам — сказал Леков. — Ладно, сыграем пока и на этой…
С дивана, на которым восседал артист донеслось какое-то сдавленное шипение.
— Последняя песня, — объявил Леков и быстро налил себе полстакана водки. — Называется «Время Богов».
— Можно водки выпить? — глухо спросил Отрадный.
— Конечно, — Кудрявцев быстро поднес артисту требуемое. — И огурчик возьми, Сережа, огурчик.
— Спасибо.
Отрадный залпом выпил водку. Леков, наблюдавший за ним с гитарой в руках, одобрительно кивнул.
— Ну, понеслась, — сказал он, когда артист прожевал и проглотил крохотный, крепенький соленый огурчик.
***
Отрадный потянулся за сигаретой, его качнуло и он вляпался растопыренной ладонью в блюдце с крупно нарезанными помидорами. Очень серьезно рассмотрев свои, вымазанные в розовой помидорной кашице пальцы, артист, не найдя салфетки, потащил из кармана брюк носовой платок, попутно заляпав и черную рубашку и, собственно, брюки, умудрился окропить скатерть и накапать на пол.
— У тебя гитара…
Язык артиста заплетался, лицо раскраснелось и покрылось капельками пота. Кудрявцев наблюдал за именитым гостем с видимым удивлением. Прежде он не видел Отрадного в подобном состоянии.
Артист, конечно, выпивал. Но никогда — по крайней мере последние несколько лет — никогда и никто не видел его пьяным. Может быть, только родные и близкие, дома, ночью… В общественных же местах артист старался (и у него это получалось) выглядеть образцом трезвости. Живым символом здорового образа жизни. Раньше, в молодости, конечно, всякое бывало. Но за те несколько лет, которые сделали артиста популярным, и не просто популярным, но по-настоящему знаменитым, едва ли не символом поколения, которое он перерос давным-давно — за эти годы артист успел так мощно «засветиться», дать такое количество журнальных, газетных, а, главное, теле-интервью, такое количество концертов, выпустить столько пластинок, что иначе, как трезвенником и борцом за нравственность и чистоту искусства его уже никто и не воспринимал.
Он пел романсы на стихи русских поэтов, записывал народные песни, арии из итальянских опер, сам писал — и очень много — концерты артиста длились иной раз часа по три.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90