Но прежде, чем гном успел что-либо добавить, один из бодаков в два прыжка проскочил кошачьи ряды, высоко подняв щит и нацелив копье. Но когда он прыгнул в третий раз, оказавшись между палугами и Утекаром, Утекар сделал неожиданный для нападавшего выпад и метнул в него меч. Меч воткнулся бодаку в живот, и тот рухнул и покатился по земле. Затем гном так стремительно кинулся за своим мечом, что поравнялся с бодаком, когда тот все еще катился.
Одним движением он схватил меч и, вырвав щит из рук бодака, быстро побежал назад, пригибаясь, потому что копья двух других бодаков уже были нацелены на него. Они пробили щит, но не причинили вреда Утекару. Прихватив копье умирающего бодака, Утекар рванулся наверх, раньше чем палуги успели сообразить, в чем дело. Минуту спустя палугам уже не хватило храбрости наброситься на него. Каждый из них усматривал свою смерть на острие меча отважного воина. Их кошачьи мозги шевелились медленно, связываться с гномом представлялось опасным: им было не сообразить, какую стратегию выберет гном.
Утекар сунул ощетинившийся наконечниками угодивших в него копий щит и копье Сьюзен. Потом поскакал назад, прорвался невредимым через кошачий кордон и в четыре прыжка оказался перед незащищенными бодаками. Дважды сверкнул меч, и Утекар показался с двумя щитами в руках. Но в следующий миг храбрый гном очутился в окружении палугов. Утекар продирался сквозь кошачий строй точно через черный клей, кошки бились о щиты, которыми он защищал свою голову, а меч сверкал понизу, как молния. Но все-таки гном благополучно выбрался из этой переделки и присоединился к Сьюзен, ожидавшей его у скалы.
Когда основные силы бодаков подтянулись, они обнаружили на скале отлично вооруженных девочку и гнома. Эти двое со всех сторон были окружены скалой. Напасть на них можно было только спереди, и то сначала – на одного, потом на другого – а не сразу на двоих. Возможно ли сражаться в таком положении? Какое-то время бодаки бродили вокруг скалы, чтобы найти более удобную позицию для нападения. Не найдя, они в отчаяньи метнули несколько копий, но когда поняли, что их копья, скорее всего, полетят обратно в них же самих, они прекратили их швырять и попробовали броситься на гнома. Однако пять мгновенных смертей быстренько охладили пыл остальных. И они стали отступать, тряся головами от ярости.
И палуги мало чем могли тут способствовать: им было свойственно сражаться всей стаей, вести сражения один на один им было просто не дано.
Они в кровь изодрали бодаков, когда те попытались направить их против меча гнома.
Так что патовая ситуация была вроде достигнута.
– Если бы нам продержаться до рассвета, – сказал Утекар. – Тогда мы одержим победу без потерь. Никто из них – ни палуги, ни бодаки – терпеть не могут солнце. Но интересно, что к этому времени успела разнюхать Морриган? Коли она собственной персоной сюда явится, ну тогда уж, действительно, – суши весла!
Утекар заметил, что палуги повернули в сторону Долины Гойта. Ему было ясно, что это могло обозначать.
– Мы на самом деле не увидим рассвета, если застрянем здесь, – сказал он. – Но с другой стороны, что же нам еще остается?
– Ты знаешь, где мы находимся? – спросила Сьюзен. – Там, внизу какая-то дорога.
– Да, это-то мне известно. Мы – на Сияющей Вершине. Там, где ты стоишь, рос Мотан. И здесь, под нами, внутри кургана, спал Охотник.
– Что? Здесь? Ты говоришь – прямо здесь? Сьюзен так удивилась, что даже отвернулась от бодаков и стала изучать зубчатую вершину, вспоминая тот взгляд, который был обращен на нее из пламени Бикона. И вдруг острая, как бритва, боль обожгла ее и что-то пронзило руку прямо до кости.
– Ой, в меня попали! – закричала она. Сьюзен схватилась за руку, там, где был браслет. Но боль мгновенно исчезла, на руке не было ни раны, ни крови, и только белое пламя струилось от Знаков Фохлы, и черные письмена, нанесенные на браслет, как бы ожили. И девочке стало понятно слово, заключавшее в себе огромную силу.
– Утекар! Я могу прочесть, что написано на моем браслете!
– Давай скорее!
Утекар придвинулся, чтобы прикрыть Сьюзен в тот момент, когда копье выпало у нее из рук. При этом он не сводил глаз с бодаков, которые подходили все ближе, ожидая первой же возможности напасть.
– Тут написано «ТРОМАДОР».
Гора дрогнула, как только слово было произнесено. Воздух начал пульсировать, точно отзываясь на какую-то команду, подаваемую недоступными смертному уху звуками, звезды заплясали в небе, и их сияние как бы повторяло эхом «тромадор, тромадор». И вот это слово породило ветер. Причем такой ветер, какой и вообразить себе невозможно. Он прыгнул Сьюзен на спину и прилепил ее к скале. Ее пальцы точно вросли в каждую трещину. Это был такой ветер, который мог сдуть гриву с коня и смести траву с земли, он мог унести вереск с холма и оторвать иву от корней, он мог даже сдуть орла с гнезда, где находились его птенцы. Он налетел из-за каменных вершин, он завывал и бесновался, и разбрасывал искры. Ветер смел всех палугов и бодаков в кучу и прилепил к скале, так, что они не могли шелохнуться. Траву сдуло так, будто с холма сняли скальп.
После этого ветер замер. Сьюзен и Утекар осмелились поднять глаза и стали шарить вокруг, чтобы найти копья. Щиты унесло, как осенние листья. Но девочка и гном не притронулись к оружию. Потому что возле них стояли двенадцать всадников. Они стояли неподвижно, как неживые. И перед ними на фоне неба был виден человек с устрашающими ветвистыми рогами на голове.
Всадник, который стоял первым, был одет во все красное и в руках держал копье. Он поднял его и заговорил. Голос у него был острый, как клинок:
– Слышен зов в долине.
Не Он ли это, пронзающий?
Слышен зов на вершине.
Не Он ли это, наносящий раны?
Слышен зов в лесной чаще.
Не Он ли зовет, побеждающий?
Призыв к скачке верхом на конях.
Рощи и долы слышат его!
Все трое красных мужчин на красных лошадях, Всадники из Донна, подняли копья на одинаковую высоту. Белые плащи сынов Аргатрона распахнулись, и можно было видеть три плетеных хлыста у них на боку. Темный Фьорн, король из кургана, закинул свой цеп за плечо, и все семь прикрепленных к нему цепочек позванивали.
Фоллоумен, сын Мелибора, выхватил из ножен свой черный меч, и тот зашипел, как змея, покидая ножны. Сыны Ормара взяли свои копья наперевес, и в бронзовых копытах их коней отразилась луна.
Гаранхир, Охотник, вскинул голову, и голос его напомнил рев оленя.
– Скачите, эйнхейриары Херлатинга!
– Мы скачем! Мы скачем!
Палуги начали потихоньку пятиться, уши их были прижаты, глаза от страха сузились в щелочки. А когда Гаранхир заговорил, они совсем потеряли голову и ударились в бегство через вересковую пустошь. Бодаки же, выпроставшись из кучи, в какую их свалил ветер, встали на одно колено, и загородившись щитами, прицелились копьями в грудь коням. Но копья всадников, и кнуты, и цеп, и мечи пошли гулять по ним, прежде чем хоть один из бодаков успел метнуть свое копье. Эйнхейриары смели их, как морская волна, и головы бодаков стукались друг о друга, словно прибрежная галька.
Гаранхир прошел по вражьим рядам, попарно хватая бодаков за шиворот и сталкивая головами.
– Скачите, эйнхейриары Херлатинга!
– Мы скачем, мы скачем!
Сломавшиеся ряды бодаков рассеялись, а Дикая Охота понеслась вслед за ними, кроша и кромсая, и сгоняя оставшихся в долину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32