Не-пребывание — это изначальная природа человека».
Заниматься медитацией нужно без всякой конкретной цели, в состоянии полной свободы. Единственное, к чему должен стремиться медитирующий — это избегать любых форм привязанности, ибо страсти именно тогда и возникают, когда человек привязывается к внешним объектам. Только при этом условии, часто даже неожиданно для самого медитирующего, ему может открыться истина, и произойдет внезапное пробуждение к мудрости. Хуэй-нэн говорил: «Дао должно проявляться спонтанно; зачем же заблуждающийся человек ему препятствует». Если сознание не привязано к вещам, то Дао перемещается свободно. Если сознание привязано к вещам, оно становится скованным». (Дао у китайских буддистов считалось аналогом индийской праджни — мудрости.)
Понятие «не-мышления» или «не-думания» несет в себе самую суть учения о внезапном просветлении. Этим словом обозначается прежде всего не-привязанность сознания. Ибо сознание, которое ни к чему не привязано, является свободным и чистым. «Не-думание» и «не-сознание», по словам ученика Хуэй-нэна, Шэнь-хуэя, одновременно существует и не-существует, оно невыразимо и непостижимо. Однако не следует понимать «не-думание», «не-сознание» в психологическом смысле. Цель этого состояния не в том, чтобы отделить рациональное мышление от воображения, равно как и не в состоянии полной пассивности. В обоих случаях это было бы ближе к методам медитации Северной школы, направленной на «очищение сознания от пыли».
Между тем Хуэй-нэн провозглашал, что зеркало истины сияет постоянно, независимо от того, есть перед ним объект или нет. «Не-сознание» отождествляется с всматриванием в собственную природу, которое есть в то же время проникновение во все сущее. Только так, избавившись от всего внешнего и внутреннего, можно познать свое «я», обрести изначальную природу Будды и полное освобождение. Хуэй-нэн говорил: «Если вы познали свое изначальное сознание, то это уже и есть освобождение… Ибо, что такое без-мыслие? Дхарма без-мыслия означает, что даже если вы видите все вещи, вы к ним не привязаны… Если вы пробудились для Дхармы без-мыслия, значит, вы окончательно проникли во все сущее и узрели царство Будды. Если вы пробудитесь к внезапному учению без-мыслия, это значит, что вы достигли уровня Будды…»
Таковы были два взгляда на сущность медитации и просветления, высказанные главами обоих школ. Впрочем, сами патриархи не опускались до взаимных нападок.
Острые споры развернулись уже в VIII в. между их учениками, вскоре после смерти Хуэй-нэна и Шэнь-сю. В конце концов более каноническая северная ветвь пришла в упадок и практически заглохла, а идеи Хуэй-нэна, нашедшие отражение в «Сутре Шестого патриарха», стали основой для последующего развития секты в ее китайском (чань) и японском (дзэн) вариантах.
Познать истины чань-буддизма и понять его принципы было не просто, для этого требовалась специальная длительная подготовка. Прежде всего, ищущему говорили, что вся книжная премудрость ничего не значит, что не существует никаких канонов и никаких авторитетов. Главное — это интуиция и самовыражение. Истина есть озарение. Оно нисходит на тебя внезапно, как интуитивный толчок, как внутреннее просветление, как нечто, чего нельзя выразить словами и образами. К постижению и принятию этого озарения нужно готовиться. Однако и подготовленному человеку не гарантировано, что он постигнет Истину. Он должен терпеливо ждать своего часа.
Наставник мог подтолкнуть ученика к просветлению различными неординарными поступками. Первым это стал практиковать Ма-цзу, который принадлежал к третьему поколению чань-буддистов после Хуэй-нэпа. Пишут, что однажды при завершении пародоксальной беседы он вдруг ухватил своего ученика Бай-чжана за нос и дернул его так сильно, что ученик завопил от боли — после чего достиг просветления.
Впоследствии всякого рода «странные слова и необычные поступки» стали широко использоваться в практике чань. Удары палкой и крики приобрели у позднейших чаньских наставников особенное значение и превратились в неотъемлемую часть Чань.
Цонкхапа
В то время, когда в Китай прибыл основатель школы Чань Бодхидхарма, в Тибете начали свою деятельность первые проповедники буддизма. Тибет был тогда варварской горной страной, находившейся на самой окраине цивилизованного мира.
Однако именно ему суждено было стать с течением времени важнейшим мировым центром буддизма, тем местом, где это вероучение получило самое полное развитие и сделалось подлинным источником умственного и нравственного образования для всего народа. Нигде более на Востоке буддизм не сумел добиться такой полной победы над другими вероучениями, нигде более не обрел он такого прочного положения среди населения и такой власти над умами. Здесь же сложилась самая мощная в мире иерархическая буддийская церковь, получившая по прозванию духовенства наименование ламаистской. (Ламы — буддийское монашество Тибета; буквально «лама» переводится как «высочайший».) На протяжении нескольких веков, вплоть до середины XX в., ламы сосредоточивали в своих руках всю полноту духовной и светской власти над Тибетом. Впрочем, это произошло не сразу. Понадобилось несколько веков кропотливой «буддизации» и «ламаизации», прежде чем структура тибетского общества приобрела свой законченный вид и сделалась как бы продолжением ламаистской церкви, возглавляемой великим Далай-ламой. Честь окончательного обустройства тибетской религиозной общины принадлежит великому средневековому проповеднику Цонкхапе, которого можно рассматривать и как последнего великого теоретика буддизма, завершившего в своих трудах двухтысячелетний процесс формирования этого вероучения.
Цонкхапа появился на свет в то время, когда история ламаизма насчитывала уже без малого восемь веков. Как уже говорилось, буддизм проник в Тибет в V в., но широкое распространение получил только в VII в. при правителе Сронцзан Гамбо, который, подобно индийскому Ашоке, был великим покровителем этой религии. Две его жены — принцесса непальская и принцесса китайская — явились к его двору со свитой буддийских монахов, а также с множеством буддийских сочинений и святынь.
Они очень помогли царю в его религиозной деятельности. Затем, в VIII в., при царе Трисондэцене, в Тибете проповедовал индийский монах Подмасамбхава, пользовавшийся широкой поддержкой двора. Буддизм, преподанный им тибетцам, восходил к школе Асанги, то есть испытал значительное влияние йоги и тантризма.
Огромное значение с тех пор при отправлении культа стали играть магия и всевозможные заклинания. Но в начале IX в. буддизм подвергся суровым гонениям и пришел в упадок. Царь Лангдарма велел разрушить многие храмы и уничтожить изображения Будд. Священные книги были сожжены, а ламы насильственно превращены в охотников и мясников. Всякий, кто противился этому, немедленно предавался смерти.
Следующие два столетия были временем язычества. Только в середине XI в. очередной выходец из Индии, Атиша, вновь возродил в Тибете буддизм, проведя ряд реформ, направленных на укрепление здесь традиций классической Махаяны. Его усилиями было создано несколько крупных монастырей, ставших затем важными буддийскими центрами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238
Заниматься медитацией нужно без всякой конкретной цели, в состоянии полной свободы. Единственное, к чему должен стремиться медитирующий — это избегать любых форм привязанности, ибо страсти именно тогда и возникают, когда человек привязывается к внешним объектам. Только при этом условии, часто даже неожиданно для самого медитирующего, ему может открыться истина, и произойдет внезапное пробуждение к мудрости. Хуэй-нэн говорил: «Дао должно проявляться спонтанно; зачем же заблуждающийся человек ему препятствует». Если сознание не привязано к вещам, то Дао перемещается свободно. Если сознание привязано к вещам, оно становится скованным». (Дао у китайских буддистов считалось аналогом индийской праджни — мудрости.)
Понятие «не-мышления» или «не-думания» несет в себе самую суть учения о внезапном просветлении. Этим словом обозначается прежде всего не-привязанность сознания. Ибо сознание, которое ни к чему не привязано, является свободным и чистым. «Не-думание» и «не-сознание», по словам ученика Хуэй-нэна, Шэнь-хуэя, одновременно существует и не-существует, оно невыразимо и непостижимо. Однако не следует понимать «не-думание», «не-сознание» в психологическом смысле. Цель этого состояния не в том, чтобы отделить рациональное мышление от воображения, равно как и не в состоянии полной пассивности. В обоих случаях это было бы ближе к методам медитации Северной школы, направленной на «очищение сознания от пыли».
Между тем Хуэй-нэн провозглашал, что зеркало истины сияет постоянно, независимо от того, есть перед ним объект или нет. «Не-сознание» отождествляется с всматриванием в собственную природу, которое есть в то же время проникновение во все сущее. Только так, избавившись от всего внешнего и внутреннего, можно познать свое «я», обрести изначальную природу Будды и полное освобождение. Хуэй-нэн говорил: «Если вы познали свое изначальное сознание, то это уже и есть освобождение… Ибо, что такое без-мыслие? Дхарма без-мыслия означает, что даже если вы видите все вещи, вы к ним не привязаны… Если вы пробудились для Дхармы без-мыслия, значит, вы окончательно проникли во все сущее и узрели царство Будды. Если вы пробудитесь к внезапному учению без-мыслия, это значит, что вы достигли уровня Будды…»
Таковы были два взгляда на сущность медитации и просветления, высказанные главами обоих школ. Впрочем, сами патриархи не опускались до взаимных нападок.
Острые споры развернулись уже в VIII в. между их учениками, вскоре после смерти Хуэй-нэна и Шэнь-сю. В конце концов более каноническая северная ветвь пришла в упадок и практически заглохла, а идеи Хуэй-нэна, нашедшие отражение в «Сутре Шестого патриарха», стали основой для последующего развития секты в ее китайском (чань) и японском (дзэн) вариантах.
Познать истины чань-буддизма и понять его принципы было не просто, для этого требовалась специальная длительная подготовка. Прежде всего, ищущему говорили, что вся книжная премудрость ничего не значит, что не существует никаких канонов и никаких авторитетов. Главное — это интуиция и самовыражение. Истина есть озарение. Оно нисходит на тебя внезапно, как интуитивный толчок, как внутреннее просветление, как нечто, чего нельзя выразить словами и образами. К постижению и принятию этого озарения нужно готовиться. Однако и подготовленному человеку не гарантировано, что он постигнет Истину. Он должен терпеливо ждать своего часа.
Наставник мог подтолкнуть ученика к просветлению различными неординарными поступками. Первым это стал практиковать Ма-цзу, который принадлежал к третьему поколению чань-буддистов после Хуэй-нэпа. Пишут, что однажды при завершении пародоксальной беседы он вдруг ухватил своего ученика Бай-чжана за нос и дернул его так сильно, что ученик завопил от боли — после чего достиг просветления.
Впоследствии всякого рода «странные слова и необычные поступки» стали широко использоваться в практике чань. Удары палкой и крики приобрели у позднейших чаньских наставников особенное значение и превратились в неотъемлемую часть Чань.
Цонкхапа
В то время, когда в Китай прибыл основатель школы Чань Бодхидхарма, в Тибете начали свою деятельность первые проповедники буддизма. Тибет был тогда варварской горной страной, находившейся на самой окраине цивилизованного мира.
Однако именно ему суждено было стать с течением времени важнейшим мировым центром буддизма, тем местом, где это вероучение получило самое полное развитие и сделалось подлинным источником умственного и нравственного образования для всего народа. Нигде более на Востоке буддизм не сумел добиться такой полной победы над другими вероучениями, нигде более не обрел он такого прочного положения среди населения и такой власти над умами. Здесь же сложилась самая мощная в мире иерархическая буддийская церковь, получившая по прозванию духовенства наименование ламаистской. (Ламы — буддийское монашество Тибета; буквально «лама» переводится как «высочайший».) На протяжении нескольких веков, вплоть до середины XX в., ламы сосредоточивали в своих руках всю полноту духовной и светской власти над Тибетом. Впрочем, это произошло не сразу. Понадобилось несколько веков кропотливой «буддизации» и «ламаизации», прежде чем структура тибетского общества приобрела свой законченный вид и сделалась как бы продолжением ламаистской церкви, возглавляемой великим Далай-ламой. Честь окончательного обустройства тибетской религиозной общины принадлежит великому средневековому проповеднику Цонкхапе, которого можно рассматривать и как последнего великого теоретика буддизма, завершившего в своих трудах двухтысячелетний процесс формирования этого вероучения.
Цонкхапа появился на свет в то время, когда история ламаизма насчитывала уже без малого восемь веков. Как уже говорилось, буддизм проник в Тибет в V в., но широкое распространение получил только в VII в. при правителе Сронцзан Гамбо, который, подобно индийскому Ашоке, был великим покровителем этой религии. Две его жены — принцесса непальская и принцесса китайская — явились к его двору со свитой буддийских монахов, а также с множеством буддийских сочинений и святынь.
Они очень помогли царю в его религиозной деятельности. Затем, в VIII в., при царе Трисондэцене, в Тибете проповедовал индийский монах Подмасамбхава, пользовавшийся широкой поддержкой двора. Буддизм, преподанный им тибетцам, восходил к школе Асанги, то есть испытал значительное влияние йоги и тантризма.
Огромное значение с тех пор при отправлении культа стали играть магия и всевозможные заклинания. Но в начале IX в. буддизм подвергся суровым гонениям и пришел в упадок. Царь Лангдарма велел разрушить многие храмы и уничтожить изображения Будд. Священные книги были сожжены, а ламы насильственно превращены в охотников и мясников. Всякий, кто противился этому, немедленно предавался смерти.
Следующие два столетия были временем язычества. Только в середине XI в. очередной выходец из Индии, Атиша, вновь возродил в Тибете буддизм, проведя ряд реформ, направленных на укрепление здесь традиций классической Махаяны. Его усилиями было создано несколько крупных монастырей, ставших затем важными буддийскими центрами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238