Да уцелеют из суден Буденный и Шапошников и, конечно же, Ульрих — самый беспринципный и хладно кровный палач из всего племени представителей этой профессии.
Через четыре дня после суда над группой Тухачевского был расстрелян и комбриг Медведев, который за месяц до ареста Тухачевского дал показания, что в центральных учреждениях Красной Армии существует военно-фашистский центр. В его деле, кроме «признательных показаний» о том, что он разделял взгляды троцкистов, никаких других доказательств не было. Во время заседания Военной коллегии, которая рассматривала его дело под председательством того же Ульриха, Медведев заявил, что дал ложные показания, что его вынудили на это истязаниями Но кого теперь это интересовало? Тухачевского и других участников «заговора» уже расстреляли. И Медведева постигла та же участь.
Наивно после всего, что мы узнали после XX съезда партии, было бы спрашивать, как могло случиться, что Медведев, Примаков, да и многие другие обвиняемые, попав в застенки, признавали себя виновными и оговаривали других И все-таки я задал такой вопрос генерал лейтенанту Борису Алексеевичу Викторову, о котором я писал выше, опытнейшему работнику военной прокуратуры. После XX съезда он возглавлял группу прокуроров и следователей, которой было поручено проверить и подготовить к реабилитации дела очень многих жертв сталинского произвола, в том числе и Тухачевского.
Борис Алексеевич о многом рассказал и даже дал выписки из некоторых документов, с которыми, мне кажется, необходимо ознакомить читателей.
— Мы не только разбирали следственные и судебные материалы, — сказал Викторов, — мы разыскали следователей, которые готовили эти дела, и тех, кто заслуживал, привлекли к ответственности. Вот, например, что показал привлеченный к ответственности за фальсификацию дел следователь центрального аппарата НКВД Шнейдеман:
«Авторитет Ежова в органах НКВД был настолько велик, что я, как и другие работники, не сомневался в виновности лица, арестованного по личному указанию Ежова, хотя никаких компрометирующих данное лицо материалов следователь не имел. Я был убежден в виновности такого лица еще до его допроса и потому на допросе стремился любым путем добыть от этого лица признательные показания…».
А вот передо мной выписка из дела другого осужденного, следователя Радзивиловского:
«Я работал в УНКВД Московской области. Меня вызвал Фриновский (Начальник следственного управления НКВД СССР. — В. К.) и поинтересовался, проходят ли у меня по делам какие-либо крупные военные? Я ответил, что веду дело на бывшего комбрига Медведева, занимавшего большую должность в Генштабе, он был уволен из армии и исключен из партии за принадлежность к троцкистской оппозиции. Фриновский дал мне задание— „Надо развернуть картину о большом и глубоком заговоре в Красной Армии, раскрытие которого выявило бы огромную роль и заслугу Ежова перед ЦК“. Я принял это задание к исполнению. Не сразу, конечно, но я добился от Медведева требуемых показаний о наличии в РККА заговора и о его руководителях. О полученных показаниях было доложено Ежову. Он лично вызвал Медведева на допрос. Медведев заявил Ежову и Фриновскому, что показания его вымышленные. Тогда Ежов приказал вернуть Медведева любыми способами к прежним показаниям. Что и было сделано. А заявление Медведева об отказе от показаний и о пытках не фиксировалось. Протокол же с показаниями Медведева, добытый под новыми физическими воздействиями на него, был доложен Ежовым в ЦК…».
Опираясь на показания Медведева, первым арестовали Б М. Фельдмана. Допрашивать было поручено следователю по особо важным делам Ушакову, он же Ушиминский.
Борис Алексеевич открывает другие свои записи и продолжает мне рассказывать:
— Разыскали мы этого Ушакова — Ушиминского. Вот что он показал:
«Арестованный Фельдман категорически отрицал участие в каком-либо заговоре, тем более против Ворошилова Он сослался на то, что Климент Ефремович учил, воспитывал и растил его. Я взял личное дело Фельдмана и в результате его изучения пришел к выводу, что Фельдман связан личной дружбой с Тухачевским, Якиром и рядом других крупных командиров. Я понял, что Фельдмана надо связать по заговору с Тухачевским Вызвал Фельдмана в кабинет, заперся с ним в кабинете, и к вечеру 19 мая Фельдман написал заявление о заговоре с участием Тухачевского, Якира, Эйдемана и других…»
Что происходило в этом «запертом» кабинете, трудно себе представить, но, несомненно, что-то ужасное, если военный человек, полный сил и в здравом рассудке, ломался за такое короткое время и начинал оговаривать себя и других.
А генерал Викторов продолжает пересказ показаний Ушакова:
«…25 мая мне дали допрашивать Тухачевского, который уже 26-го у меня сознался… Я, почти не ложась спать, вытаскивал из них побольше фактов, побольше заговорщиков. Я буквально с первых дней работы поставил диагноз о существовании в РККА и флоте военно-троцкистской организации, разработал четкий план ее вскрытия и первый получил такое показание от бывшего командующего Каспийской военной флотилией Закупнева. Я так же уверенно шел на Эйдемана и тут также не ошибся…»
Викторов замолк, видно, нелегко ему было все это вспоминать, затем, листая свои записки, сказал:
— Таких следователей-преступников, как Шнейдеман, Ушаков, Радзивиловский, оказалось немало. Продолжая поиск, мы нашли и того, кто так «подготовил» Примакова. Вот некоторые выдержки из его объяснения.
«Примаков сидел как активный троцкист. Потом его дали мне. Я стал добиваться от нею показаний о заговоре. Он не давал. Тогда его лично допросил Ежов, и Примаков дал развернутые показания о себе и о всех других организаторах заговора. Перед тем как везти подсудимых на суд, мы все, принимавшие участие в следствии, получили указание от руководства побеседовать с подследственными и убедить их, чтобы они в суде подтвердили показания, данные на следствии. Я лично беседовал с Примаковым. Он обещал подтвердить показания Кроме охраны арестованных сопровождали и мы — следователи. Каждый из подсудимых со своим следователем сидел отдельно от других. Я внушал Примакову, что признание его в суде облегчит его участь. Таково было указание руководства…».
В моих беседах с Молотовым на его даче заходил разговор о репрессиях. Однажды я спросил:
— Неужели у вас не возникали сомнения, ведь арестовывали людей, которых вы хорошо знали по их делам еще до революции, а затем в гражданской войне?
— Сомнения возникали, однажды я об этом сказал Сталину, он ответил: «Поезжайте на Лубянку и проверьте сами, вот с Ворошиловым». В это время в кабинете был Ворошилов. Мы тут же поехали. В те дни как раз у нас были свежие недоумения по поводу ареста Постышева. Приехали к Ежову. Он приказал принести дело Постышева. Мы посмотрели протоколы допроса. Постышев признает себя виновным. Я сказал Ежову: «Хочу поговорить с самим Постышевым». Его привели. Он был бледный, похудел и вообще выглядел подавленным. Я спросил его — правильно ли записаны в протоколах допроса его показания? Он ответил — правильно Я еще спросил — «Значит, вы признаете себя виноватым?». Он помолчал и как-то нехотя ответил: «Раз подписал, значит, признаю, чего уж тут говорить…».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
Через четыре дня после суда над группой Тухачевского был расстрелян и комбриг Медведев, который за месяц до ареста Тухачевского дал показания, что в центральных учреждениях Красной Армии существует военно-фашистский центр. В его деле, кроме «признательных показаний» о том, что он разделял взгляды троцкистов, никаких других доказательств не было. Во время заседания Военной коллегии, которая рассматривала его дело под председательством того же Ульриха, Медведев заявил, что дал ложные показания, что его вынудили на это истязаниями Но кого теперь это интересовало? Тухачевского и других участников «заговора» уже расстреляли. И Медведева постигла та же участь.
Наивно после всего, что мы узнали после XX съезда партии, было бы спрашивать, как могло случиться, что Медведев, Примаков, да и многие другие обвиняемые, попав в застенки, признавали себя виновными и оговаривали других И все-таки я задал такой вопрос генерал лейтенанту Борису Алексеевичу Викторову, о котором я писал выше, опытнейшему работнику военной прокуратуры. После XX съезда он возглавлял группу прокуроров и следователей, которой было поручено проверить и подготовить к реабилитации дела очень многих жертв сталинского произвола, в том числе и Тухачевского.
Борис Алексеевич о многом рассказал и даже дал выписки из некоторых документов, с которыми, мне кажется, необходимо ознакомить читателей.
— Мы не только разбирали следственные и судебные материалы, — сказал Викторов, — мы разыскали следователей, которые готовили эти дела, и тех, кто заслуживал, привлекли к ответственности. Вот, например, что показал привлеченный к ответственности за фальсификацию дел следователь центрального аппарата НКВД Шнейдеман:
«Авторитет Ежова в органах НКВД был настолько велик, что я, как и другие работники, не сомневался в виновности лица, арестованного по личному указанию Ежова, хотя никаких компрометирующих данное лицо материалов следователь не имел. Я был убежден в виновности такого лица еще до его допроса и потому на допросе стремился любым путем добыть от этого лица признательные показания…».
А вот передо мной выписка из дела другого осужденного, следователя Радзивиловского:
«Я работал в УНКВД Московской области. Меня вызвал Фриновский (Начальник следственного управления НКВД СССР. — В. К.) и поинтересовался, проходят ли у меня по делам какие-либо крупные военные? Я ответил, что веду дело на бывшего комбрига Медведева, занимавшего большую должность в Генштабе, он был уволен из армии и исключен из партии за принадлежность к троцкистской оппозиции. Фриновский дал мне задание— „Надо развернуть картину о большом и глубоком заговоре в Красной Армии, раскрытие которого выявило бы огромную роль и заслугу Ежова перед ЦК“. Я принял это задание к исполнению. Не сразу, конечно, но я добился от Медведева требуемых показаний о наличии в РККА заговора и о его руководителях. О полученных показаниях было доложено Ежову. Он лично вызвал Медведева на допрос. Медведев заявил Ежову и Фриновскому, что показания его вымышленные. Тогда Ежов приказал вернуть Медведева любыми способами к прежним показаниям. Что и было сделано. А заявление Медведева об отказе от показаний и о пытках не фиксировалось. Протокол же с показаниями Медведева, добытый под новыми физическими воздействиями на него, был доложен Ежовым в ЦК…».
Опираясь на показания Медведева, первым арестовали Б М. Фельдмана. Допрашивать было поручено следователю по особо важным делам Ушакову, он же Ушиминский.
Борис Алексеевич открывает другие свои записи и продолжает мне рассказывать:
— Разыскали мы этого Ушакова — Ушиминского. Вот что он показал:
«Арестованный Фельдман категорически отрицал участие в каком-либо заговоре, тем более против Ворошилова Он сослался на то, что Климент Ефремович учил, воспитывал и растил его. Я взял личное дело Фельдмана и в результате его изучения пришел к выводу, что Фельдман связан личной дружбой с Тухачевским, Якиром и рядом других крупных командиров. Я понял, что Фельдмана надо связать по заговору с Тухачевским Вызвал Фельдмана в кабинет, заперся с ним в кабинете, и к вечеру 19 мая Фельдман написал заявление о заговоре с участием Тухачевского, Якира, Эйдемана и других…»
Что происходило в этом «запертом» кабинете, трудно себе представить, но, несомненно, что-то ужасное, если военный человек, полный сил и в здравом рассудке, ломался за такое короткое время и начинал оговаривать себя и других.
А генерал Викторов продолжает пересказ показаний Ушакова:
«…25 мая мне дали допрашивать Тухачевского, который уже 26-го у меня сознался… Я, почти не ложась спать, вытаскивал из них побольше фактов, побольше заговорщиков. Я буквально с первых дней работы поставил диагноз о существовании в РККА и флоте военно-троцкистской организации, разработал четкий план ее вскрытия и первый получил такое показание от бывшего командующего Каспийской военной флотилией Закупнева. Я так же уверенно шел на Эйдемана и тут также не ошибся…»
Викторов замолк, видно, нелегко ему было все это вспоминать, затем, листая свои записки, сказал:
— Таких следователей-преступников, как Шнейдеман, Ушаков, Радзивиловский, оказалось немало. Продолжая поиск, мы нашли и того, кто так «подготовил» Примакова. Вот некоторые выдержки из его объяснения.
«Примаков сидел как активный троцкист. Потом его дали мне. Я стал добиваться от нею показаний о заговоре. Он не давал. Тогда его лично допросил Ежов, и Примаков дал развернутые показания о себе и о всех других организаторах заговора. Перед тем как везти подсудимых на суд, мы все, принимавшие участие в следствии, получили указание от руководства побеседовать с подследственными и убедить их, чтобы они в суде подтвердили показания, данные на следствии. Я лично беседовал с Примаковым. Он обещал подтвердить показания Кроме охраны арестованных сопровождали и мы — следователи. Каждый из подсудимых со своим следователем сидел отдельно от других. Я внушал Примакову, что признание его в суде облегчит его участь. Таково было указание руководства…».
В моих беседах с Молотовым на его даче заходил разговор о репрессиях. Однажды я спросил:
— Неужели у вас не возникали сомнения, ведь арестовывали людей, которых вы хорошо знали по их делам еще до революции, а затем в гражданской войне?
— Сомнения возникали, однажды я об этом сказал Сталину, он ответил: «Поезжайте на Лубянку и проверьте сами, вот с Ворошиловым». В это время в кабинете был Ворошилов. Мы тут же поехали. В те дни как раз у нас были свежие недоумения по поводу ареста Постышева. Приехали к Ежову. Он приказал принести дело Постышева. Мы посмотрели протоколы допроса. Постышев признает себя виновным. Я сказал Ежову: «Хочу поговорить с самим Постышевым». Его привели. Он был бледный, похудел и вообще выглядел подавленным. Я спросил его — правильно ли записаны в протоколах допроса его показания? Он ответил — правильно Я еще спросил — «Значит, вы признаете себя виноватым?». Он помолчал и как-то нехотя ответил: «Раз подписал, значит, признаю, чего уж тут говорить…».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140